Объектные отношения (идеология)

Идеологически с «приходом» этой школы поменялось очень многое — но не из-за идеи объектов, а из-за фокуса внимания на раннем детском развитии.

К клиенту стали впервые относиться, как к ребенку. (Если задуматься, то до этого психоанализ относился к пациентам, как ко взрослым людям). Про «контейнирование» вы все слышали, сейчас каждый терапевт «должен» это делать, а ведь это то, что делает мама для ребенка. Винникотт прямо говорит, что работая психоаналитиком у взрослых, узнал о детях больше, чем работая педиатром.

Благодаря ориентации на детство стало возможным «лечить» не только невротиков.

«Невротические пациенты уже прошли стадию раннего опыта достаточно хорошо, и поэтому имеют «привилегию» страдать от внутриличностных конфликтов и причиняющих неудобство защит», — пишет Винникотт. Более «нарушенные» клиенты просто не доросли до того, чтобы быть невротиками и терапия в таких случаях позволяет дорастить их, заново перепрожив детство. Терапевт создает ту же безопасную среду, которая должна была быть в детстве. Известен, например, случай Винникотта, когда он работал с 40-летней женщиной и вся терапия свелась к тому, что он брал ее голову на колени и укачивал.

Интерпретация в этом случае может рассматриваться, как элемент холдинга. Интерпретация — понятие растяжимое, это то, что терапевт говорит клиенту «в ответ», в случае с условным Фрейдом интерпретация сообщала клиенту что-то новое, вытесненный материал, интерпретируя его ассоциации. Винникотт использует интерпретацию, чтобы передать клиенту ощущение понимания, которое ощущается таким же приятным, как будто тебя держали бы на руках (холдинг). Похожая идея («активное слушание») есть у Гиппенрейтер («Общаться с детьми: как?»).

Следующая идея — кроме перепроживания детства в безопасной обстановке — заключается в том, что «с годами» терапевт становится хорошим внутренним объектом. Я про это шучу, что нельзя просто так сказать клиенту «люби себя!», надо сначала втереться в доверие, а потом сказать «люби себя!». Ответить на вопрос о сроках терапии при серьезных нарушениях объектных отношений можно так: «сколько лет вам нужно на новое детство?».

Теория привязанности Джона Боулби тоже находится в русле этой парадигмы. Вы, наверное, ее слышали: существуют разные виды привязанностей: надежная, избегающая, тревожно-амбивалентная, дезорганизующая, то есть, в переводе на язык объектов: человек выстраивает с важным для него объектом отношения особым, привычным и удобным для него способом. «Удобным» в том смысле, что он когда-то ему помогал: если мама — женщина ненадежная, то лучше испытывать к ней «избегающую» привязанность, чтобы каждый раз не страдать от этой ненадежности (такой человек готов бросить тебя до того, как ты бросишь его).

Однажды клиент пришел и сказал, что ему диагностировали эту самую избегающую привязанность и спросил, умею ли я ее лечить, на что я рассмеялся и ответил, что если он через год (ко мне) привяжется и не сбежит, то лечение началось^[1].

Дед Мороз существует, не важно, веришь ты в него или нет. Был такой эксперимент над голубями: их запускали в клетку с кнопками, которые очень хотелось клюнуть и давали еду в случайные промежутки времени. Голуби, которые клевали кнопку перед получением еды, в следующий раз пытались клевать ее же, так как ошибочно связали эти два события^[2]. Люди делают так же. Ближе к нашему случаю: даже если терапевт верит, что ищет «подавленные мотивы» и ковыряется в детстве клиента («по фрейду»), клиент в это время может коварно перепроживать детство в безопасной обстановке, пользуясь совсем другой парадигмой!

Это, кстати, один из ответов на вопрос почему психологи любят говорить про детство — потому что там могут быть не пережитые чувства. Другой ответ — потому что не знают, о чем больше поговорить, и есть вот такой безопасный и удобный вариант^[3].

У Ирвина Ялома есть книга «С каждым днем все ближе: терапия, рассказанная дважды» с интересной историей создания: одна клиентка не могла платить, но зато хотела стать писательницей, и он договорился с ней, что она будет описывать их сессии, и параллельно он будет описывать их сессии. В конце оказалось, что описания вообще никак не совпадали.

Доводя идею до логического конца: у того же Ялома есть мысль, что клиент и терапевт валяют дурака, делая вид, что занимаются терапией, а на самом деле просто ждут, когда между ними выстроятся отношения (очень объектно-отношенческая мысль, хотя Ялом и «экзистенциальный терапевт»), а Карл Роджерс (направление «гуманистическая психология») просто любил клиента и ничего «специального» не делал. Здесь же — идея, что терапия — это «лечение отношениями».

