Экзистенциализм
Быть экзистенциальным психотерапевтом очень сложно: постоянно приходится выговаривать слово «экзистенциальный».
Экзистенциализм — относительно молодое направление западной мысли, в основном философской, хотя многие из представителей были и писателями. Если вы хотите поместить его в общий контекст, то есть хорошая обзорная книга Ричарда Тарнаса «История западного мышления».
Здесь я снова вынужден попросить прощения у воображаемых настоящих философов за то упрощенное описание, которое устраивает меня. Условно — нигде раньше не видел такого деления — экзистенциализм можно разделить на «предмет» и «нытье».
Предмет фокуса экзистенциализма — экзистенция, то есть, «бытие». Очевидно, что речь идет о человеческом бытие, потому что другого не бывает. Что такое бытие — вопрос, несомненно, философский[1], то есть, мухлевать и определять бытие через, например, биологию, нельзя. Видел у Жижека мысль, что наука отобрала у современной философии очень много: на вопрос «конечна ли вселенная?» теперь может ответить астрономия, на вопрос «есть ли свобода воли?» отвечает нейробиология — и так далее.
Выясняется, что ответить на вопрос «что такое бытие?» без привычного всем «это такие процессы в нейронах» и подобных ссылок на «науку» просто так нельзя. Во-первых, это не спортивно. Во-вторых, в «Разуме и экзистенции»[2] Карл Ясперс пишет:
Объемлющее, как эмпирическая действительность существования, сознания и духа, становится, по видимости, предметом антропологии, психологии, социологии и наук о духе. Они изучают человеческие явления в мире, но изучают их так, что познаваемое ими именно никогда и не становится объемлющей действительностью этого бытия, которое, оставаясь для него самого непознанным, всякий раз, однако же, действительно в живом присутствии...Все эти науки стремятся к чему-то такому, чего они как раз никогда и не достигают. В них есть та привлекательная черта, что они трактуют о подлинно важном для нас. Они вводят в заблуждение, если полагают, будто в своей констатирующей и дедуцирующей имманентности они улавливают само бытие. А потому эти универсальные науки никогда не могут консолидироваться...
Кажется, они не обретают собственной почвы под ногами, потому что имеют в виду объемлющее, которое, однако, будучи однажды постигнуто ими, уже отнюдь не есть более объемлющее. Их чары обманчивы, но они делаются плодотворными, если в них совершается скромно знающее свое место, относительное, безграничное познание человеческого явления в мире.
«Разум и экзистенция»
Вообще, почти вся книга — если сводить к шутке — опять о том, что «мысль изреченная есть ложь», но при этом никакого отношения к Витгенштейну не имеющая. Ясперс долго и упорно пишет о том, почему невозможно описать экзистенцию — в надежде, что в этом описании невозможности он куда-то продвинется в описании экзистенция, ориентируясь на процесс, а не на результат[3]!
Например, экзистенция живая, а описания мертвые. Экзистенция переживается («существование существует»), а ее описание — нет. Рассудочное знание не воспроизводится обратно в бытие, то есть бытие может создавать описания, а описания не могут создавать бытие. В качестве простого примера Ясперс пишет, что нельзя захотеть и стать самобытной личностью, это будет фальшивкой, Или, например, «если я не люблю, то не могу принудить себя любить, не могу устроить свою любовь и вызвать ее в себе умышленными мерами». Кроме того, бытие в какой-то степени тотально, поэтому бытие не может познать себя самого (но оно переживает самого себя), разум гораздо меньше бытия, а познаем мы разумом. Короче, «в крынку не пролезает».
Предмет экзистенциализма нам дальше не нужен. Хочется, конечно, сюда приплести противопоставление «разума» и «чувств», которое понадобится позже, но у меня нет такого количества белых ниток и все несколько сложнее[4].
Нытье экзистенциализма — вещь более интересная. Разумеется, экзистенциализм — продукт своего времени, поэтому в его фокусе не только бытие вообще, но и бытие современного человека, если быть точнее — европейского человека начала прошлого века.
