Наука быть живым
Я убежден, что мы не живем в подлинном согласии со своей глубочайшей природой.
Наоборот, мне кажется, что мы живем образами самих себя. Они искажены и снижены. Мы мыслим себя в качестве машин и животных и принимаем это за свойства нашей природы, когда это всего лишь простейшие средства достижения наших целей.
Люди, с кем я работал, научили меня тому, что наша природа гораздо глубже и гораздо менее изучена, чем мы обычно предполагаем. И большую часть своей жизни мы проживаем, имея ограниченные представления о самих себе. Мы обычно упускаем из виду, что каждый из нас проживает жизнь в соответствии со сложившимся у него образом того, что возможно. Когда нам говорят, что мы животные и такие идеи, как «свобода и достоинство», являются иллюзиями, мы можем усвоить этот образ самих себя. Разумеется, это правда: мы животные, так же, как правда и то, что мы можем ходить на четвереньках. Большой угрозой для человека являются навязываемые нам взгляды бихевиористов, но не потому, что они ошибочны. Господство действительно ошибочных взглядов на природу человека было бы относительно коротким. Нет, опасность не в том, что Скиннер и его коллеги ошибаются, а в том, что они правы. Они правы, но их правота умышленно односторонняя и разрушительная.
Голубей можно научить ударять по шарику для пинг-понга, чтобы этот шарик прыгал туда-сюда по маленькому столику. Скиннер это сделал. То, что не понимает Скиннер и упускают из виду популярные издания, сообщающие о его работе: Скиннер не научил и не может научить голубей играть в пинг-понг. Скиннер добился только того, что превратил голубей в маленькие машины, ударяющие по мячу. Однако голуби могут играть, но, разумеется не столь механическим и искусственным способом.
Человека можно низвести до уровня белой крысы или голубя. Человека можно превратить в машину. Редуцированный образ человека можно использовать, чтобы им управлять, как это хочет сделать Скиннер. Но останется ли человек человеком, если превратить его в голубя, гоняющего мячик для пинг-понга?
Когда я думаю о том виде психотерапии, который больше всего поглощает меня сейчас, я обнаруживаю, что пользуюсь словами, которые звучат непривычно в таком контексте: я в основном занят работой с теми пациентами, которые разрешают мне разделить с ними поиски бога в самих себе. (Для тех, кто до сих пор воспринимает слово «бог» как препятствие, можно заменить его словом «творчество» (креативность), но значения этих слов не до конца совпадают, во всяком случае, для меня.)
Я убежден, что осознание каждого отдельного человека — уникальная часть Вселенной. Каждый человек является частью существующей материи, и в этом смысле каждое осознание подобно растению, животному или даже реке или горе. Каждое существо получает некоторую порцию потока бытия (солнечный свет, силу тяготения, химический состав воздуха) и использует его в соответствии со своей собственной природой (обменом веществ, уязвимостью перед вниманием, воздействиями и разрушением), вносит свой вклад в общую космическую систему (выделяя углекислый газ, отражая свет). Во время этого цикла материя космоса меняет форму, но она не прибавляется и не убавляется. Мы называем это «законом сохранения вещества».
Но индивидуальный человеческий разум не только похож на животное, реку или гору. Каждый человек также имеет возможность внести во Вселенную что-то новое, что-то ранее не существовавшее. В области значений человек не только воспроизводит по-новому существующие понятия, но может в некоторых случаях создать поистине новые смыслы и значения. Если это подлинное творчество есть дар Божий, то создание новых значений, новых визуальных образов, новых отношений, новых решений свидетельствует о божественности нашего глубочайшего бытия.
Можно добавить еще кое-что к этому расширенному представлению о роли человека во Вселенной. В основном, насколько нам известно, мир и космос существуют как совершенные часы, которые были заведены однажды и теперь идут и будут идти вечно. Из конденсированной влаги формируются облака, которые проливаются дождем на районы, где увеличивается масса зелени, способствующей конденсации влаги и т.п. Вся конструкция замечательно продумана, чтобы работать, не вскрывая фабричной печати.