Я совершил важное открытие в области психопатологии и психотерапии, и произошло это довольно-таки необычным путем. Ко мне должен был прийти Генри, госпитализированный по поводу мании. А я только что закончил работать с пятилетним мальчиком. С ним я проводил игровую терапию, используя бутылочку с теплым молоком в качестве средства для регрессии. Бутылочка осталась на столе. Маниакальный пациент вошел, уставился на бутылочку и вдруг начал ее по-младенчески сосать. Разумеется, на другой день теплое молоко для него было приготовлено заранее. За двенадцать дней такого интенсивного кормления он полностью вышел из состояния своей мании, а я снова решил, что открыл секрет психотерапии! И последующие три-четыре года я так кормил почти всех своих пациентов: мужчин, женщин, детей, невротиков, психотиков, психопатов и алкоголиков с большой пользой для них, если не сказать – с успехом. Лишь потом я вдруг осознал, что подобная техника была нужна не столько пациентам, сколько самому терапевту. Я учился материнству, а когда утвердился в этом качестве, можно  было  перестать  пользоваться самой техникой.
Карл Витакер, «Полуночные размышления семейного терапевта»

Вообще, это довольно важная идея — что клиенты отличаются тем, что можно назвать «степенью нарушенности», то есть, одни клиенты «больнее» других, при этом степень находится в корреляции с силой воздействия («травмой») и сроком (чем раньше — тем хуже).

Мой младший сын как-то обрезал почти под корень росток перца (и ничего ему за это не было), остался небольшой пенек. К счастью, на пеньке было две почки, из которых выросли два параллельных ствола, и в итоге перец стал совсем, как обычный — исключая того факта, что у него было раздвоение (личности?). Если бы сын обрезал перец гораздо повыше, как делал я, которого он имитировал (то есть, это была не диверсия), то получился бы просто более ветвистый и счастливый перец. (Это называется «пинцировка»).

Другой мой любимый пример — бонсай. Читал в какой-то книге, что эффект «пораженного молнией» ствола делается очень просто: надо молодому деревцу воткнуть в центр гвоздь и покрутить. Там же было написано что-то типа «к несчастью, некоторые деревья не выживают после этой процедуры».

Так называемое диагностирование, типирование или выдача диагноза должна в этом случае оценить внешний вид дерева, а не определить, какое оно («это груша»). Мне кажется, многие путают.

Так же очевидно, что с очень нарушенными умеют работать не все, есть градация нарушенности, которые все терапевты знают, но никогда не скажут, как и не скажут, куда вы попадаете, и какие у вас прогнозы.

Это я сейчас рассказываю тайные тайны.

Объектные отношения

«Все мы родом из детства» — когда я слышу это фразу, моя рука тянется поскорей натянуть на автора кислородную маску^[1]. Вся современная массовая терапия находится под влиянием британской школы объектных отношений (и более того, вся теоретическая база современной терапии — психоаналитическая).

Главный фокус этой школы — раннее развитие ребенка. Родоначальником является Мелани Клайн, и первые лет десять ей приходилось упорно доказывать, что она не верблюд, а тоже «настоящий» психоаналитик^[2] (желающие могут прочитать вступление к ее «Развитию в психоанализе», оно все посвящено этому). У Фрейда была своя психосексуальная теория развития — про орально-анальные фазы и прочее, которую он целиком зафантазировал. Линия защиты Кляйн и последователей состояла в том, что у Фрейда были задатки понимания того, что «все мы родом из детства», а они просто развивали эти идеи (попутно опровергнув).

Небольшая ревизия: у нас есть два мегаломаньяка: Зигмунд «Психоанализ-только-мой» Фрейд, который возился с людьми для того, чтобы собрать материал для своих великих теорий и Карл «Пророк» Юнг, который возился с людьми, чтобы их архитипировать. Пора внести немного женских энергий, поэтому я представляю вам Дональда Винникотта.

Винникотт вырос с депрессивной матерью, их роли поменялись местами: он был вынужден заботиться о маме, чтобы выжить, то есть, он был мамой для своей мамы, вы наверняка знаете эту конструкцию. Из таких людей вырастают хорошие терапевты, но для начала Винникотт стал педиатром. (В источниках называется цифра в 60 тысяч семей — столько он принял за всю практику).

С одной стороны, «Все психоаналитики любят Винникотта», — написано в предисловии к его русскому изданию.

С другой — «…с самого начала Винникотт столкнулся в общении со своими коллегами-аналитиками с особого рода трудностями — его вежливо не замечали. Несмотря на то, что этот доклад был прочитан еще в 1935 году, только в 1957 году, когда Винникотт попросил меня составить первый сборник его работ, мне попала в руки рукопись этой статьи, и я был поражен, что за двадцать с лишним лет она нигде не была опубликована», — пишет^[3] Хан Масуд Раса Мухаммед.

В этом нет противоречия: сейчас все любят Винникота. Его идеи воспринимаются сейчас как нечто само собой разумеющееся и, возможно, банальное — и это прекрасно, значит, он попал в культуру — но можно вспомнить, что (помимо борьбы за чистоту психоанализа) примерно тогда же был доктор Спок, и ему верили^[4], то есть, эти идеи не были самоочевидными.
Основные мысли выглядят примерно так:

Мать и ребенок являются единым целым. «Нет такого понятия, как младенец», разговор всегда идет о кормящей паре и об отношениях.

