What is love

Короче, любви не существует.

Теперь, когда я привлек ваше внимание, поговорим о важном: сиськи.

Или наоборот.

Долгое время я думал, что мне нечего добавить к «Искусству любить» Фромма. Оказалось, что мне и сейчас нечего добавить, но чтение Фромма никак не помогает, особенно если его не читать. К тому же он многословен, и при желании можно вычитать, что он агитирует за святую любовь великомученика, когда «ничего себе — все людям».

С другой стороны, вы окажете неоценимую услугу человечеству, если все-таки почитаете Фромма (меня можно не переставать почитать), потому что заметка — это записи на полях.

Он пишет, что любовь — это не чувство, а действие: «Любовь – это деятельность, активность, а не пассивный эффект; это «пребывание» в некотором состоянии, а не «впадение» в него. Наиболее общее определение активного характера любви можно сформулировать так: любить – значит прежде всего давать, а не получать».

Если искать конкретное определение, то «Любовь есть деятельная озабоченность, заинтересованность в жизни и благополучии того, кого мы любим».

Нюанс состоит в том, что это не благополучие-как-мы-его-понимаем, а то, как его понимает объект любви:

...третья составляющая любви – уважение. Уважение – это не страх и не благоговение; слово «уважение» происходит от польского uwazac – быть внимательным, наблюдать – и, следовательно, обозначает способность видеть другого человека таким, каков он есть, осознавать его индивидуальность. Уважать человека – значит быть заинтересованным в том, чтобы он развивался по своему собственному пути. Таким образом, уважение исключает использование одного в целях другого. Я хочу, чтобы любимый человек развивался для себя самого и по-своему, а не для того, чтобы служить мне. Если я люблю, я ощущаю себя как одно с любимым человеком, но с ним таким, каков он есть, а не с таким, какой он нужен мне для каких-то моих целей. Ясно, что я могу уважать другого, только если я сам независимый человек, если я могу стоять и ходить без поддержки и не нуждаюсь в том, чтобы использовать кого-то в своих целях. Уважение существует только на основе свободы: как поется в одной старой французской песне, «любовь – дитя свободы»; дитя свободы, а не господства.

Главный вопрос, конечно, «зачем?». Зачем кого-то любить вот так? И не замечтался ли Фромм?

Я пойду дальше Фромма и выделю три вида любви, а не два («правильный» и «неправильный»), и чтобы не быть многословным, разделю это на три заметки.

Это можно свести к банальному «разумному эгоизму» или даже открыть горькую правду, что альтруизм — это хорошо замаскированный эгоизм, но все еще проще: человек что-то делает, потому что у него есть на это причина, осознаваемая или нет, мотив, то, что человеком движет (от латинского корня motivus, «двигать» разумеется).

В противном случае придется сказать, что человеком ничего не движет, а он просто колеблется в проруби. Если сложно смириться с мыслью, что человек все делает для себя, то давайте хотя бы договоримся, что человек все делает сам. Даже «альтруизм» — это его внутренний мотив.

Первый вид любви — «инфантильная» «любовь» или «любовь по принципу обладания» (Фромм).

У человека есть так называемые «инфантильные» потребности, они не «плохие» или «хорошие», они просто ранние. То, что они часто не удовлетворяются в детстве — очень грустно, а то, что они остаются у взрослых потому, что не были удовлетворены — это печально, но не повод для бичевания.

Почти все, что сейчас называется «любовью» есть ощущение этих потребностей и радости от их удовлетворения. Нет, даже еще хуже: «любовь» — это фантазия об удовлетворении этих потребностей, обещание их удовлетворения.

Наверное, более правильно называть это «влюбленностью». Мы встречаем человека и временно слепнем, потому что придумываем себе всякое, очень уж хочется этого всякого, а через пару лет оказывается, что он козел и вообще, я не за него замуж выходила.

Это не любовь, а детская потребность быть любимым.

Дальше есть примерно четыре варианта развития событий.

Вариант первый — вы ребенок, у вас есть мама, и она вас любит. Тогда любовь существует, но мы этот сказочный вариант не рассматриваем. Здесь ответ на вопрос «зачем вот так любить?» понятен: родители заинтересованы в благополучии детей, а это любовь «по определению».

