Объектные отношения

«Все мы родом из детства» — когда я слышу это фразу, моя рука тянется поскорей натянуть на автора кислородную маску^[1]. Вся современная массовая терапия находится под влиянием британской школы объектных отношений (и более того, вся теоретическая база современной терапии — психоаналитическая).

Главный фокус этой школы — раннее развитие ребенка. Родоначальником является Мелани Клайн, и первые лет десять ей приходилось упорно доказывать, что она не верблюд, а тоже «настоящий» психоаналитик^[2] (желающие могут прочитать вступление к ее «Развитию в психоанализе», оно все посвящено этому). У Фрейда была своя психосексуальная теория развития — про орально-анальные фазы и прочее, которую он целиком зафантазировал. Линия защиты Кляйн и последователей состояла в том, что у Фрейда были задатки понимания того, что «все мы родом из детства», а они просто развивали эти идеи (попутно опровергнув).

Небольшая ревизия: у нас есть два мегаломаньяка: Зигмунд «Психоанализ-только-мой» Фрейд, который возился с людьми для того, чтобы собрать материал для своих великих теорий и Карл «Пророк» Юнг, который возился с людьми, чтобы их архитипировать. Пора внести немного женских энергий, поэтому я представляю вам Дональда Винникотта.

Винникотт вырос с депрессивной матерью, их роли поменялись местами: он был вынужден заботиться о маме, чтобы выжить, то есть, он был мамой для своей мамы, вы наверняка знаете эту конструкцию. Из таких людей вырастают хорошие терапевты, но для начала Винникотт стал педиатром. (В источниках называется цифра в 60 тысяч семей — столько он принял за всю практику).

С одной стороны, «Все психоаналитики любят Винникотта», — написано в предисловии к его русскому изданию.

С другой — «…с самого начала Винникотт столкнулся в общении со своими коллегами-аналитиками с особого рода трудностями — его вежливо не замечали. Несмотря на то, что этот доклад был прочитан еще в 1935 году, только в 1957 году, когда Винникотт попросил меня составить первый сборник его работ, мне попала в руки рукопись этой статьи, и я был поражен, что за двадцать с лишним лет она нигде не была опубликована», — пишет^[3] Хан Масуд Раса Мухаммед.

В этом нет противоречия: сейчас все любят Винникота. Его идеи воспринимаются сейчас как нечто само собой разумеющееся и, возможно, банальное — и это прекрасно, значит, он попал в культуру — но можно вспомнить, что (помимо борьбы за чистоту психоанализа) примерно тогда же был доктор Спок, и ему верили^[4], то есть, эти идеи не были самоочевидными.
Основные мысли выглядят примерно так:

Мать и ребенок являются единым целым. «Нет такого понятия, как младенец», разговор всегда идет о кормящей паре и об отношениях.

Мать заботится о ребенке не только физически, но и психически, например, «мать разделяет со своим маленьким ребенком особую часть мира, делая это постепенно, малыми дозами, чтобы ребенок не был ошеломлен и подавлен; эти дозы постепенно увеличиваются в соответствии с растущими возможностями ребенка наслаждаться миром. Это одна из важнейших частей работы матери». (Винникотт, «Мать и дитя»)

Мать обеспечивает то, что называется «холдинг», то есть, по-русски, «держит» ребенка (в прямом и переносном смысле) «и ребенок, которого держат, окруженный заботой, быстро проходит фазы развития, чрезвычайно важные для формирования личности. Матери нет необходимости знать, что происходит в ребенке. Но развитие ребенка находится в прямой зависимости от человеческой надежности в холдинге и уходе за ним». (Там же). Чем надежней холдинг, тем безопасней потом ребенок будет считать мир.

Похожая идея (Биона Уилфреда) называется «контейнирование» — про нее вы наверняка слышали — заключается в том, что мир опять-таки большой, и ребенок не справляется, поэтому он сообщает маме эмоции, а мама «переваривает» их и отдает обратно. Для этого сначала надо «проникнуться» эмоциями ребенка, но не все мамы на это способны.