Мать заботится о ребенке не только физически, но и психически, например, «мать разделяет со своим маленьким ребенком особую часть мира, делая это постепенно, малыми дозами, чтобы ребенок не был ошеломлен и подавлен; эти дозы постепенно увеличиваются в соответствии с растущими возможностями ребенка наслаждаться миром. Это одна из важнейших частей работы матери». (Винникотт, «Мать и дитя»)

Мать обеспечивает то, что называется «холдинг», то есть, по-русски, «держит» ребенка (в прямом и переносном смысле) «и ребенок, которого держат, окруженный заботой, быстро проходит фазы развития, чрезвычайно важные для формирования личности. Матери нет необходимости знать, что происходит в ребенке. Но развитие ребенка находится в прямой зависимости от человеческой надежности в холдинге и уходе за ним». (Там же). Чем надежней холдинг, тем безопасней потом ребенок будет считать мир.

Похожая идея (Биона Уилфреда) называется «контейнирование» — про нее вы наверняка слышали — заключается в том, что мир опять-таки большой, и ребенок не справляется, поэтому он сообщает маме эмоции, а мама «переваривает» их и отдает обратно. Для этого сначала надо «проникнуться» эмоциями ребенка, но не все мамы на это способны.

Можно сказать, что мама постепенно учит ребенка справляться с эмоциями и делает это на своем примере. Если свой пример «уйди в другую комнату и проорись там», то — ну, вы сами понимаете. «В идеале» переваривание сводится к тому, что мама и проживает эмоции ребенка и при этом не теряет себя.

Мне всегда вспоминается анекдот про публичный дом, в который приходит очень требовательный клиент. Мадам — владелица борделя — отправляет к нему в номер девушку, та через минуту выбегает со словами «ужас-ужас-ужас!», вторая выбегает так же, и — традиционно — третья тоже. Тогда мадам идет сама, возвращается через полчаса, смотрит на девушек и говорит: «Ну да, ну, ужас. Но не ужас-ужас-ужас».

Так работает контейнирование.

Это анекдот, но не шутка, сообщить в этом случае ребенку «это совсем не страшно» или «ты не должен бояться» — это не контейнирование. Если так делать, то получится, как уже в другом анекдоте — «Мама, я замерз? Нет, ты проголодался». Здесь же рядом находится идея снова уже Винникота про отражение: мать отражает ребенка, если ребенок боится, то ему надо об этом сообщить, и ребенок узнает себя только через отражение матери.

Можно сказать, что мать сообщает ребенку, что он плохой, и ребенок верит, но идея несколько сложнее: во взаимодействии с родителями формируются внутренние объекты (теория Мелани Кляйн), с которыми у ребенка выстраиваются отношения. Отсутствие объекта воспринимается, как плохой объект (так как отсутствующий объект не удовлетворяет).

Идея про «внутреннего критика» и разные голоса в голове примерно из этой же серии. Ребенок копирует («интернализирует») образ матери и она живет внутри. Это вполне соотносится с юнгианскими архетипами (плохая мать активирует архетип «мачехи»), и с комплексами (комплексом можно называть любое сложное образование в психике), ну, и, наконец, идея более богата, чем ид-эго-суперэго: можно говорить, что суперэго — это интернализированный строгий папа, т.е. ид-эго-суперэго можно рассматривать как частный случай (трех) внутренних объектов.

(Объекты не обязательно представлены в виде людей или голосов, например, «вселенная» тоже может быть внутренним объектом, который, конечно, формируется под влиянием матери, мир может восприниматься, как враждебный, и речь идет не о реальном мире, а его репрезентации в голове).

В терапии, конечно, мама стала таким «общим местом», при этом часто говорится о «вине» или «причине», что несколько искажает идею о том, что ребенок — это не только «плоть от плоти и кровь от крови», но еще и «психика от психики», мама неизбежно передает свои психические «гены» так же, как и биологические.

[1] Нет, серьезно, трудно представить что-то более затасканное чем это и «надень сначала маску на себя, а потом на ребенка».
[2] «Большинство людей, которых он (Фрейд) поставил на посты лидеров этого движения, были начисто лишены способности к радикальной критике. Сам Фрейд не мог этого не замечать, однако он выбрал их, поскольку они обладали одним выдающимся качеством — нерассуждающей преданностью ему и движению; фактически они во многом были похожи на бюрократов любого политического движения».
Эрих Фромм. «Гуманистический психоанализ».
[3] «Энциклопедия глубинной психологии: Т.3. Последователи Фрейда».
[4] Пример, конечно, не корректный. Спок писал о том, что мать должна чувствовать свои инстинкты и то, что время от времени можно не подходить к ребенку, когда тот плачет («15-30 минут»). Винникотт говорит про «достаточно хорошую мать», которая не должна кидаться к ребенку в первую же секунду. Оба они говорили о том, что мать должна быть не идеальной, но в случае Спока это свелось к тому, что некоторые родители запирали новорожденного ребенка в комнате на несколько часов или пока не уснет и давали проораться, что полный кошмар — для ребенка эти несколько часов являются вечностью, а засыпал он от безысходности. С другой стороны, Спок говорил, что нет разницы между грудным и искусственным вскармливанием, что крайне спорно.