Вариант второй — у вас есть мама, и она вас не любит.

Есть простое правило, которое я бы сформулировал так: «Мама вас любит, если умеет». Оно только на первый взгляд выглядит глупо. Если маму любили, то она научилась любить. Если маму не любили — то не научилась. Все это хорошо иллюстрируют опыты с обезьянками Гарри Харлоу: из тех, кто выращен в условиях депривации ласки, мамы не получались, они просто отрывали своим детям головы.

Маневры со стороны мамы, типа «я люблю, как умею», «этожемама» и проч. призваны скрыть факт отсутствия любви — например, потому, что всем страшно и стыдно.

Если мама будет произносить бессмысленные звуки с аргументацией «я говорю по-английски, как умею», почему-то это не будет считаться английским языком, чем любовь-то отличается?

В этом варианте со стороны ребенка возможен только один осмысленный маневр — «если меня не любят, то со мной что-то не так», он дает какую-то надежду и иллюзию контроля над ситуацией: себя-то можно исправить, а маму — нет.

Здесь ответ «зачем любить?» все тот же: это все еще родители, они все еще заинтересованы в благополучии детей. Просто ничего не умеют, поэтому — да, это не любооооовь.

Вариант третий — вы взрослый человек и находите такого же взрослого. Теперь у нас есть два человека, которые не умеют любить, но хотят быть любимыми. На этом страстном желании все и держится. Такие люди напоминают двух козлов, с упорством пытающихся выдоить друг из друга молока. (В конечном итоге имеем двух задроченных козлов). Это то, что принято называть «созависимыми отношениями», очень затасканная тема именно потому, что «настоящая», «зрелая» любовь — это редкость.

В этом случае мы часто имеем накал страстей, которые люди ошибочно принимают за любовь, но на самом деле — правильно — это просто страстное желание выдоить молока.

С мамой, кстати, бывает так же: если мама не умеет любить, то велик шанс, что маме самой нужна неполученная любовь, которую она будет пытаться получить с ребенка.

Вариант четвертый — вы находите того, кто умеет любить.

Так, а ему это зачем?

Вариант «он терапевт и получает за это деньги» не так уж и плох. Но остальным-то зачем? Вы не их ребенок.

Если у вас не удовлетворены именно детские потребности, то в этом вы мало чем отличаетесь от ребенка. А любить детей — это серьезный труд, более серьезный, чем любить взрослых, всякий, у кого есть дети, это понимает, человека невозможно заставить делать этот труд нахаляву, у него должен быть мотив.

В целом, я верю в любовь, в детстко-родительских отношениях, со стороны родителей. У меня этого никогда не было, но пацаны рассказывали.

Что делать с любовью остальным взрослым людям, и главное, зачем — это загадка. В следующих выпусках — надеюсь, они будут интересней, но говорить про любовь и не говорить про маму нельзя — мы рассмотрим еще два вида любви (и нет, это не любовь к партии и любовь к родине).

Продолжение следует.

Appendix.

«Инфантильность»

Скажу пару слов в защиту инфантильности. Взрослеть не надо. Взрослеть вообще дураков нет. Если можете не взрослеть — не взрослейте.

Люди вынуждены это делать, сталкиваясь с обычными жизненными обстоятельствами. На человека постепенно сваливается свобода, ответственность, нужда зарабатывать денег и прочие неприятные вещи, начиная с необходимости есть нормальную еду, а не грудное молоко.

В моем определении, взрослый — это более опытный человек, который больше выдерживает, потому что уже столкнулся с жизнью и не ослеп, часть этой способности он арендует ребенку, потому что ребенок выдерживает меньше и потому, что ребенок ему дорог. В этом плане понятно фромовское «любить – значит прежде всего давать, а не получать». Взрослый дает, а ребенок за это получает. Ха! Ха!

Если взрослые не справлялись со справлением, то они «плохие» взрослые, опять-таки безоценочно, просто по определению взрослого.

