Случай Х

Харрингтон пришел по рекомендации, а значит, не знал ни про меня, ни про мои методы работы и был не самостоятелен в выборе. Найти самому себе терапевта — святая обязанность каждого взрослеющего человека, как говорится, «родителей не выбираешь, но можешь выбрать терапевта».

Проблема, занимавшая Харрингтона, звучала как «хочу научиться поддерживать жену лучше». Ничего хорошего такой запрос тоже не предвещал, хотя, во-первых, запросы — всего лишь повод для начала разговора и поддаются переформулировке, и, во-вторых, у меня был, например, клиент с вопросом «как стать более эмоциональным для жены?» (он был от нее без ума, и это было заметно), да и я сам время от времени спрашиваю «как я могу любить жену еще больше?», не в смысле «возможно ли это?», а «что я еще могу сделать для любимой?». Ах, женщины.

Почти сразу выяснилось, что «поддерживать жену лучше» было ответом на другую существующую проблему, а не самим запросом.

У Харрингтона отсутствовали собственные желания. Он трудился на работе для того, чтобы заработать деньги, а на эти деньги удовлетворял все потребности жены. Таким образом ему всегда было, чем заняться в этой жизни.

Жене даже не приходилось за это никак расплачиваться, по крайней мере, как казалось поначалу.

Спустя несколько лет такой жизни жена почему-то сломалась, стала хандрить, впала в «депрессию» и даже стала утверждать парадоксальное — что он «испортил» все желания. Как только её желания становились его, они почему-то теряли в глазах жены привлекательность. В конечном итоге все претензии жены (возможно, только в голове Харрингтона) свелись к формулировке «ты меня плохо поддерживаешь», с этим заданием Харрингтон и пришел ко мне.

Жена являлась несущей конструкцией в жизни Харрингтона. Схема возвращения к счастью в его понимании выглядела так: он научится её поддерживать еще лучше — она выйдет из депрессии, у неё снова будут желания и жизнь, а значит, и у него тоже.

Попытка исследовать проблему как-то глубже каждый раз проваливалась. В его понимании все было просто: поддержка — это удовлетворение всех желаний, но жену почему-то это никак не радовало. На вопрос, что же она имеет ввиду, и что она считает поддержкой, Харрингтон неуклонно отвечал «я не знаю».

Образа жены словно не существовало в пространстве терапии. Да, всё всегда происходит «со слов клиента», но иногда с этих слов удается живо вообразить себе его партнера, иногда удается понять фантазию клиента по поводу жены (и сказать, что она похожа на маму), здесь же «жена в депрессии» и «мне надо лучше её поддерживать» — всё, что удавалось выяснить. Я даже опустился сначала до наводящего вопроса «не пробовали ли вы спросить у жены, что в ее понимании поддержка?» а потом и вовсе до «а спросите...».

Это оставалось загадкой. В попытке сохранить брак они даже пошли на семейную терапию, но и она не прояснила ничего. Я поинтересовался, что же происходило там на сессиях, но не получил никаких подробностей, кроме «жене/нам что-то не понравилось».

Мы обсуждали планы Харрингтона, находили противоречия («Чем больше ты исполняешь желания жены, тем ей хуже, почему ты хочешь исполнять их еще больше?») и получали новые вопросы, которые Харрингтон встречал без интереса. (Терапия, как сказал другой мой клиент — это место, куда приходишь за вопросами).

Мы регулярно доходили до того, что сама проклятая реальность показывает, что сделать другого человека счастливым невозможно и, наверное, стоит поискать другие пути. Казалось бы, Харрингтон с этим соглашался, но спустя несколько сессий он (видимо, не хотя отчаиваться) возвращался к «заводским настройкам» и снова приходил с тем же вопросом — «как лучше поддерживать жену?». Что такое поддержка в ее понимании? «Я не знаю».

Был, впрочем, и «план Б» — работа. Текущая не очень устраивала (но её можно было терпеть ради жены), главным образом потому, что Харрингтон дорос до руководителя и ему перестали говорить, что надо делать. Он подумывал сменить должность обратно на что-то более исполнительное, где желания других людей были бы более однозначно выражены. Тогда снова было бы понятно, чем заняться: если не получается «поддерживать» жену, можно «поддерживать» работодателя. Харрингтон стремился к меньшей автономности даже на работе.

Вне протеза-жены Харрингтон был сам себе не интересен, и все попытки заинтересовать его собой проваливались, главным образом потому, что никакой «собы» особо и не было.