Конечно, иногда человек вмешивается и срывает печать (съедает яблоко), и тогда великие часы останавливаются или меняют ритм, по крайней мере на один удар. И, тем не менее, человек является частью этого замысла. Но он — нечто большее. Человек — особый элемент системы, элемент, имеющий знание обо всей системе и о самом себе. Совершенно ясно, что человек не знает всего — или, может быть, даже не знает большей части — о системе и о себе, но сам факт, что он нечто знает, полностью меняет весь ход вещей. В широкой перспективе (сто лет, миллион?) это может быть лучше или хуже (для кого и для чего?), что он знает, но дело не в этом. Дело в том, что человек знает.
И это другая совершенно реальная божественная способность, которой обладает человек: мы участвуем в великом деле творения. Мы создаем не только новые смыслы и образы внутри нашего субъективного мира. Мы также — насколько нам известно — единственные создания во всей космической системе, которые сознательно выбирают из бесконечности возможностей те элементы, которые осуществляются в действительности. Мы, люди, служим архитекторами действительности, постоянно переделывая реальность и более или менее удачно приспосабливая ее к своим нуждам.
Так что, когда я говорю о поиске бога, скрытого в человеке, я имею в виду, совершенно буквально, что верю в божественную силу, скрытую в каждом из нас, — в способность к творчеству и осознание нашего участия в определении облика мира.
Этот творческий процесс исследования и открытия моего осознания является рискованным приключением, последствия которого трудно предвидеть; а его долгосрочные результаты неисчерпаемы. Из такого путешествия я могу извлечь гораздо больше, чем решение проблемы или осуществление трудного выбора. Хотя степень решимости и способности различных людей пройти этот путь очень различна, многие достигают обновленного ощущения собственной идентичности, силы и возможностей, открывающихся перед ними. В тех случаях, когда мы отваживаемся заглянуть в глубины нашего бытия и не исказить увиденное, мы возвращаемся с чувством, что видели Бога.
Человек познает Бога в своей глубочайшей интуиции относительно собственной природы. Глубоко внутри себя, далеко за пределами того, что можно выразить словами, я иногда чувствую такие возможности, открытые передо мной, перед всеми людьми, от которых захватывает дух и которые настолько превосходят все наши обычные заботы (хотя и не умаляют их), что я знаю, что никогда не увижу их воплощения — по крайней мере, в этой жизни. Я думаю, что это видение Бога.
Чем глубже я могу проникнуть в свои собственные возможности, тем ближе я подхожу к тому, чтобы узреть Бога. Я не думаю, что существует конечная точка. Я не мыслю Бога в качестве определенной сущности или существа. Мне кажется, Бог — это измерение бесконечной возможности; Бог — это возможность всего. Так что Бог — это Все. Внутри себя я могу ощутить все возможности, хотя я не могу представить себе ничего даже близкого к этой бесконечности.
Когда мы обнаруживаем свое собственное ощущение возможности, мы открываем нашу глубинную природу и все больше и больше обнажаем собственную жизненную силу. Знать (в самом глубинном смысле знания), что возможно, значит оживить то, что есть. Знать, как можно жить более полно, значит быть недовольным случайным и частичным в своей нынешней жизни. Понимание ожидающей нас полноты жизни делает нас жадными в стремлении обогатить свою жизнь.
Все мы ищем Бога, все. Атеисты и агностики не меньше, чем страстные богомольцы. Мы можем отказаться от этого поиска не больше, чем остановить поток нашего осознания.
Осознавать означает заботиться о том, что есть и чего нет, о бытии и небытии. И единственный способ осознать небытие (то, чего нет) состоит в том, чтобы думать о том, что могло бы быть.
Невозможно мыслить небытие. Мы пытаемся представить себе его, но все кончается представлением чего-то, что, как мы знаем (или думаем), не существует. Но, разумеется, оно больше не является несуществующим, раз мы подумали о нем. Оно существует по крайней мере в нашем воображении, а на самом деле является колыбелью всех человеческих творений.