Времена были не самые лучшие, в воздухе витало ощущение конца света и распада цивилизации. «Духовная ситуация времени» Ясперса (1932) дает очень подробный разбор духа времени, и хоть местами это похоже на старческое брюзжание[5], но основная причина ясна:
«Существует духовная причина упадка. Формой связи в доверии был авторитет; он устанавливал закон для неведения и связывал индивида с сознанием бытия. В XIX в. эта форма полностью уничтожена огнем критики. Результатом явился, с одной стороны, свойственный современному человеку цинизм; люди пожимают плечами, видя подлость, которая происходит в больших и малых масштабах и скрывается. С другой стороны, исчезла прочность обязательств в связывающей верности; вялая гуманитарность, в которой утрачена гуманность, оправдывает посредством бессодержательных идеалов самое ничтожное и случайное. После того как произошло расколдование мира, мы осознаем разбожествление мира, собственно говоря, в том, что нет больше непререкаемых законов свободы и его место занимают порядок, соучастие, желание не быть помехой. Но нет такого воления, которое бы могло восстановить истинный авторитет. Его место заняли бы только несвобода и насилие.»
Карл Ясперс. «Духовная ситуация времени».
Речь, конечно, идет о «Бог умер» и «раз Бога нет, то все дозволено», но Ницше не убил бога, а просто констатировал, что тот плохо пахнет. С падением главного авторитета (Бога) остальные рассыпались по аналогии. Если авторитета нет, то нет и «смысла жизни». Мы живем в какой-то степени в пост-экзистенциальном обществе, поэтому этот кризис не ощущается так остро (человечество выкрутилось — см. нарциссизм) и мы знаем правильные ответы — ну конечно же, высшего смысла нет, человек сам должен придумать для себя смысл и blah blah.
Но тогда эти настроения ощущались совсем по-другому. Основные темы «нытья» экзистенциализма — это смерть («зачем жить, если все равно помирать?»), отсутствие смысла («нигде на самом верху не написано, как правильно»), полная свобода — которая проистекает из отсутствия смысла и гаранта («если нет правильного, то можно делать все, что угодно, а это очень страшно, нет никаких гарантий») и заброшенность-в-мир.
В связи со всем этим, но особенно с заброшенностью, мне на ум приходит слово «безотцовщина» — подобные настроения я наблюдал у клиентов, у которых отсутствовал отец (что, в общем, объяснимо, отсутствие отца — это отсутствие авторитета). Если вы помните[6], Иисус в самый напряженный момент собственного распятия дал слабину: «около девятого часа возопил Иисус громким голосом: Или, Или! ламa савахфани? то есть: Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?» (Мф. 27:46). Экзистенциалисты вопят так постоянно.
Считается, что первым экзистенциальным философом был Кьеркегор, сто лет его труды были вообще никому не нужны, потом его выкопал Ясперс и назвал родоначальником экзистенциализма. Изучая Кьеркегора, меня не оставляло ощущение, что он — очень больной человек.
При всех расхождениях в диагнозе все сходятся в том, что перед нами психически больной человек. Ведь сам он еще в юности жаловался врачу на «диспропорцию в его натуре между физическим и психическим»...Каких только анормальностей не нашли специалисты (в кавычках и без кавычек) у датского философа: и шизофрению, и эпилепсию, и эдипов комплекс, и мазохизм, и нарциссизм, и бессознательный гомосексуализм, но чаще всего — маниакально-депрессивный психоз…
Но можно ли сводить к ним все идейное содержание его творчества, все его мировоззрение?Бернард Эммануилович Быховский. «Кьеркегор».