Можно пофантазировать, что со стороны жены ситуация не имела никаких выходов: если жена была способна использовать Харрингтона только как функцию исполнения желаний, то жизнь ее была бы достаточно психически бедной, чтобы рано или поздно кончится «депрессией». Если же жена была достаточно здоровой, то жизнь с пустым местом могла бы довести до «депрессии» кого угодно.

(Я ни в коем случае не утверждаю — вслед за Харрингтоном — что он как-то отвечает за депрессию жены, обычно я исхожу из гипотезы, что муж и жена — одна сотона и друг друга стоят, то есть, одинаково нарушены. Также невозможность выяснить, что такое поддержка наверняка была совместной).

«Пустое место» я употребляю не в уничижительном ключе, человек, который не имеет своих желаний и никак не проявляется, вполне может восприниматься пустым. Опереться на пустое место нельзя, и в этом смысле оно не может оказать поддержку.

Пейзаж терапии всё это время тоже был пустым, воспринимался как вялый, безжизненный и uneventful (как и жизнь Харрингтона). Иногда он приносил что-то, похожее на события (главным образом с работы, потому что жена так и оставалась terra incognita, а ничего другого у него в жизни не было). Мы даже добирались до каких-то чувств, в основном они сводились к двум: радости, что получилось сделать то, что от него хотели и стыда, когда не получалось соответствовать ожиданиям (чаще собственным).

(И, конечно же, отношения Харрингтона с работой строились по принципу трудоголизма, это полностью укладывалось в клиническую картину. Он перерабатывал, хотя никто его об этом не просил).

Создавалось ощущение, что углубляться во что-то, кроме основной проблемы с женой, Харрингтон был согласен только потому, что это зачем-то нужно господину терапевту.

К слову, отсутствие интереса к себе вполне может считаться противопоказанием к психодинамической терапии, поэтому не очень понятно, что делать с людьми без «собы», кроме как информировать их, что способ им не подходит.

«В психоаналитическое путешествие отправляются только с теми, кто действительно хочет исследовать непознанные континенты своей психики. Те, кто решается пуститься в подобное путешествие, поступают так в надежде, что открытия, сделанные ими, позволят им извлечь пользу для жизни, научат выдерживать бури и разочарования, с которыми каждый из нас неизбежно сталкивается».

— Джойс Макдугалл

«Диагноз» ставится легко, случай вполне хрестоматийный. Почти все знают, что миф о Нарциссе имеет и второго участника — Эхо. Это нимфа, которую покарала Гера, лишив её возможности говорить что-то своё и оставив лишь способность повторять чужие слова. В мифе она любила Нарцисса, но могла лишь быть, натурально, эхом с маленькой буквы. И разумеется, он её не замечал.

В психоаналитической литературе они оба считаются метафорами нарциссической травмы. В случае Харрингтона мы имеем дело с нарциссизмом второго типа (Эхо), который менее описан, чем первый (но более распространен, особенно среди женщин, которые часто являются партнерами нарциссов первого типа).

(Впрочем, существует даже термин «эхоист» (до русского сегмента пока не дошёл), потому, что N-word занято настоящими злодеями, и говорить его вслух неприлично).

Психоаналитический «протокол» лечения нарциссических пациентов известен, но его успех опирается на несколько «если»: если клиенту удастся удержаться в терапии и выдерживать формат, если вообще он найдет мотив что-то с этим делать, а не решать узкий «запрос», если клиент сможет совладать с чувством стыда, если получится сформировать терапевтический альянс, если пройдет пять лет. Каждое из этих «если» — маленькое чудо.

(Я обычно говорю, что хорошим началом в терапии является ситуация, когда человек дошел до отчаяния — например, когда жить по-старому стало просто нельзя).

Мы помучались с вопросом «как лучше поддерживать жену» почти год, следует отдать должное упорству и Харрингтона и моему. Впрочем, полноценной терапией длинною в год это все равно назвать сложно, встречались мы всего раз в неделю, и то не всегда, хотя и предупредил, что толку от этого будет мало. Я исхожу из того, что «раз клиент ходит, значит, что-то получает» и стараюсь не терять надежду (кто-то же должен ее не терять!).

За это время жена наконец подала на развод, и Харрингтон решил прекратить терапию с ироничной ремаркой «проблема как поддерживать жену больше не актуальна».