А когда мы думаем о том, чего еще нет, но что могло бы быть, мы думаем о том, что хотим воплотить в жизнь. Наши мысли неизбежно сталкивают то, что есть, с тем, чего мы желаем, и вскоре мы уже представляем себе, какими мы могли бы быть и, таким образом, вступаем на путь поисков Бога. Это Бог, который над богом.
Я верю в то, что Бог совпадает с глубочайшими стремлениями человека к его собственному бытию.
Джеймс Бьюдженталь.
«Наука быть живым (диалоги между терапевтом и пациентами в гуманистической терапии)».
Очень хорошая книга, советую ее всем, кто хочет (или не хочет) пройти, прошел или проходит терапию.
You are not your fucking khakis, are you?
Все психические травмы формируются по примерно одинаковому сценарию: сначала ребенок обнаруживает себя в этом мире. Потом обнаруживает в себе или снаружи (что одно и то же) то, что не нравится ему или его родителям (что одно и то же) и с чем он не может справиться.
Начинает страдать. А страдать довольно-таки неприятно. Тут же включаются механизмы психологической защиты — такие мощные, что травмируют структуру личности почти навсегда.
Вот и вырастает ребенок обычным человеком.
Вопрос «зачем нужны такие мощные механизмы детям?» остается открытым. Но в последнее время я склоняюсь к мнению, что у каждого ребенка есть предрасположенность к определенному виду травм, и эти травмы формируются, как мозоли: если на пять секунд надеть неудобную обувь, то ничего не произойдет. Если на час — то будет неприятно. Если на день — мозоль. Если на семь лет — ...
Prolonged exposure.
А все дело — в строении ноги, которая у всех разная. Да и жизнь, в общем-то, штука довольно жесткая, особенно для детей — они нежные и розовые, это мы, взрослые, уже несколько огрубели и не помним, каково оно.
Ребенок берет «плохую» часть себя и отторгает ее, изолирует, делает вид, что ее нету, что это не он, что он на самом деле не такой, старается быть хорошим, делать «как надо», ну и так далее. К сожалению, просто так взять оторвать от себя кусочек психики и выкинуть еще ни у кого не получалось.
Похожим образом, кстати, вырастает жемчуг: в устрицу попадает маленькая песчинка, которая раздражает нежную плоть, обрастая постепенно перламутром.
Потом ребенок взрослеет и идет на психотерапию, где обнаруживает у себя в худшем случае кучу голосов в голове, в лучшем — разные «ролевые модели», «социальные установки», «родительские фигуры» (что, опять-таки, одно и то же), жемчужины.
Однажды ранним утром вскоре после своего двадцатидевятилетия я проснулся с чувством жуткого, абсолютного страха. Со мной и раньше такое случалось: я, бывало, и прежде просыпался с подобным чувством, но на этот раз оно было сильным как никогда. Ночная тишь, расплывчатые очертания мебели в темной комнате, отдаленный шум проходящего поезда — всё казалось каким-то чуждым, враждебным, и настолько лишенным смысла, что пробуждало во мне глубокое отвращение к миру. И самым отвратительным из всего этого был факт моего собственного существования. Какой был смысл продолжать жить с грузом такого страдания? Зачем надо вести эту непрерывную борьбу? Я чувствовал, что глубокое, страстное желание к избавлению от жизни, стремление к несуществованию, теперь становится гораздо сильнее инстинктивного желания жить.«Я больше не в силах жить сам с собой».
Эта мысль настойчиво повторялась в моем рассудке. И вдруг совершенно внезапно я сообразил, насколько необычной и оригинальной была эта мысль.
«Я один или нас двое? Если я не в силах жить сам с собой, то тогда нас должно быть двое: “Я” и тот самый “сам”, с которым я не могу больше жить. А что если только один из нас настоящий?» — подумал я.
Экхарт Толле, «Сила момента».
Постепенно — если повезет — он «находит себя». Начинает жить «в гармонии с самим собой» и прочие вещи. Понимает, что половину жизни спорил с голосами в голове, вместо того, чтобы сказать «да пошли в жопу» и жить, как хочет.
