Идеологически с «приходом» этой школы поменялось очень многое — но не из-за идеи объектов, а из-за фокуса внимания на раннем детском развитии.
К клиенту стали впервые относиться, как к ребенку. (Если задуматься, то до этого психоанализ относился к пациентам, как ко взрослым людям). Про «контейнирование» вы все слышали, сейчас каждый терапевт «должен» это делать, а ведь это то, что делает мама для ребенка. Винникотт прямо говорит, что работая психоаналитиком у взрослых, узнал о детях больше, чем работая педиатром.
Благодаря ориентации на детство стало возможным «лечить» не только невротиков.
«Невротические пациенты уже прошли стадию раннего опыта достаточно хорошо, и поэтому имеют «привилегию» страдать от внутриличностных конфликтов и причиняющих неудобство защит», — пишет Винникотт. Более «нарушенные» клиенты просто не доросли до того, чтобы быть невротиками и терапия в таких случаях позволяет дорастить их, заново перепрожив детство. Терапевт создает ту же безопасную среду, которая должна была быть в детстве. Известен, например, случай Винникотта, когда он работал с 40-летней женщиной и вся терапия свелась к тому, что он брал ее голову на колени и укачивал.
Интерпретация в этом случае может рассматриваться, как элемент холдинга. Интерпретация — понятие растяжимое, это то, что терапевт говорит клиенту «в ответ», в случае с условным Фрейдом интерпретация сообщала клиенту что-то новое, вытесненный материал, интерпретируя его ассоциации. Винникотт использует интерпретацию, чтобы передать клиенту ощущение понимания, которое ощущается таким же приятным, как будто тебя держали бы на руках (холдинг). Похожая идея («активное слушание») есть у Гиппенрейтер («Общаться с детьми: как?»).
Следующая идея — кроме перепроживания детства в безопасной обстановке — заключается в том, что «с годами» терапевт становится хорошим внутренним объектом. Я про это шучу, что нельзя просто так сказать клиенту «люби себя!», надо сначала втереться в доверие, а потом сказать «люби себя!». Ответить на вопрос о сроках терапии при серьезных нарушениях объектных отношений можно так: «сколько лет вам нужно на новое детство?».
Теория привязанности Джона Боулби тоже находится в русле этой парадигмы. Вы, наверное, ее слышали: существуют разные виды привязанностей: надежная, избегающая, тревожно-амбивалентная, дезорганизующая, то есть, в переводе на язык объектов: человек выстраивает с важным для него объектом отношения особым, привычным и удобным для него способом. «Удобным» в том смысле, что он когда-то ему помогал: если мама — женщина ненадежная, то лучше испытывать к ней «избегающую» привязанность, чтобы каждый раз не страдать от этой ненадежности (такой человек готов бросить тебя до того, как ты бросишь его).
Однажды клиент пришел и сказал, что ему диагностировали эту самую избегающую привязанность и спросил, умею ли я ее лечить, на что я рассмеялся и ответил, что если он через год (ко мне) привяжется и не сбежит, то лечение началось[1].
Дед Мороз существует, не важно, веришь ты в него или нет. Был такой эксперимент над голубями: их запускали в клетку с кнопками, которые очень хотелось клюнуть и давали еду в случайные промежутки времени. Голуби, которые клевали кнопку перед получением еды, в следующий раз пытались клевать ее же, так как ошибочно связали эти два события[2]. Люди делают так же. Ближе к нашему случаю: даже если терапевт верит, что ищет «подавленные мотивы» и ковыряется в детстве клиента («по фрейду»), клиент в это время может коварно перепроживать детство в безопасной обстановке, пользуясь совсем другой парадигмой!
Это, кстати, один из ответов на вопрос почему психологи любят говорить про детство — потому что там могут быть не пережитые чувства. Другой ответ — потому что не знают, о чем больше поговорить, и есть вот такой безопасный и удобный вариант[3].
У Ирвина Ялома есть книга «С каждым днем все ближе: терапия, рассказанная дважды» с интересной историей создания: одна клиентка не могла платить, но зато хотела стать писательницей, и он договорился с ней, что она будет описывать их сессии, и параллельно он будет описывать их сессии. В конце оказалось, что описания вообще никак не совпадали.
Доводя идею до логического конца: у того же Ялома есть мысль, что клиент и терапевт валяют дурака, делая вид, что занимаются терапией, а на самом деле просто ждут, когда между ними выстроятся отношения (очень объектно-отношенческая мысль, хотя Ялом и «экзистенциальный терапевт»), а Карл Роджерс (направление «гуманистическая психология») просто любил клиента и ничего «специального» не делал. Здесь же — идея, что терапия — это «лечение отношениями».
Я совершил важное открытие в области психопатологии и психотерапии, и произошло это довольно-таки необычным путем. Ко мне должен был прийти Генри, госпитализированный по поводу мании. А я только что закончил работать с пятилетним мальчиком. С ним я проводил игровую терапию, используя бутылочку с теплым молоком в качестве средства для регрессии. Бутылочка осталась на столе. Маниакальный пациент вошел, уставился на бутылочку и вдруг начал ее по-младенчески сосать. Разумеется, на другой день теплое молоко для него было приготовлено заранее. За двенадцать дней такого интенсивного кормления он полностью вышел из состояния своей мании, а я снова решил, что открыл секрет психотерапии! И последующие три-четыре года я так кормил почти всех своих пациентов: мужчин, женщин, детей, невротиков, психотиков, психопатов и алкоголиков с большой пользой для них, если не сказать – с успехом. Лишь потом я вдруг осознал, что подобная техника была нужна не столько пациентам, сколько самому терапевту. Я учился материнству, а когда утвердился в этом качестве, можно было перестать пользоваться самой техникой.
Карл Витакер, «Полуночные размышления семейного терапевта»
Вообще, это довольно важная идея — что клиенты отличаются тем, что можно назвать «степенью нарушенности», то есть, одни клиенты «больнее» других, при этом степень находится в корреляции с силой воздействия («травмой») и сроком (чем раньше — тем хуже).
Мой младший сын как-то обрезал почти под корень росток перца (и ничего ему за это не было), остался небольшой пенек. К счастью, на пеньке было две почки, из которых выросли два параллельных ствола, и в итоге перец стал совсем, как обычный — исключая того факта, что у него было раздвоение (личности?). Если бы сын обрезал перец гораздо повыше, как делал я, которого он имитировал (то есть, это была не диверсия), то получился бы просто более ветвистый и счастливый перец. (Это называется «пинцировка»).
Другой мой любимый пример — бонсай. Читал в какой-то книге, что эффект «пораженного молнией» ствола делается очень просто: надо молодому деревцу воткнуть в центр гвоздь и покрутить. Там же было написано что-то типа «к несчастью, некоторые деревья не выживают после этой процедуры».
Так называемое диагностирование, типирование или выдача диагноза должна в этом случае оценить внешний вид дерева, а не определить, какое оно («это груша»). Мне кажется, многие путают.
Так же очевидно, что с очень нарушенными умеют работать не все, есть градация нарушенности, которые все терапевты знают, но никогда не скажут, как и не скажут, куда вы попадаете, и какие у вас прогнозы.
Это я сейчас рассказываю тайные тайны.