Напоследок он сказал, что сейчас в худшем состоянии, чем когда начинал терапию, что терапия потеряла цель, и что «постоянно жаловаться на себя» ему не нравится (под жалобами он имел ввиду попытки поговорить о его чувствах, которые почти всегда сводились к стыду).

Спустя какое-то время Харрингтон написал мне и спросил, а может ли у него быть депрессия. Я ответил, что да. Нормальная такая нарциссическая депрессия, основанная на ненависти к себе.

Еще через два месяца я получил бодрое сообщение выздоровевшего человека: Харрингтон сходил к психиатру, который, разумеется, тут же поставил ему депрессию и выписал таблетки. Так же Харрингтон переехал в другой город на новую работу (план Б!). Со сменой обстановки жизнь заиграла новыми красками. В конце сообщения он добавил, что хочет знать, стало лучше из-за лекарств или из-за переезда и работы.

Не зная, что отвечать, я отправил относительно нейтральный стикер с «пальцем вверх» и получил ответ «Да, твой стикер не помог».

Эмоции и переживания в терапии

Десять Признаков Эффективной Интерпретации

Когда терапевт открывает рот, оттуда доносятся «интерпретации». У каждого молодого специалиста стоит вопрос эффективности (к старости, к счастью, эта надоедливая эрекция пропадает). Как сделать интерпретацию топовой, повысить её преобразующую силу?

Есть разные виды интерпретации, для простоты можно выделить два: поддерживающая и преобразующая. «Потенциально преобразующая», терапевты не всесильны и по-настоящему Преобразующую Интерпретацию выдают раз в жизни (клиента).

Поддерживающая интерпретация, практически не отличимая от «активного слушания» служит одной цели: дать клиенту убедиться, что терапевт не спит и даже следует за нарративом близко к тексту. Она эффективна, когда достигла этой цели, и больше ничего от неё не требуется.

Преобразующая (если предыдущая была поддерживающая, то эта, выходит, фрустрирующая) обладает следующими свойствами:

1. Она должна быть долгожданной (причём со стороны клиента, если терапевт не может утерпеть, чтобы не сказать клиенту, какой тот ____, то это не оно). Достигается это по-разному. Одна моя клиентка сказала, что я за всё время терапии ей ничего не сказал, и что она помнит всё, что я ей сказал. (Просто этого было так мало!). Никогда так не делайте.

2. Она должна требовать работы по пониманию. Это не значит, что она должна быть сложной, скорее, необычной или непривычной («Вот ваш чёртов жук», — как говорил Юнг). Достигается это по-разному: двойное дно, полость внутри с другой начинкой («троянский конь»), использование образного языка (метафоры там всякие) и парадоксальных высказываний. Как говорит молодёжь, «сначала не понял, а потом как понял!». В конце концов, она может быть просто новой. Я слышал, есть люди, которые плохо воспринимают новое, так что этого им уже достаточно. Или, если мы о метафорах, интерпретация должна быть как конфета в упаковке: не только для того, чтобы руки не пачкались, но и для радости разворачивания. Подарки, очевидно, заворачивают в скотч не для того, чтобы спрятать, а для того, чтобы вы помучились с разворачиванием. Говорят, женщин для этого же наряжают.

Вся эта работа в случае с интерпретацией увеличивает шансы, что клиент с ней повозится и у него будет время рассмотреть её получше. Это так же значит, что как минимум она должна быть хорошо сформулирована (а у терапевта подвешен язык).

3. Она должна быть сшита на материале заказчика (а не на теории). Улик должно быть собрано достаточно, чтобы разговор шёл про клиента, и отвертеться было уже нельзя. Это тривиальное свойство ведёт нас к самому главному: она должна вязать.

«Терапевт вяжет» — это мой внутренний мем, в нём есть и «почему волк не ест бабушек?» (они вяжут во рту) и «религия» (которая происходит по одной из версий от лат. religare — «связывать»), а терапевт, как фигура, несомненно, религиозная, делает то же: превращает мир клиента в более связанный. Тут и Анна Фрейд, которая вязала на терапии (шерстяные изделия). Бред, кстати, тоже «несвязанный» и вообще там метафор расщепления полно, противоположностью чему как раз является связывание («интеграция»).

Это же отвечает на вопрос, откуда в голове клиента берётся что-то новое: новое — комбинация старого, просто причудливо связанного. Терапевт не ставит заплатки из ниоткуда, скорее, сшивает дыры (ну или пересаживает волосы с жопы, эта метафора у меня уже была).