Ну и, наконец-то, живет долго и счастливо.
Если бы.
Но на самом-то деле — нет.
Человек все так же остается с собой и собой, неудобная обувь под названием «жизнь» никуда не исчезает, а форма ноги не меняется магическим образом.
Просто теперь чуть более понятно, что с этим делать (подсказываю: ничего!), появляются способы, с помощью которых можно дать себе передышку, техники контроля боли, техники получения от нее удовольствия и прочие штуки.
Одной из таких техник является осознанное разделение боли и страдания. Боль — вещь почти телесная и неизбежная, а страдания — это то, во что ты ее превращаешь, начиная себя жалеть, «продукт ума».
В каждой второй «духовной» книге new age’а раскрывается страшная тайна: «твой ум — это не ты!». Ну, или «эго — это не ты!».
Там же выясняется, что страдает эго, «а не ты», все запарки и проблемы тебе придумывает ум, «а не ты».
(Против страха смерти предлагается уловка, вида «умрет то, что боится умереть». То есть, опять-таки, «эго» и прочие примитивные низкодуховные вещи, в то время как монада бессмертна).
И это — чистая правда.
Однако есть нюанс.
Нюанс заключается в том, что самый простой — и поэтому неправильный путь — это признать «ум» или «эго» источником всех бед (чем они и являются) и начать бороться.
Так же, как в детстве, с помощью «психологических защит». Что нас уже привело в такое бедственное состояние в первый раз.
Каждый раз, когда я вижу эзотерически настроенных девочек, борющихся со своим умом и выдающих сентенции, в духе «это все ум, а не я» («я — не я и жопа не моя»), мне их искренне жаль.
От ума не убежать. Ты — это не твой ум, но твой ум — это и ты тоже. Эго нельзя вырезать скальпелем и стать «хорошеньким», избавившись после этого от всех страданий раз и навсегда.
Нельзя превратить «ум» в воображаемого друга и спихнуть на него разбитую банку варенья.
Самость недостижима, сансара — это надолго, а нирвана — это рок-группа.
Христос врет, «хоть тушкой, хоть чучелом» в царствие божье не проползти.
Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну. И если правая твоя рука соблазняет тебя, отсеки её и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну.
(Матф.5:29-30).
Духовный рост — это не борьба с собой, а танец. Методы «разделяй и властвуй» не работают, однако, разделять полезно, в том числе и для того, чтобы понять, что это можно разделить еще и так, еще одним способом и понять устройство.
В этом плане, конечно, мантра «твое эго — это не ты» очень полезна для разделения и осознания границ, после чего эго надо интегрировать обратно так, чтобы никто не пострадал, а не объявить козлом отпущения, что очень удобно.
Ахимса!
(Да, а книгу Экхарта Толле «Сила момента» прочитайте, она хорошая).
I say evolve, and let the chips fall where they may!
Иногда, если ужасно хочется съесть печеньку, а нельзя — я задумываюсь. Что больше угодно Богу? Чтобы Далай-лама был счастлив? Или чтобы ел только то, что положено? ...И ем печеньку.
Далай-Лама XIV
Я писал эту заметку пару недель, но так и не понял, что хотел в итоге сказать. Ну и ладно.
Про сахар все знают, да? Он, типа, вредный. Википедия говорит, что «употребление сахара вызывает зависимость, при этом „ произведенные сахаром изменения в мозге очень похожи на те, что возникают под действием кокаина, морфия или никотина“» и предлагает «вместо сахара ... использовать мёд или фрукты, которые содержат как фруктозу так и глюкозу».
Вместо. Сахара. Фрукты.
Ирония же заключается в том, что всё обстоит ровным счетом наоборот. По одной из эволюционных теорий, люди «запрограммированы» любить сладкое ровно для того, чтобы регулярно есть полезные фрукты и заморачиваться сбором ягод (которыми вообще-то не особо наешься, ибо муторно). Это такой природный индикатор «эй, ты правильную штуку сейчас съел, молодец!».