Спойлер: мнения разделились, некоторые считают, что можно. Но это не важно, выше я в шутку разделил экзистенциализм на предмет и нытье, и нытья у Кьеркегора достаточно, но одно мало отделимо от другого. Гораздо интересней следующая мысль: экзистенциализм — это философия депрессивного человека, но депрессия Кьеркегора была индивидуальной, а «депрессия» экзистенциализма — общественной[7]. То есть, обществу после «смерти отца» было так плохо, что тут «поневоле загрустишь».
К счастью, экзистенциализм не скатывается в нигилизм, первый шаг — признание проблемы, и он действительно «депрессивный», второй шаг — нахождение новой ценности и опоры. Как уже должно быть понятно, человеку предлагается опираться на себя самого и придумывать собственные смыслы, поэтому и «Экзистенциализм — это гуманизм», а не «Экзистенциализм — это нигилизм».
Домашнее чтение:
Альберт Камю, «Миф о Сизифе».
Сартр Жан-Поль, «За закрытыми дверями».
Сэмюэль Беккет, «В ожидании Годо».
Том Стоппард, «Розенкранц и Гильденстерн мертвы».
[1] Я бы даже сказал — феноменологический.
[2] Не буду притворяться, что осилил Хайдеггера.
[3] «Результат философствования — не окончательное познание, которое теперь мы можем высказать, а скорее, мыслительный процесс, в котором преображается все наше сознание и тот способ, каким дано нам в присутствии бытие».
[4] С другой стороны, «хочется приплести» уже является привлечением и можно приплести «знание» против «переживания».
[5] «Современный актер может элементарно представить изначальные аффекты существования, ненависть, иронию и презрение, эротику девок, смешных людей, громогласное, простое, убедительные антитезисы. Но там, где следовало бы показать благородство человека, он в большинстве случаев не справляется со своей задачей. Едва ли кто-нибудь может еще сыграть Гамлета, Эдгара.»
Карл Ясперс. «Духовная ситуация времени».
[6] «Как сейчас помню».
[7] Я подозреваю, что это две разные депрессии, Кьеркегор был депрессивным до того, как это стало модно!
Гуманизм (идеология)
«Многие современные психотерапевты находятся под воздействием иллюзия, будто именно перед невротиками и психопатами можно ставить максимальные задачи — такие, как требование реализации собственного „Я“, расширения границ разума, достижения личностью, как неким имманентным целостным комплексом качеств, гармонической полноты человеческого бытия. Психотерапия неразрывно связана с реалиями общей веры и общих ценностей. Там, где общей веры нет, перед личностью ставится невероятно сложное требование помочь себе, исходя из собственных ресурсов; но любой человек, способный хотя бы частично выполнить подобное требование, не нуждается ни в какой психотерапии. С другой стороны, в атмосфере тотального неверия, в ситуации полной потерянности личности, психотерапия слишком часто становится дымовой завесой для неудач».Карл Ясперс. «Общая психопатология»
В прекрасной юнгианской, маслоунианской[1], роджерианской[2] и потом экзистенциальной реальности все выглядит примерно так: есть человек с его уникальными задатками, и всю жизнь человек занимается тем, что «становится собой», не важно, как это называть — индивидуация, самоактуализация. Это не только тяжелый труд, но еще и творчество, которое отличается от массового производства уникальностью результата. Человек — это ответ на вопрос «как мне жизнь?», и если эта «мна» — что-то уникальное, то и ответ должен быть не типовой. Все муки творчества применимы и здесь[3]. (Воннегут писал, что чувствует себя безруким и безногим человеком с карандашом во рту). Творчество — это не только воображение, но еще и реализация, в случае человека — самореализация.
