Кризис среднего школьного возраста

Посвящается Кате.

Позавчера, ковыляя по слякотным улицам Москвы, я глянул в лужу на свое отражение, и мозг услужливо подсунул релевантное воспоминание.

Мне 13.

Я возвращаюсь с тренировки по бальным танцам, на которой я реализовывал мечту матери танцевать. На улице Новосибирска мокро и темно. Дорога привычная, три раза в неделю туда-обратно, достаточно короткая, чтобы не быть неприятной или слишком монотонной, но оставляющая минут двадцать на мальчишечьи мечты и раздумья.

Хозяйственный магазин отмеряет две трети пути, трамвайные пути выныривают слева — еще треть, а там поворот и бетонная дорожка до Дворца Культуры.

Жюль Верн, конечно же, уже был, русская фантастика, например, запавшие в душу из-за «мушкетерского» описания мужской дружбы никому неизвестные «Всадники ниоткуда» — тоже.

Я шел и обдумывал мой фантастический роман. Ну, на крайний случай, повесть. Как «Всадники». С продолжением. Как они же.

В романе мне 13, и я возвращаюсь с тренировки. На улице мокро и темно. В точности, как сейчас, но гроза не прошла час назад, а только надвигается. Или нет, пусть лучше идет.

Ко мне приближается рослый стройный человек в длинном плаще с поднятым воротником и низко надвинутой шляпе «как у Индианы Джонса». Фигура таинственная, но я смелый мальчик и ничего не боюсь. Район не самый лучший, квартира куплена у семьи алкоголиков, и мы переехали в нее после общежития.

Я предлагаю отцу называть квартиру «Гранитным дворцом» — так в романе «Таинственный остров» называется жилище, которое полюбившиеся нам поселенцы делают своим трудом, и которое превосходит палатку, где они ютились до этого, настолько, насколько квартира превосходит общежитие. Предложение не встретило широкого отклика.

Импозантный незнакомец в плаще — не худшее, что можно встретить в этом районе ночью, скорее наоборот — обычно вдоль домов прошмыгивают лишь редкие сгорбленные тени морлоков.

Он приближается, и я вижу, что он прихрамывает. Наверняка за этим есть такая-то загадочная история.

Он начинает говорить, и я отмечаю, что он едва заметно заикается — примерно так, как мой руководитель Станислав. Стасу двадцать пять, он строен, молод и харизматичен. Для меня он очень взрослый. Но его речь начинает немного запинаться, когда он возмущен. А возмущен он тогда, когда мы халтурим.

Этот небольшой дефект придает ему, такому уверенному и харизматичному, небольшую «изюминку», как у той почти не картавящей девочки, которая говорит скорее как француженка — с сопутствующим эротическим контекстом. «Да, Димочка», — сказала она язвя и передразнивая, когда мы стояли в кустах и обсуждали наши детские дела, весь смысл которых был в «перестань за мной бегать по всему двору». Да, Димочка, конечно! Чего Димочка захотел, не перестану!

Мать, проходя мимо, расслышала как-то вот эту «Димочку» и потом еще несколько дней была не в себе — для нее «Димочка» было естественной и неотъемлемой частью фразы «Димочка, дорогой, я, простая девка из простой семьи в неудачном районе, хочу от тебя детей, возьми меня здесь и сейчас».

Меня даже не пустили с ней купаться на котлован. Это же купальники — плюс вот этот «Димочка».

Незнакомец чуть заикается, потому что хочет сообщить что-то очень, очень важное, и просит не волноваться меня. Я мгновенно пропитываюсь к нему каким-то странным доверием. Сверкает молния, я отчетливо вижу вороные волосы с частыми прожилками седины (за этим явно стоит вторая загадочная история), я смутно узнаю лицо.

«Я — это ты из будущего», — говорит он.

Остальное действие романа происходит во временном промежутке между тем, когда я-из-будущего сказал что-то мне, 13-летнему и тем, когда я-из-будущего стал я, настоящим.

Спасение планеты, всякие тайны и приключения — это все придумается потом, главное — вот так на улице, в свете молний, в плаще — и ух.

Я заглянул в московскую лужу и пошел дальше. Еще метров через тридцать по мне мурашками пробежали детали воспоминания.

Не так давно я купил фетровую шляпу, к ней — длинное пальто, похожее на плащ, или плащ, похожий на пальто. У меня рано появились прожилки седины, как и у отца. Когда мне надо сказать что-то, что мне не безразлично, человеку, который мне не безразличен, я начинаю немного заикаться. Поэтому я могу начать запинаться в разговоре с женой, но на публичных выступлениях не надо представлять аудиторию голой.

Недавно обострился артроз — полученный, как я люблю думать, в качестве последствий этих тренировок, лелея в душе то, что по-другому их можно называть «десять лет легкой атлетики», чего я никогда не делаю; всегда отвечаю «бальные танцы», если спрашивают — и наблюдаю за реакцией.

Из-за артроза я прихрамываю.

У меня нет машины времени, но в кармане лежит айфон. Я бы легко мог вообразить его в 13 лет, в качестве еще одного трофея из будущего — у меня уже был настольный и довольно миниатюрный компьютер с 48 килобайтами оперативной памяти, развитие идеи было бы именно таким.

Я достиг этой точки. Я — это воображаемый взрослый я из будущего, с совпадением до деталей.

Крутую шляпу «как у Индианы Джонса» сейчас носит каждый второй хипстер, мода на нее вернулась не только для храбрых путешественников по времени и спасителей человечества.

Плащ к ней прилагается стилистически (UNI QLO, всего 5600 рублей), а за сединой и хромотой не стоят никакие истории.