Но люди обманули природу, придумав концентрированную сладость. Ягоды собирать больше не нужно! Халява! К тому же сахар — вкуснее.
Только вот ягоды полезны, а сахар — не очень.
Сахар-как-метафора вообще же очень сильно подходит к современной жизни. Человек придумал себе идеальные раздражители буквально на всё, разве что электроды в мозг пока не вживляет. После чего естественные раздражители проигрывают в войне за интенсивность.
Вот куда ни плюнь. Фейсбучные лайки — раздражитель для социальных рецепторов. Запостил картинку — получил 50 лайков. Мозг это воспринимает так же ярко, как если бы ты вышел покрасовался перед целым племенем, и оно тебя одобрило. Только затраты на это в разы меньше, а племени в основном все равно. «Лайк не жалко».
Ну или, например, игры (это же блог про игровой дизайн). Люди хотят испытать триумф победы и радость достижения. Но ягоды сначала надо собрать. Давайте мы дадим им это нахаляву. Ура! Ачивмент! Ты играешь в игру 30 секунд! Вах, молодэц! Фанфары, фейерверк, поощрение.
Не то, чтобы вот мы с вами такие крутые хардкорные геймеры, а после нас — опа — и родились дебилы. Нет, срываемся и мы. Когда никто не видит, по ночам играем в фермы, оправдываясь, употребляем фразы, вроде «кажуальная, но прикольная», разрабатывая свои игры вздыхаем, мол, время сейчас такое — и щедро добавляем поощрения за каждый пук, «на уровне рынка».
Мир медленной сапой ползет в тартарары. Нет, не летит. Медленно ползет. Правда, он делает это уже черт знает сколько времени, поэтому каким именно он доползет, сказать не сможет никто.
И так — везде. Например, порно. Покажи современное порно людям из позапрошлого века — их на месте разорвало бы от возбуждения. Смотреть его невозможно — там разве что прожектором не светят во влагалище. Впрочем, наверняка светят.
Современному человеку слишком легко живется. Он, натурально, жиреет и потом бесится с жиру, причем даже делает это лениво и не в полную силу. Понятно, что это сублимируется в новые телефоны, социальные статусы, карьеру, что угодно, лишь бы «посложней достать», причем большая половина из этого — искусственно созданная маркетинговая ерунда.
Все эти движения «назад, к природе» — попытка хоть как-то исправить положение. «Хоть как-то» — это, естественно, сделать вид, что ничего не было и сделать несколько шагов назад.
Однако, это тоже не выход, даже если человечество и ошиблось, дружно сделав шаг назад, мы все равно останемся перед вопросом «а куда дальше?», и все поклонники old-school’а ответ на него не дают. Ну, кроме «вернуться к природе и никуда потом не двигаться, и так все хорошо».
Это, как вы понимаете, не ответ.
Ответ же простой: перестать устраивать пир во время чумы на вверенном тебе участке (что в условиях России подвиг вдвойне). То есть бросить вот эти «после меня хоть потоп» и начать приоритезировать долгосрочные планы («не загнуться к старости от диабета») над краткосрочными («съем-ка шоколадку»), не забывая при этом про краткосрочные. Расти над собой, а не вширь — и тем более не под себя.
Вверенный участок у каждого свой, начинается он, понятно, с себя («Дано мне тело — что мне делать с ним, таким единым и таким моим?») и семьи, а заканчивается хоть целым миром, если ты Далай-Лама.
Фокус при этом в том, что как в игре «„Да“ и „нет“ не говорить, черный с белым не носить» некоторые «черно-белые» способы — например, вытеснение, отрицание, насилие над собой и прочие штуки, так или иначе угрожающие нашей целостности, то есть практически все привычные — не работают.
И надо искать новые.
Этот бесконечный поиск между «да» и «нет», между «умереть от надрыва» и «умереть от пролежней» и есть так называемая «жизнь».
Шива выплясывает свою тандаву, охраняя баланс на одной ноге, а ты чем хуже?
Присоединяйся.