«Идеальный» взрослый делает так, чтобы жизнь на ребенка сваливалась постепенно, и тот успевал адаптироваться. Когда на ребенка сваливается очень много, он «рано взрослеет», чаще под этим кроется то, что ребенок «взрослеет» выборочно.

Бабушки, которые говорят «не надо приучать ребенка к рукам — потом не слезет» и бабушки, которые выращивают рассаду сначала дома с подсветкой, а потом высаживают в открытый грунт — это одни и те же бабушки.

Это все опять общие места, которые все должны знать в наш век, когда космические корабли бороздят просторы космоса. Суровая правда состоит в том, что если вас не любили, то вы не «знаете», что это такое, «не имеете опыта любви», и подобные разговоры — пустое теоретизирование.

В остальном же — ничего в инфантилизме плохого нет. Вы ничего не упускаете в т.н. «взрослой жизни». Инфантилов шеймят только те, кто с ними нянчится. Попробуйте это избежать, хороший вариант — быть богатым инфантилом, например, каким-нибудь наследником.

«Безусловная любовь».

Тут же уместно будет написать про мем «безусловная любовь». Да, она тоже бывает исключительно в детско-родительских отношениях.

Если любовь — это «заинтересованность в жизни и благополучии того, кого мы любим», то безусловная любовь — это — правильно! — «безусловная заинтересованность в жизни и благополучии того, кого мы любим».

«Что бы наш ребенок ни сделал, мы все равно заинтересованы в его жизни и даже немного в благополучии». Может быть, вы даже его не убьете.

Отсутствие безусловной любви дает ребенку четкий сигнал «ты будешь жить, только если будешь хорошим». Я знал людей, чьи родители довели идею условной любви до логического конца, обещая ребенку, что уйдут от него или отдадут его в детдом, если тот не будет слушаться.

В соседнем адовом котле, но уровнем повыше, находятся родители, которые утверждали, что ребенок может свети их в могилу своим поведением, в этом случае «плохость» ребенка не только угрожала его жизни, но становилась делом вселенских масштабов, ребенок получал суперсилу, способность убивать других людей.

«Безусловная любовь» нужна только для того, чтобы ребенок понял, что быть плохим — это не смертельно. Да, мем «базовое доверие миру» тоже где-то из этой оперы.

Что же касается безусловной любви к остальным, то принято считать^{[citation needed]}, что ребенок без взрослого не проживет, в то время, как один взрослый проживет без другого. (Поэтому фиг ему, не безусловная любовь). См. опять-таки «созависимые отношения», когда один без другого «жить не может».

TLDR: Если мамы не было, то ее уже не будет, дураков нет.

Подписывайтесь на мой канал на ютубе, ставьте лайки.

Следующая часть.

Шмеринос

Видели ли вы футболку с надписью «1N73LL1G3NC3 15 7H3 4B1L17Y 70 4D4P7 70 CH4NG3. — 573PH3N H4WK1NG»?

Легко предугадать реакцию на нее среднего невротика в вакууме:

Ну понятно, что тут налицо изменения (буквы поменяли на цифры! эка невидаль!), а если вы адаптировались к изменению, то вы умный (ошибочное суждение, конечно, см. учебник логики).

Естественно, все дело в вас, задавание вопроса в виде «почему люди могут прочитать это?» требует уже трансперсонального уровня восприятия вселенной.

Сообщение, манера сообщения, футболка и вы как-то связаны. Более того, владелец футболки тоже. В общем-то, он неплохой парень и только что вам польстил.

Но на самом же деле, если вы можете это прочитать, то есть вероятность, что у вас редкая болезнь — парейдолия. Не волнуйтесь, это лечится.

Разговор, тем не менее, пойдет о «переносе» и «проекции».

Я уже описывал «проекцию» как способ легко уйти из диалога, сказав оппоненту «ты проецируешь», им пользуются всякие психологически продвинутые люди, прошедшие всю программу терапии за неделю.

«Перенос» — где-то из этой же серии, совершенно отчетливо существует перенос-шейминг, хотя мало кто об этом говорит!

Бывало так, что я был уверен в успехе анализа, дела шли великолепно, как вдруг пациент со слезами заявляет мне, что он больше не может.