Можно сказать, что мама постепенно учит ребенка справляться с эмоциями и делает это на своем примере. Если свой пример «уйди в другую комнату и проорись там», то — ну, вы сами понимаете. «В идеале» переваривание сводится к тому, что мама и проживает эмоции ребенка и при этом не теряет себя.

Мне всегда вспоминается анекдот про публичный дом, в который приходит очень требовательный клиент. Мадам — владелица борделя — отправляет к нему в номер девушку, та через минуту выбегает со словами «ужас-ужас-ужас!», вторая выбегает так же, и — традиционно — третья тоже. Тогда мадам идет сама, возвращается через полчаса, смотрит на девушек и говорит: «Ну да, ну, ужас. Но не ужас-ужас-ужас».

Так работает контейнирование.

Это анекдот, но не шутка, сообщить в этом случае ребенку «это совсем не страшно» или «ты не должен бояться» — это не контейнирование. Если так делать, то получится, как уже в другом анекдоте — «Мама, я замерз? Нет, ты проголодался». Здесь же рядом находится идея снова уже Винникота про отражение: мать отражает ребенка, если ребенок боится, то ему надо об этом сообщить, и ребенок узнает себя только через отражение матери.

Можно сказать, что мать сообщает ребенку, что он плохой, и ребенок верит, но идея несколько сложнее: во взаимодействии с родителями формируются внутренние объекты (теория Мелани Кляйн), с которыми у ребенка выстраиваются отношения. Отсутствие объекта воспринимается, как плохой объект (так как отсутствующий объект не удовлетворяет).

Идея про «внутреннего критика» и разные голоса в голове примерно из этой же серии. Ребенок копирует («интернализирует») образ матери и она живет внутри. Это вполне соотносится с юнгианскими архетипами (плохая мать активирует архетип «мачехи»), и с комплексами (комплексом можно называть любое сложное образование в психике), ну, и, наконец, идея более богата, чем ид-эго-суперэго: можно говорить, что суперэго — это интернализированный строгий папа, т.е. ид-эго-суперэго можно рассматривать как частный случай (трех) внутренних объектов.

(Объекты не обязательно представлены в виде людей или голосов, например, «вселенная» тоже может быть внутренним объектом, который, конечно, формируется под влиянием матери, мир может восприниматься, как враждебный, и речь идет не о реальном мире, а его репрезентации в голове).

В терапии, конечно, мама стала таким «общим местом», при этом часто говорится о «вине» или «причине», что несколько искажает идею о том, что ребенок — это не только «плоть от плоти и кровь от крови», но еще и «психика от психики», мама неизбежно передает свои психические «гены» так же, как и биологические.

[1] Нет, серьезно, трудно представить что-то более затасканное чем это и «надень сначала маску на себя, а потом на ребенка».
[2] «Большинство людей, которых он (Фрейд) поставил на посты лидеров этого движения, были начисто лишены способности к радикальной критике. Сам Фрейд не мог этого не замечать, однако он выбрал их, поскольку они обладали одним выдающимся качеством — нерассуждающей преданностью ему и движению; фактически они во многом были похожи на бюрократов любого политического движения».
Эрих Фромм. «Гуманистический психоанализ».
[3] «Энциклопедия глубинной психологии: Т.3. Последователи Фрейда».
[4] Пример, конечно, не корректный. Спок писал о том, что мать должна чувствовать свои инстинкты и то, что время от времени можно не подходить к ребенку, когда тот плачет («15-30 минут»). Винникотт говорит про «достаточно хорошую мать», которая не должна кидаться к ребенку в первую же секунду. Оба они говорили о том, что мать должна быть не идеальной, но в случае Спока это свелось к тому, что некоторые родители запирали новорожденного ребенка в комнате на несколько часов или пока не уснет и давали проораться, что полный кошмар — для ребенка эти несколько часов являются вечностью, а засыпал он от безысходности. С другой стороны, Спок говорил, что нет разницы между грудным и искусственным вскармливанием, что крайне спорно.

