Эмоции и переживания в терапии

Как жить с шизоидом

Меня, как самопровозглашённого специалиста по шизоидам, спросили, как с ними вообще жить. Вопрос был в духе «на их крупицы внимания подсаживаешься и сходишь с ума» — я сразу же, не глядя, предположил эмоционально недоступного отца. И угадал.

Разумеется, это общее место, что человек, во-первых, выбирает знакомое, потому что знакомое успокаивает, во-вторых, пытается разрешить травму «по-хорошему», то есть, например, всеми силами добиться внимания, расположения, любви отца — но уже в лице партнёра. Жертвы насилия ищут себе мужа-насильника, жертвы неглекта ищут себе мужа-неглетчика и так далее.

Чуть менее общее место — в том, что если жертвы не находят насильника, то они его создают. Отец, например, мог не обращать на ребёнка внимания потому, что просто не любил. Муж-шизоид (если это действительно он) не обращает внимания потому, что он — интроверт. Со стороны «жертвы» это выглядит одинаково: ею пренебрегают. Но, как говорится, «есть нюанс». Жертва, конечно, ранится об мужа-интроверта, но тот-то при этом вовсе никакой не насильник и злодей, а находится «в пределах нормы».

В этом плане, конечно, вопрос лучше переформулировать в «зачем»: не «как» с ним жить, а «зачем это вам?». И ещё, конечно, «зачем вы бедного интроверта мучаете?».

Charm, The, third time’s

С удивлением обнаружил, что кто-то читает мои заметки и даже переживает, что я долго не пишу. Иногда этот «кто-то» оказывается девушкой, тут я вообще устоять не могу. То есть, мне за последний месяц целых два человека сказали «что-то ты давно не писал», и один из них был девушкой.

Воодушевленный огромным количеством обратной связи, я хотел написать заметку о том, как правильно страдать, но мне помешали определенные события в персональной жизни, которыми можно поделиться в рамках рубрики «дорогой дневник».

Иными словами, я воспользуюсь вашим вниманием и расскажу немного о себе. Ужасно эгоистичный поступок.

Судя по всему, 8 месяцев работы с третьим терапевтом пошли мне на пользу не так, как я ожидал. (Ожидал я большего).

Первый терапевт был психоаналитик (настоящий, член IPA), эту терапию я считаю самой главной, она мне очень помогла.
Вторая терапевт была среднячком, основное, что я вынес, была мысль «если даже терапевт меня не понимает, то что от мамы можно было ожидать?». Третий терапевт — снова настоящий психоаналитик.

И тут я внезапно выяснил, что психоаналитический метод теперь мне не очень подходит.

В самом начале третьей терапии я писал про «перверсивные отношения с правдой». Оказалось, что они не перверсивные! Сейчас у меня есть красивое объяснение, «что со мной не так», беда, как обычно, в проблемах с языком.

Мне уже немного досталось за популяризацию слова «шизоид», которое я, естественно, понимаю по-своему, а мои читатели — по-своему. В результате в мои шизоиды себя записывают «невротики с движением «от людей»» (по К. Хорни), или, простыми словами, «люди, которые сторонятся людей».

Конечно, это просто деление на «они» и «мы», а я не люблю, когда люди безосновательно пытаются записаться в «мы».

С одной стороны, хочется написать очередные итоги терапии, с другой — меня поймут «полторы калеки», причем — с третьей стороны — они и так ко мне на терапию ходят, так что.

Наверное, все началось с того, что я решил рассказать терапевту о моей аморальности, на что он целую сессию валял дурака, а потом ехидно заметил «так у вас что, супер-эго нету?».

И я такой «ну понятно, опустились до фрейдизма».

«Эго — супер-эго — ид» — хорошая картинка, потому что дискурс «тут у нас животное, тут — человек, а тут — общество» довольно понятный и вообще продукт эпохи, см. «Невротическая личность нашего времени» (книга) как «Герой нашего времени» (другая книга). Кроме того, в схеме есть конфликт и мотив, что уже является достаточным основанием для хорошей драматургии.