– Почему? В чем дело? Может быть, у вас нет денег?
– Нет-нет, причина не в этом. Просто у меня нет переноса!

И мне приходится объяснять, что это великое благо, что перенос – это болезнь, что у нормальных людей не бывает переноса. После этих объяснений анализ снова идет великолепно.

Карл Юнг

По-хорошему, это должно нести строго номинативную функцию, но люди ведь все испортят. Функцию отгораживания я упомянул выше, обесценивание — туда же («это просто перенос»), мне попадались даже вопросы и обсуждения, вида «реальны ли чувства в переносе?».

Есть магическая функция обретения власти через наименование («у вас не какая-то неизвестная херня, а Перенос, это лечится, пропейте Апоморфин»), в ней я ничего плохого не вижу, но клиенты часто придумывают собственные слова, которые обладают большей властью, так что учить их правильному жаргону нет смысла.

Это все порой ведет к смешным диалогам («я проверял, у меня точно не перенос»), но стигма все равно остается.

У меня есть более оптимистичный и простой взгляд на проекции и перенос, которым я сейчас поделюсь.

Принято считать, что проекция — это вид «психологической защиты», когда человек чему-то внешнему приписывает что-то внутреннее.

Например, такие словосочетания, как «спокойное море», «тревожное море», «буря злилась», «преданная собака», «независимая кошка», «несчастная лошадь» являются результатом приписывания внешним объектам своей собственной реакции на них.

Понимаете, да? Вы психологически защищаетесь от спокойного моря!

Словосочетание «психологические защиты» тоже скомпроментировано. «Психологические защиты» — это хорошо, потому что хорошо иметь кожу, а «психологический комплекс» — это просто набор (комплекс) реакций, пример того, что человеческая психика устроена сложно. Удачи всем, кто хочет «избавиться от комплексов»!

Не знаю, с какими воображаемыми идиотами я сейчас мысленно общаюсь, совершенно очевидно, что мой читатель все это понимает и прекрасно умеет адаптироваться к изменениям.

«Проекция» — это вообще способ, которым работает человеческое восприятие. Мы берем что-то внешнее и сравниваем его с внутренним образцом в голове (который там появился в процессе обучения).

Сравниваем приблизительно, иначе словом «стул» обозначался бы тот самый первый стул, на который вам показали родители. (Надеюсь, он был хотя бы без пик).

Человек может распознавать разные шрифты (чудо из чудес!), поэтому любой среднестатистический* человек легко прочитает надпись на футболке «1N73LL1G3NC3 15».

* 86 % россиян не владеют ни одним иностранным языком, а 27,8% не имеют теплого туалета.

Другого способа восприятия у человека нет, кроме как опираясь на собственный опыт.

Есть, конечно, приобретение этого опыта, и есть детское восприятие мира как-в-первый-раз, которое можно достичь после 10 лет медитации, но кого мы обманываем, да?

Приобретение опыта случается так редко, что им можно пренебречь, хотя самые умные уже поняли, что «правильный» ответ именно такой: «проекция» это «плохо» только потому, что новый опыт не приобретается, а старый опыт работает иногда неудачно.

Объектные отношения нарциссического типа, основанные на проективной идентификации, определенно являются центральным аспектом патологических организаций, но сами по себе они не дают достаточного объяснения той грандиозной мощи и сопротивлению переменам, которые эти отношения демонстрируют. Более того, сама по себе проективная идентификация не является патологическим механизмом и действительно формирует основу всякой эмпатической коммуникации. Мы проецируем в других для того, чтобы лучше понять, каково это быть в их шкуре, и неспособность или нежелание это делать влияет на объектные отношения на очень глубоком уровне. Однако для нормального психического функционирования важно уметь использовать проективную идентификацию гибким и обратимым образом, т. е. быть способным отказываться от проекций, наблюдать других людей и взаимодействовать с ними с позиции, прочно базирующейся на своей собственной идентичности.

Джон Стайнер, «Психические убежища»

Получение нового опыта и «расширение сознания» само по себе не является самоцелью. Если сознание можно не расширять, его нужно не расширять. Как сказал мне один клиент, «Так что, я тебе три года платил только за то, чтобы ты мне бесконечно повторял, что надо к себе мягче относиться? А где же экзистенциальные бездны?». Я — agreeable person, совсем как Питерсон, поэтому с клиентом я согласился.