Шаманизм, синхрония прочие чудеса

Хочется объединить несколько плохо объединяемых кусочков и подчистить «юнгианские» хвосты. Вокруг всей этой глубинной психологии существует определенный флер загадочности, потусторонней крутизны и разного прочего пафоса.

Долгое время я рассуждал над этим, и пришел к выводу, который в обидном варианте звучит, как «людям не хватает сказки», а в чуть менее обидном — «людям не хватает в жизни смысла, поэтому они пытаются добрать пафосом», вернее, его имитацией. Это довольно нарциссическая идея — что жизнь не может быть обычной, а должна быть запредельной, поэтому даже не понятно, который из двух выводов обидней.

Во время работы над этой главой мне написал незнакомый человек и попытался продать мне «Психологический эксперимент погружения в подсознание», с помощью которого «можно увидеть штуки из сверхподсознания, которых нет в нашем мире, и которые здесь можно сделать» и «говорят, Тесла оттуда технологии доставал».

Это рядовое событие, которое я включаю в книгу только потому, что это мощная синхрония.

Идея о «сверхподсознании», будучи лингвистически очень смешной («надподсознание»), предполагает, что в подсознании есть что-то особое-загадочное, чего там, коечной же, нет, если его туда предварительно не положили. (Смотри «бессознательное»).

Тесла доставал идеи из своего «сверхподсознания» так же, как несчастный Менделеев достал таблицу из своего сна, которая там появилась только потому, что он долго и упорно о ней думал, а не потому, что это такая халявная сокровищница.

Следующая идея тоже связана с измененными состояниями сознания и заключается в крутости шаманизма.

Всякие «шаманские практики» предлагаются направо и налево, самое ужасное, что я видел это видео, на котором толпа разнополых домохозяек бегала под звуки бубна 30 минут и вся выдохлась, как ученики на физкультуре.

Шаман — это человек, который работает в измененном состоянии сознания с людьми, обладающими примитивным сознанием.

Слово «примитивное» здесь и далее употребляется исключительно в положительном ключе: оно происходит от латинского primus, что значит «первый», отрицательная коннотация тут возникла исключительно потому, что современные люди спесиво считают себя лучше всех. По той же причине слово «абориген» (от лат. ab origine «от начала» — коренной житель местности) считается синонимом «дикаря».

Я люблю все примитивное: это почти чистая форма, минимум, необходимый для функционирования, прагматика.

В этом же ключе понятно, почему архетипы лучше всего изучать на основе «примитивных» мифов (или мемов), а Фрейд так любил свою сексуальную теорию (потому что примитивней секса сложно что-то придумать).

Понятно, что в неошаманском мифе лежит идея о «природе, которую мы потеряли», тяга к простоте и возвращение к истоками, но «фарш невозможно провернуть назад»: современный человек просто имеет другое мышление, «а умище-то, умище куда деть?».

Чтобы в современном мире шаманские методы работали, «пациент» должен находиться вне современной культуры, то есть, быть необразованным.

Этнограф сидит напротив шамана и думает: «Бедный, невежественный дикарь! Неужели он правда считает, что в мире духов действительно существует такой же Енисей, такая же тайга и такие же олени? Вот примитивная какая религия!»

Шаман сидит напротив этнографа и думает: «Вот блин, как же мне объяснить этому доброму, но бедному и невежественному дикарю, что сакральный топос отличается от профанного субстанциально, а не экзистенциально? О! Скажу-ка я ему, что в мире духов существует такой же Енисей, такая же тайга и такие же олени — авось хоть что-то поймет».^[1]

Измененные состояния сознания трудно достижимы легальными методами и маргинализированы, хотя есть люди, которые эти состояния изучают в частном порядке, правильнее всего таких людей называть «психонавтами», а не шаманами — например, потому что это не является профессией и потому, что они в этих состояниях не работают.