Данный пост, разумеется, шутка, на этом месте автору обычно надоедает, а читателю предлагается придумать остальные семь признаков самому. Тем не менее, шутить над эффективностью терапии и не упомянуть терапевтическую беспомощность было бы дурным тоном.

Очевидно, не бывает одной преобразующей интерпретации, вязание состоит из множества петель, нельзя единым мощным движением связать шарф. Раньше была картинка про draw the rest of the fucking owl, теперь вот эта, отражающая происходящее на терапии более детально:

Даже если и случается, что клиент Всё Понимает, то происходит это как в анекдоте «Купил пять булок — не наелся, купил один калач — наелся, надо было сразу калач брать», когда последняя (крайняя) интерпретация ломает клиенту спину, как соломинка верблюду. (Иногда даже роль булок выполняют терапевты, которых клиент меняет).

Также очевидно, что верблюд должен не брыкаться, когда на него накладывают солому, каждая петля вязки должна надёжно закрепиться. Клиенты же отвергают интерпретации направо и налево, поэтому пункты «она должна быть долгожданной» и «она должна требовать работы по пониманию» увеличивают шанс принятия. То, что добыто с трудом, ценится больше.

Способы, которыми клиент может отвергать интерпретации, обширны и изворотливы, вспоминается анекдотический случай, когда у меня завёлся не русскоязычный клиент, и меня спросили, не мешает ли это терапии, на что я ответил, что язык ещё никому не мешал не понимать терапевта.

Когда партнёр больной

Я как-то шутил, что ни один нормальный терапевт не скажет тебе правду насколько ты ебанутый, или, как у них принято говорить, «нарушенный». Аргументация простая: слишком нарушенным это знать не положено, только испугаются зря, а их оберегать надо. То есть, они недостаточно здоровы, чтобы эта информация пошла им на пользу. Здоровым же можно говорить правду, но не нужно: тогда получается, что если тебе не сказали, что ты здоров, значит, ты нарушен. Поэтому терапевты отвечают обтекаемо, типа «а как ты сам думаешь?», или «почему спрашиваешь?», или «прогноз утешительный».

Примерно такая же ситуация и с партнёрами клиентов: терапевт не должен явно оценивать их здоровье тоже, это может быть использовано против него (и против партнера).

Например, человек начинает фантазировать, мол, ему бы жёнушку получше — и сразу начнется счастливая жизнь. Это — просто желание свалить с лишней работы над собой, найти сразу здоровый вариант и на этом варианте выехать в светлое будущее. Я в таких случаях говорю, что «муж и жена — одна сатана», типа «лучше ты себе всё равно никого не найдёшь» (но только не в такой обидной формулировке), и это правда. Но не совсем. Действительно часто бывает, что один человек в паре гораздо здоровее другого, но также бывает, что здоровый об этом даже и не задумывается (потому что не хочет ничего решать за счёт другого).

И опять, даже если терапевту «всё понятно», людям нельзя говорить «беги от неё».

Во-первых, нужно быть точно уверенным, что партнёр и правда «нарушенный», а не выглядит таким в пересказе клиента. (Одному моему клиенту терапевт его девушки заочно поставила диагноз «нарцисс». Я взял у него пункцию — диагноз не подтвердился. Видимо, произошло обыденное, о чем я писал: если жертвы не находят насильника, то они его создают. Вполне вероятно, что в пересказе девушки он выглядел нарциссом, «Мне Рабинович напел», но это не повод для терапевта разбрасываться диагнозами).

Во-вторых, проблема-то не в нарушенности партнёра, а в том, что клиент эту нарушенность зачем-то несёт на своих плечах, и если совсем невтерпёж разрушить брак, можно поработать в этом направлении.

Разница между «беги от него, он абузер!» и «похоже, вы в отношениях страдаете, интересно, зачем?» понятна: и то и другое может закончиться хорошо, но во втором случае терапевт будет не виноват, даже если партнёр и правда не абузер.

Если ничего не помогает, а «беги!» сказать всё ещё хочется, то можно попытаться понять, почему тебе вдруг так невыносимы страдания клиента в его тщетных попытках найти счастье там, где им и не пахло. Если и это не помогает, то напомнить себе, что терапевты наживаются исключительно на страданиях людей, и нечего тут, назвался терапевтом — наживайся.