Жизнь понимается, как произведение искусства, и гуманистический терапевт не может оценивать клиента с точки зрения патологии, потому что «клиент художник, он так видит» и еще потому, что это его жизнь. Единственное, что может терапевт — помогать в раскрытии и обнаружении себя. В этом плане, конечно, терапевт находится на стороне «самости», а не на стороне «супер-эго», иными словами, задача гуманистической терапии — не вырастить достойного члена общества, а помочь человеку стать собой, даже если это идет в разрез с общепринятыми нормами. Аргументация, типа «а вдруг я на самом педофил», которую я слышал неоднократно, убирается просто: во-первых, не надо себе льстить, выбирая крайние и гипотетические случаи, Гитлер у нас один, и тот был художником в душе, во-вторых, спор о настоящей природе человека довольно старый, точки зрения обоих лагерей понятны: одни считают человека «по своей природе» плохим, другие — хорошим[4]. Гуманисты, очевидно, принадлежат ко вторым — и ничего тут не сделать, это аксиома.
Я знал одного набожного мужчину, церковного старосту, который, начиная с сорока лет стал проявлять растущую и под конец невыносимую нетерпимость в вопросах морали и религии. Одновременно его характер заметно ухудшился. Под конец его облик стал напоминать потемневшую и гнущуюся вниз опору церкви. Дожив так до пятидесяти пяти лет, однажды в полночь, сидя в постели, он сказал своей жене: «Ну, наконец-то я понял! Я просто негодяй!» Понимание этого факта не осталось без последствий. На склоне лет он вел буйный образ жизни и промотал большую часть своего состояния. Вот это человечище — из огня да в полымя!
Карл Густав Юнг, «Человек и его символы»
«Теневая» сторона гуманизма обнаруживается, если задать вопрос, с чего это вдруг каждый человек стоит уважения.
Проблема не в том, что мы, гуманисты, будем делать с педофилами, а в том, что мы будем делать с теми, кто не хочет самоактуализироваться? Отступая в сторону: был такой великолепный мистик Гурджиев, который поездил по востоку, понабрался там разного и параллельно Юнгу и Фрейду (и примерно в то же время) основал свое учение. Гурджиев утверждал, что человек все свое время проводит во сне (см. Бессознательное), у него есть сущность и личность (см. Персона и Самость), что есть ложная личность (то, что потом терапевты назовут false self), которая подавляет развитие сущности (см. Нарциссизм) и что, наконец, цель человека — развивать самость, у каждого человека есть душонка, но не у каждого есть душа, для появления последней надо поработать. Меня подобные примеры всегда восхищали тем, что разные люди говорят про одно и то же и расстраивали тем, что часто они друг про друга даже и не знают.
Главный сложный вопрос гуманизма, языком Гурджиева будет звучать так: за что вообще уважать людей с душонкой? Поразмыслив, приходишь к выводу, что «по умолчанию» гуманизм вроде как бы должен уважать людей за индивидуальность и инаковость, в противном случае люди становятся взаимозаменяемые, а произвести на свет нового человека не так уж и сложно[5], и не понятно, в чем весь сыр-бор и где тут ценность.
Но если человек не реализует себя и не становится человеком, то уважать остается только за «потенциал», поэтому и считается, что при абсолютной ценности жизни, дети «более ценные», чем взрослые (из них еще может выйти толк), но потенциал — это еще не человек. Дело не в том, что люди, которые не хотят развивать свою индивидуальность, должны были в результате стать чем-то прекрасным, а в том, что они выбрали простой выход, зарыли талант в землю, что даже не по-христиански[6].
Юнг прожил долго и в 1957 году, когда ему было 82 года, написал одну из последних своих книг — «Нераскрытая самость». Эта в целом невеселая книга — о том, что (оказывается!) людям никакая Самость особенно и не нужна. Проблема, что делать с людьми с душонкой, поднимается и там:
"Мне вспоминается глубокомысленное высказывание одного моего приятеля, с которым мы застряли в огромной толпе. Он тогда неожиданно воскликнул: «Вот тебе самое надежное основание для неверия в бессмертие: вся эта куча народу хочет быть бессмертной!».
К слову, «Бегство от свободы» (1941) Эриха Фромма — гораздо лучше раскрывает примерно ту же тему: людям не только не нужна свобода, она их даже пугает и тяготит. К счастью, есть тоталитарные режимы, нормы и обычаи, которые с радостью снимут с людей это бремя.