«А сейчас мы опишем человеческую драму через конфликт». Да ладно!

Отрицание наличия супер-эго действительно можно прировнять к отрицанию наличия морали. «Говорим партия — подразумеваем Ленин, говорим Ленин — подразумеваем партия», здесь мы снова напоролись на то, что я-то говорил о себе, а меня обобщили.

Калшед описал такую схему ранней травмы: есть некоторое внутренне ядро — его даже можно назвать «душой», которая была подвергнута опасности с самого раннего детства, поэтому на помощь ей пришли архетипические защиты. Главным образом, Дьявол, мастер диссоциации. У меня это трикстер — The one that cannot be contained, протите мой французский.

Или, простыми словами, есть ребенок, а есть демон-охранник, который следит, чтобы никто к ребенку не ворвался. Правда, местами это превращается в «чтобы никто не вырвался», но ребенок обычно в таком состоянии, что вырываться не хочет.

Отношения ребенок-демон могут быть разные, часто не самые добрые, потому что демон не особенно разбирается во всем этом человеческом. Но, опять-таки, это сильно отличается от «собаки снизу — собаки сверху» и даже от «эго — супер-эго». И там и там — конфликт, но стороны конфликта совершенно разные, хотя и там и там можно (если захотеть) найти «угнетенных» и «угнетающих».

«Хочу быть счастливым, но счастливым быть стыдно»  — пример конфликта, в котором обе стороны могут вербально его выразить. Я не говорю, что это — более примитивный конфликт (скорее, наоборот!).

Я, конечно, видел попытки выразить шизоидный конфликт вербально, как «Моя жизнь угрожает моей жизни» (Стивен М. Джонсон «Психотерапия характера»), но это уже похоже на итоговую рационализацию по результатам многих лет работы.

«Демон с ребенком» видится скорее, как «демон с младенцем». Мой демон, например, отвечает за всю вербальную коммуникацию. Заметки в блог пишет тоже он. Блог младенца не столько не интересен, сколько невозможен.

Или, в качестве лирического отступления: на День Рождения Катя подарила мне вот это, подушку в два человеческих роста, и это лучший подарок, потому что сон у меня испорчен с младенчества.

Но мы забегаем вперед, об этом ниже!

Из демона выходит довольно поганая нянька по одной причине: когда демону кажется, что ребенку плохо, демон уносит его в тихое темное место подальше от мира. Ничем хорошим это обычно не кончается, см. Лесной царь (баллада).

С другой стороны, из демона выходит прекрасный охранник главным образом по причине его всемогущества. «Эту бы силу — в мирных целях!». Ага, вы уже начинаете что-то понимать.

В любом случае, на терапию часто эта пара приходит по обоюдному согласию, и цель терапевта — ...вступить в сговор с Дьяволом, конечно же. Договориться с демоном.

«Традиционные» способы, которые работают в «обычной» терапии более здоровых людей, заключаются в том, что надо найти «внутреннего ребенка» и вставать на сторону угнетенных. В данном случае они не работают.

Например, в конфликте «хочу быть счастливым, но мне стыдно» терапевту «нужно» становиться на сторону того, кто хочет быть счастливым. А стыдно? Да пошли они нахуй, кто они вообще такие, перед кем стыдно, всего лишь родители!

Это все называется противненьким словом «сепарация от родителей», противненьким потому, что тоже является недопустимым упрощением, но общая стратегия понятна: отделение мух от котлет (вот это — ваше, это — не ваше) и сочувствие котлетам — или мухам, смотря кто есть кто.

В случае же с «демоном-ребенком» вы правда хотите взять в союзники младенца и пойти ссориться с демоном? Нууу, удачи!

Кроме того, демон является важной частью психики, через него ребенок разговаривает, работает и вообще как-то живет, если в случае сепарации от родителей получаем нормального взрослого человека, то в случае с младенцем... ну, получаем младенца!

При условии, что злого демона получится «победить», что вообще маловероятно.

Демон не является преследующей частью психики, хотя может так восприниматься. Он не преследует младенца, а просто «оберегает», но делает это очень, очень хорошо, как аутоиммунное заболевание.