C «переносом» все так же, «трансфер является особым случаем проекции» (К.Юнг).

Перенос — это когда клиент, «сам того не осознавая», начинает относиться к терапевту, как к другим значимым людям, например, родителям. В формулировке «ты что, идиот, не понимаешь, что это не мама?» идея переноса звучит обидно, а в формулировке «никаких других форм отношений у человека не было, откуда ему знать вообще?» — не очень.

Терапевт и клиент находятся вместе какое-то время, после чего клиент расслабляется и начинает вести себя так же, как и с остальными людьми, естественным для себя образом. В такой формулировке вообще не понятно, что в этом особенного.

С другой стороны, т.н. «негативный перенос» — та еще неприятная жопа — это когда опыт негативных отношений приносится в отношения к терапевтом. Например, терапевт потянулся, а клиент подумал, что его бить сейчас будут — потому, что его всю жизнь били.

Это шуточный пример, для проекции все равно нужны зацепки, невозможно сказать, что клиент абсолютно бредит, когда, например, чувствует, что терапевт его бросает в конце сессии (потому что именно это и происходит, просто «нормальные» люди «должны» уметь это выносить), или когда обижается, что терапевт говорит что-то чрезмерно грубое. Наверняка терапевт действительно говорит что-то очень грубое — для клиента — но совершенно не значит, что терапевт ровно такой же злодей, как и мама, просто он не такая великолепная сиська, как хотелось бы (да, и «нормальные» люди «должны» уметь выносить немного грубости).

Здесь остается только верить терапевту на слово: хотел ли он записать слово intelligence, когда писал 1N73LL1G3NC3, или это был номер его телефона. С другой стороны, терапевт тоже должен верить клиенту, что 1N73LL1G3NC3 упорно читается, как intelligence, как ни крути.

В идеальном мире, конечно же, терапевт и клиент равноправно участвуют в игре «— А я понял тебя вот так. — Надо же, как удивительно, а я имел ввиду вот это. — Офигеть, в этом мире есть два мира, а не один».

Но это очень сложная игра, поэтому в терапии так делает один, а второй платит деньги.

(Видел во вконтакте фразу, типа «психологи были бы не нужны, если бы люди могли просто поговорить», гениальное откровение в духе «здоровым лекарства не нужны»).

В идеальном мире вместо «у вас перенос!» следует говорить «может быть, есть способ взглянуть на эту ситуацию по-другому?», но это уже будет ненавистная когнитивно-поведенческая терапия.

В реальном мире терапевт часто воспринимается, как авторитетная фигура, и в связи с этой фигурой у человека есть много очень сильных и иногда подавленных чувств, поэтому часто невозможно воспринять точку зрения терапевта, как полноценную (проще — как бесценную, во всех двух смыслах), и игра очень сильно осложняется.

Терапевт — такой же человек, как и ты, просто раньше халат надел, и чем раньше ты начнешь это понимать, тем меньшее денег потратишь на это шарлатанство.

Это и называется «проработка переноса».

Все понятно? Расходимся.

Терапевтом, однако, часто быть сложно.

Я все равно не сформулирую лучше, чем Витакер:

«Сначала я думал, что бессилие приемного родителя, профессионального психотерапевта — просто хитрый ход. Ход, состоящий в том, чтобы его признать: бессилие — это факт. Когда я понял его реальность, мне стало ясно, что, как сумасшествие или самоубийство, так и ситуация бессилия требует двоих участников. Она неизбежна и заключена в духе самой психотерапии. Взаимодействие приводит к бессилию — не только терапевта, но и пациента. Опыт бессилия важен сам по себе. Когда им делятся, терапевт и пациент понимают, что этот опыт у них — общий. Он также становится метасобытием, поскольку они оба вышли за рамки своих отношений и вместе смотрят откуда-то сверху».

Терапевт — действительно тот, кто раньше надел халат.