Это, кстати, вялотекущий спор с одним моим коллегой, который мы даже не поддерживаем. Он (тоже экзистенциалист) считает, что не все люди заслуживают уважения, и почему-то думает, что я с ним не согласен и клеймит меня, как гуманиста. Примерно об этом пишет и Сартр. В «Тошноте» (1938) он объявляет гуманизм лицемерием, понимая под гуманизмом безусловную любовь к людям, а в «Экзистенциализм — это гуманизм» (1946) утверждает, что есть два типа гуманистов: первые говорят «Человек — это поразительно!» и поддерживают «культ человечества», отдельный человек теряется, и «это означало бы, что мы можем оценивать человека по наиболее выдающимся действиям некоторых людей. Такой гуманизм абсурден...». Мы против такого гуманизма!
Второй тип гуманизма — «экзистенциалистским гуманизм», и «это гуманизм, поскольку мы напоминаем человеку, что нет другого законодателя, кроме него самого, в заброшенности он будет решать свою судьбу», то есть, мы напоминаем человеку, что он — человек.
Очевидно, что гуманистический терапевт всегда работает с конкретным клиентом, поэтому ему нет смысла притворяться, что он любит всех людей, он любит одного человека за раз[7]. Поэтому же под «гуманизмом» в этой книге сразу понимается гуманизм второго сартровского типа.
Не все люди заслуживают восхищения, каждый конкретный человек заслуживает человеческого отношения, равенства возможностей. Даже тот, что не развивается. Я часто говорю своим клиентам, что они имеют полное право просрать свою жизнь, как хотят. Конечно же, они хотят не просирать, но я использую эту формулировку чтобы лишний раз указать на масштабы свободы. Выбор не развиваться — это тоже выбор. Выбор отказаться от своей свободы — это выбор свободного человека. Разумеется, он не осознается, как выбор (как, например, ситуация, в которой человек не принимает решения не осознается, как выбор оставить все, как есть), но это ничего не меняет — «незнание законов не освобождает от отвественности».
[1] Тот самый Маслоу, известный широким кругам своей пирамидой подробностей, был заметным представителем гуманистической психологии и не так широко известен изучением «самоактуализации», а жаль. Эта самая актуализация находилась на вершине пирамиды, как самая «высокая» потребность человека, по мнению Маслоу.
[2] Карл Рождерс, автор «клиент-центрированной психотерапии», который, утрированно говоря, утверждал, что клиента надо просто любить, а он сам разбереться, как жить свою жизнь.
[3] См. Ролло Мэй, «Мужество творить», книгу, написанную под влиянием Тиллиховского «Мужества быть». Обе книги прочитать, будут в тесте.
[4] См. руссоизм.
[5] Особенно если мы не верим в свободу воли. Беррес Скиннер, видный деятель бихевиоризма вообще утверждал, что все дело в правильном воспитании, и если это дело организовать, то производство нормальных людей можно поставить на конвейер.
[6] Подошел и получивший один талант и сказал: господин! я знал тебя, что ты человек жестокий, жнешь, где не сеял, и собираешь, где не рассыпал, и, убоявшись, пошел и скрыл талант твой в земле; вот тебе твое.
Господин же его сказал ему в ответ: лукавый раб и ленивый! ты знал, что я жну, где не сеял, и собираю, где не рассыпал; посему надлежало тебе отдать серебро мое торгующим, и я, придя, получил бы мое с прибылью; итак, возьмите у него талант и дайте имеющему десять талантов, ибо всякому имеющему дастся и приумножится, а у неимеющего отнимется и то, что имеет; а негодного раба выбросьте во тьму внешнюю: там будет плач и скрежет зубов.
— (Мф. 25:25-30)
[7] В «Искусстве любить» Эрих Фромм пишет, что «любить всех» нельзя, любят всегда конкретных людей, а не абстрактных «всех».