Некоторые опускаются даже до того, что называют демона «психологической защитой «рационализация»». Да правда что ли?!

Я рассматриваю это больше как интерфейс ввода-вывода. Я говорю логичные разумные слова не потому, что я логичный и разумный и не чувствую эмоций, а потому, что мои эмоции никогда не были никому интересны, поэтому других способов выражения у меня нет — но это не значит, что я выражаю не эмоции!

Более того, у меня есть гипотеза, что язык с детства для меня был инструментом убеждения — это не значит, что меня, как остальных детей с счастливым детством не били физически (конечно, били!), а значит, что речью надо владеть хорошо, а так как рос я в семье инженеров, а не поэтов, речь у меня легко представить, какая.

«Складно стелешь», — сказал мне терапевт и сплюнул.

К радости, контакт демон-ребенок у меня налажен, вы можете говорить с демоном «как взрослые люди», а ребенку он потом донесет. Нет, никто вам ребенка увидеть не даст.

Альтернативный способ... он, конечно, есть, но включает в себя одеяла и подушки, что тоже выходит за рамки психоаналитического метода.

Мне даже это приснился сон, где «прямым текстом» сказано, как меня лечить. Зачем я снова полез после этого к психоаналитику — не понятно.

Ехал на трамвае.
[Тут есть мотив возвращения домой-которого-нет, недавно этот образ раскопал и уже пустил в обработку. На трамвае я часто возврашался в детстве домой.]

Приехал в Цюрих. На улице осень.
[Ну понятно! Как будто в Цюрихе бывает другое время года].

Зашел в аудиторию — там профессор (мужчина) учит терапии.
[Тут сразу несколько фрейдистов слилось. Я знал двух — один мой, ко второму я ходил на группу, и так ему и сказал «вы почти как мой первый фрейдист». Отдельная история, короче — я получил от психоанализа все, что смог унести, как мне кажется, но на определенном этапе их стерильная отстраненность стала не нужна, захотелось что-то более «живого» и «рискованного». Тут он ничего не делает, только учит. К нему никаких претензий по поводу его бездействия нет].

Группа маленькая, человек 5 женщин.
Они по очереди кого-то одного лечат (как у врачей на семинарах).
Я сажусь на свободную парту (как студент, а не пациент), наблюдаю за этим и спустя какое-то время начинаю молча плакать.
Ну потому что осень, трамвай, Цюрих.
Тут любому печально станет.
[Ну и сама атмосфера — вроде как все понятно, о чем говорят и чему учат, на доске написано куча текста, «но все не то»].

Дамы обращают на меня внимание. Еще бы — новый кандидат. Профессор вроде как дает добро на лечение.

Первая дама советует сходить к психиатру попить таблеточки. Меня это не успокаивает, а только раздражает. Как будто я больной!

Вторая начинает толковать мотив «нет дома» с каких-то заумных фрейдистких позиций. Ну то есть «все правильно», конечно, но «да чего ты вообще понимаешь, дура». Понабралась умностей, но этак и я могу. Я этих психоаналитических интерпретаций могу столько сам себе надавать, тоже мне умение.

Третья начинает говорить со мной, как с ребенком, опускается на мой уровень, заглядывает в глаза. Я начинаю капризничать. Разбиваю какую-то стеклянную хрень (там полубольничный антураж же). Она пытается это «принять», как будто «ничего страшного» и выяснить, откуда злость, трактует это, что, дескать, я не хочу играть с этим и пытается наладить контакт.

— Ой, а почему мы на него обижены? А как его зовут?
— СТЕКЛЯННЫЙ ЦИЛИНДР ЕГО ЗОВУТ.

[Ну понятно, тетя тоже творит хуйню, промахнулась с возрастом и тоже раздражает, как и остальные. Бесит меня не штука, которую я разбил, а терапевт, вот эти «давай покажем не игрушках» — для тех, кто не может показать на людях!].