Признать «я знаю, что я ничего не знаю» могут только очень крутые терапевты, потому что всем сразу становиться понятно, что они не только крутые, но еще и скромные. «Им хорошо говорить, что они ничего не знают, они вон какие клевые!».

Менее великие терапевты испытывают при этом чувство стыда, например, потому что совершенно не понятно, за что деньги-то брать.

Есть несколько канонических ответов на это, кроме смешной неправды «потому что терапевт — специалист», например, «ты платишь за время, которое терапевт проводит с тобой», ответ в целом хорош, но тоже подразумевает, что это какое-то особое квалифицированное время.

В рамках разговора о переносе-шмереносе можно сказать, что терапевту платят за то, что он работает над своим контрпереносом (и обладает способностью это делать).

Контрперенос — смешная история — это когда терапевт, как нормальный человек, начинает проецировать на клиента что-то свое. Делает он это сам, или его «заставляют» («проективная идентификация») — не важно.

Например, если терапевт видит в клиенте ребенка, то это вроде как «его», терапевта, контрперенос, если клиент себя ведет, как ребенок, а терапевт видит в нем ребенка, то это — правильно — опять контрперенос терапевта!

Как и в случае переноса, страшен не сам черт, а «несознанка» — когда, беря тот же пример про ребенка, терапевт начинает покупать клиенту чупа-чупс, вместо того, чтобы сказать «мне хочется тебе купить чупа-чупс, я подумал, сходил на супервизию и понял, что ты напоминаешь мне двоюродную кузину, которой я покупал чупа-чупс, а она подолгу сидела у меня на коленях, так что чупа-чупса ты не получишь, а кузине я позвоню».

Это шутка, а так же то, за что мне не нравится плохой гештальт: «работай так, как будто контрпереноса не существует». У гештальтистов принято «предъявлять себя» и делать много всякого про «контакт», в упрощенном виде можно сказать, что гештальтисты фетишат на Встречу: в процессе терапии два человека должны встретиться, как осознанные мегасущества. Плохой гештальтист может смело сказать клиенту «ты меня бесишь», не разобравшись сначала, не бесится ли он сам (о чем клиенту знать вообще не обязательно).

Каждая школа терапии дает какую-то свою негласную индульгенцию своим последователям. Психоаналитикам, например, разрешается спать на сессиях.

С другой стороны, можно сказать, что «бывает терапия без переноса» — например, когда это не терапия, а психологическое консультирование, и участники надежно закреплены в своих ролях консультанта и консультируемого, когда есть «позитивный перенос», в котором всем хорошо и не стоит обращать на него внимания, или когда проблемы клиента манифестируются другим образом. (Клиент все так же воспринимает терапевта по-своему, но это ничему не мешает: всегда есть, например, мама и жена, настоящие источники всех бед).

Терапевту платят не за знания, а за умения — за стойкость, он «играет, но не заигрывается», не отыгрывает (acting out) и сохраняет — пусть будет — «осознанность».

В реальном мире терапевту можно не быть безукоризненным, достаточно просто приходить в себя чуть быстрее клиента и не вываливать на него свою «несознанку».

Итого, клиент расширяет свое сознание, так как человек и существо ограниченное. В это время терапевт расширяет свое сознание «за счет клиента», так как тоже человек и существо ограниченное. Часто клиенту об этом знать не обязательно, но если это ему поможет, то в необходимых объемах можно и поделиться. Клиент расширяет сознание потому, что его жизнь прижала. Терапевт расширяет сознание для того, чтобы понять клиента и потому, что это его работа, в конце концов, «одну из самых прямых, честных и сильных своих хитростей терапевт может выразить очень простыми словами: «Я просто зарабатываю себе деньги»». (Витакер). Терапевт делает это быстрее (выше, сильнее) клиента потому, что клиент в этом любитель, а терапевт — профессионал. Когда кто-то из них упирается в ограничения собственного восприятия, и это начинает мешать, то это называется «перенос» или «контперенос».

PS. Узнал сегодня очередную историю, как один дипломированный московский психоаналитик вступил в неуставные отношения с клиентом. Но вся работа терапевта в этом и заключается: чтобы так не делать. Реально, you had one job. Меня-то Бог миловал: мои клиенты — скайповые.