Один мой клиент сказал, что хочет быть шаманом — жить в лесу вдалеке от людей и присматривать за пространством леса, на что я почти ответил ему, что такая профессия все-таки есть и она называется «лесник».

Еще одна важная деталь состоит в том, что шаманы — тоже будучи «психонавтами» — исследовали свой индивидуальный мир и рисовали индивидуальные карты, и уникальность процесса становления каждого шамана была очевидна для всех. В современном же мире какой-нибудь физик-психонавт переложит свои откровения на язык математики и волн и будет считать это истинным открытием о природе внешней, объективной реальности — потому что в такой культуре «объективных знаний» мы живем, «он физик, его так научили».

Следующая идея — так называемая «синхрония» или «синхроничность» — принадлежит Юнгу. Описание классического случая синхронии в моем вольном пересказе примерно такое: у Юнга была клиентка, которая долго упорствовала на тему бесмысленности внутреннего мира и всячески сопротивлялась терапии, однажды ей приснился сон, в котором участвовал золотой жук. Она пришла на сессию, рассказал сон, после чего продолжила мучать Юнга по поводу объективной реальности. Вдруг раздался стук в окно, Юнг из любопытства подошел к нему, поймал жука — естественно, золотого — который долбился в окно — и преподнес ее клиентке со словами «вот ваш чертов жук». После такого выдающегося события она уверовала в терапию и исцелилась.

Синхрония — это то, что можно смело назвать «знак Божий», но в таким виде идею не продать, к тому же в Бога Юнг не верил.

В общем виде идея состоит в том, что в мире кроме причинно-следственных связей иногда наблюдаются удивительные смысловые связи, что кроме закономерностей в мире есть еще и единичные осмысленные происшествия, которые к тому же имеют «элемент «невозможности»» (по высказыванию Юнга). Выиграть джекпот в лотерею очень маловероятно, но для человека, который выиграл, этот случай очень осмысленный.

В моей практике был один случай синхроничности. Клиент рассказал о том, что ему приснился брат в ночь его смерти и поделился смятением по поводу этого необъяснимого события. Поговорили о брате — выяснилось, что это был важный человек в жизни клиента. Я сказал что-то очень простое, в духе «брат был тебе очень важен, и смерть — не рядовое событие, не удивительно, что он тебе приснился», на что после небольшой паузы получил ответ «ты знаешь, такое «объяснение» меня вполне устраивает».

Интересующимся советую книгу «Прорицание и синхрония (психология значимого случая)» Марии Фон Франц, в которой она скорее рассказывает, что существует другое восприятие мира, кроме причино-следственного, чем пытается разгромить современную физику. Тем не менее, фактически идея синхроничности говорит о том, что «смысл» существует не только в человеческой психике, но и снаружи. Это большая и спорная идея^[2].

Современные же психологи и околопсихологи используют «синхронию» как Бог на душу положит. Например, один пишет другому в комментариях кто-то типа «Какой прекрасный пост! Иду с супервизии, обсуждали эту тему — и тут же ты про нее же пишешь! #синхрония».

Разумеется, это не синхрония. Ты психолог. У тебя в ленте друзья-психологи. Количество тем в психологии не превышает 21. Это, конечно, осмысленное явление, но очень вероятное, в нем нет никакого «эффекта невозможности», и в этом почти никак не участвует внешний мир — свою ленту ты составлял сам.

Понятие «синхроничности» можно смело использовать для обозначения какой-нибудь неведомой херни, которую невозможно объяснить по-другому, и я не утверждаю, друг Горацио, что в мире нет чудес, а говорю о том, что попытки представить собственную жизнь чудеснее, чем она есть — яркий симптом инстаграмма.