Четвертая подходит, «говорит», что она меня понимает (все предыдущие говорили словами, а эта как-то все делает без слов, «секретное рукопожатие», какие-то телесное действие), укутывает меня в одеяло, я вместо беззвучного плача превращаюсь в младенца и начинаю громко (наконец-то!) биться в истерике.

Потом я проваливаюсь в «предбанник» — это выход из сна, пребываю там какое-то время и просыпаюсь.

[Про предбанник и уровень осознанности в снах отдельный разговор].

Лежу на спине, обнимаю себя и начинаю плакать.

Long story short, после первой терапии мой демон стал крайне «терапевтическим».

Теперь у меня есть персональный демон! (Have you seen my bear Tibbers?). Раз он все равно все эти годы был охранником, то теперь его можно использовать правильно и привить какие-нибудь манеры.

Клиентам я обычно говорю облегченную версию стратегии — «представьте, что у вас есть отдельный персональный взрослый, который готов выполнять ваши желания! и нет, это не жена!».

На второй терапии демон уныло сидел в комнате, время от времени подавая реплики «ну что она несет? что она несет?!».

На третьей терапии терапевт был очень умен и опытен, почти не лажал, понимал меня довольно неплохо, но не захотел выходить за рамки метода.

Метод понятен: мы даем человеку пространство для игры, в котором он может свободно раскрыться, обнаружить себя, расправить крылья и вот это все. Позволяем переносу произойти (если мы считаем его хорошим событием) или обреченно ждем, когда он неизбежно произойдет (если считаем плохим).

В моем случае проблема в том, что лучшей няньки, чем мой демон, все равно уже не найти, и попытки терапевта быть безопасным превращаются в предложение поиграть кастрированной игрушкой. Он слишком стерильный и предсказуемый.

Кроме того, метод переводит человека в состояние «принудительной интроверсии», что очень полезно для тех, кто ни разу не интересовался собой, я же как-то от интровесии немного утомился.

Тут можно к слову вспомнить випассану. Мне обещали маточные условия (когда в моем физическом выживании позаботятся) взамен на погружение в себя — это стандартный контракт, «вы живете, как монахи, которым не надо думать о еде, а за это занимаетесь духовностью», а оказалось, что там холодно (май в Сибири) и голодно. В результате довольно быстро проснулся стражник и утащил меня оттуда.

Випассана нормального человека — это, обнаружение голосов в голове: например, анекдотический случай, когда человек приезжает на випассану, и во время медитации думает, что он тут самый лучший медитатор и наблюдает за этом. Анекдотический — не в значении «смешной», а в оригинальном значении «не опубликованный» (an- + ékdotos).

У меня же там «ебанное ничего» и никаких социальных голосов. Ребенок, брошенный в полтора года.

Я предложил терапевту хороший выход, сказав что-то в духе «ну, что думаете после прошедших N сессий?». Он отреагировал, как «вы что, хотите меня супервизировать?».

Я посидел, подумал, пришел к заключению, что это чисто психоаналитическая интерпретация про контроль, те самые перверсивные отношения с правдой, и что он фактически сказал, что я хочу залезть сверху и трахнуть его маму.

Еще он сказал, что «это выходит за рамки наших отношений». Как будто я предлагал что-то анти-терапевтическое. Впрочем, в рамках его метода это так и было.

Я ему сказал, что не это имел ввиду, но в терапии клиент всегда врет.

С моей же стороны это выглядело, как «он отказался быть котерапевтом». Ну come on, все равно моего трикстера никуда не деть, почему бы не использовать его на благо?

Можно было бы использовать формулировку «он отказался со мной дружить», но она не совсем верная, так как мне интересна его личность только в разрезе взаимодействия со мной, а не сама по себе (подождите, в дружбе не так? я не знаю!).

Понятно, что я могу ошибаться, и это можно по-фрейдистки свести к борьбе за власть и к стремлению к контролю над терапевтом, но bitch, please.

Ялом пишет, что «терапия — это репетиция жизни».

Что-то хватит уже репетировать, жить пора.

Или пробовать другие школы терапии.

А потом, конечно, жить.

TL;DR: психоанализ сосет.