Случай Х

Харрингтон пришел по рекомендации, а значит, не знал ни про меня, ни про мои методы работы и был не самостоятелен в выборе. Найти самому себе терапевта — святая обязанность каждого взрослеющего человека, как говорится, «родителей не выбираешь, но можешь выбрать терапевта».

Проблема, занимавшая Харрингтона, звучала как «хочу научиться поддерживать жену лучше». Ничего хорошего такой запрос тоже не предвещал, хотя, во-первых, запросы — всего лишь повод для начала разговора и поддаются переформулировке, и, во-вторых, у меня был, например, клиент с вопросом «как стать более эмоциональным для жены?» (он был от нее без ума, и это было заметно), да и я сам время от времени спрашиваю «как я могу любить жену еще больше?», не в смысле «возможно ли это?», а «что я еще могу сделать для любимой?». Ах, женщины.

Почти сразу выяснилось, что «поддерживать жену лучше» было ответом на другую существующую проблему, а не самим запросом.

У Харрингтона отсутствовали собственные желания. Он трудился на работе для того, чтобы заработать деньги, а на эти деньги удовлетворял все потребности жены. Таким образом ему всегда было, чем заняться в этой жизни.

Жене даже не приходилось за это никак расплачиваться, по крайней мере, как казалось поначалу.

Спустя несколько лет такой жизни жена почему-то сломалась, стала хандрить, впала в «депрессию» и даже стала утверждать парадоксальное — что он «испортил» все желания. Как только её желания становились его, они почему-то теряли в глазах жены привлекательность. В конечном итоге все претензии жены (возможно, только в голове Харрингтона) свелись к формулировке «ты меня плохо поддерживаешь», с этим заданием Харрингтон и пришел ко мне.

Жена являлась несущей конструкцией в жизни Харрингтона. Схема возвращения к счастью в его понимании выглядела так: он научится её поддерживать еще лучше — она выйдет из депрессии, у неё снова будут желания и жизнь, а значит, и у него тоже.

Попытка исследовать проблему как-то глубже каждый раз проваливалась. В его понимании все было просто: поддержка — это удовлетворение всех желаний, но жену почему-то это никак не радовало. На вопрос, что же она имеет ввиду, и что она считает поддержкой, Харрингтон неуклонно отвечал «я не знаю».

Образа жены словно не существовало в пространстве терапии. Да, всё всегда происходит «со слов клиента», но иногда с этих слов удается живо вообразить себе его партнера, иногда удается понять фантазию клиента по поводу жены (и сказать, что она похожа на маму), здесь же «жена в депрессии» и «мне надо лучше её поддерживать» — всё, что удавалось выяснить. Я даже опустился сначала до наводящего вопроса «не пробовали ли вы спросить у жены, что в ее понимании поддержка?» а потом и вовсе до «а спросите...».

Это оставалось загадкой. В попытке сохранить брак они даже пошли на семейную терапию, но и она не прояснила ничего. Я поинтересовался, что же происходило там на сессиях, но не получил никаких подробностей, кроме «жене/нам что-то не понравилось».

Мы обсуждали планы Харрингтона, находили противоречия («Чем больше ты исполняешь желания жены, тем ей хуже, почему ты хочешь исполнять их еще больше?») и получали новые вопросы, которые Харрингтон встречал без интереса. (Терапия, как сказал другой мой клиент — это место, куда приходишь за вопросами).

Мы регулярно доходили до того, что сама проклятая реальность показывает, что сделать другого человека счастливым невозможно и, наверное, стоит поискать другие пути. Казалось бы, Харрингтон с этим соглашался, но спустя несколько сессий он (видимо, не хотя отчаиваться) возвращался к «заводским настройкам» и снова приходил с тем же вопросом — «как лучше поддерживать жену?». Что такое поддержка в ее понимании? «Я не знаю».

Был, впрочем, и «план Б» — работа. Текущая не очень устраивала (но её можно было терпеть ради жены), главным образом потому, что Харрингтон дорос до руководителя и ему перестали говорить, что надо делать. Он подумывал сменить должность обратно на что-то более исполнительное, где желания других людей были бы более однозначно выражены. Тогда снова было бы понятно, чем заняться: если не получается «поддерживать» жену, можно «поддерживать» работодателя. Харрингтон стремился к меньшей автономности даже на работе.

Вне протеза-жены Харрингтон был сам себе не интересен, и все попытки заинтересовать его собой проваливались, главным образом потому, что никакой «собы» особо и не было.

Можно пофантазировать, что со стороны жены ситуация не имела никаких выходов: если жена была способна использовать Харрингтона только как функцию исполнения желаний, то жизнь ее была бы достаточно психически бедной, чтобы рано или поздно кончится «депрессией». Если же жена была достаточно здоровой, то жизнь с пустым местом могла бы довести до «депрессии» кого угодно.

(Я ни в коем случае не утверждаю — вслед за Харрингтоном — что он как-то отвечает за депрессию жены, обычно я исхожу из гипотезы, что муж и жена — одна сотона и друг друга стоят, то есть, одинаково нарушены. Также невозможность выяснить, что такое поддержка наверняка была совместной).

«Пустое место» я употребляю не в уничижительном ключе, человек, который не имеет своих желаний и никак не проявляется, вполне может восприниматься пустым. Опереться на пустое место нельзя, и в этом смысле оно не может оказать поддержку.

Пейзаж терапии всё это время тоже был пустым, воспринимался как вялый, безжизненный и uneventful (как и жизнь Харрингтона). Иногда он приносил что-то, похожее на события (главным образом с работы, потому что жена так и оставалась terra incognita, а ничего другого у него в жизни не было). Мы даже добирались до каких-то чувств, в основном они сводились к двум: радости, что получилось сделать то, что от него хотели и стыда, когда не получалось соответствовать ожиданиям (чаще собственным).

(И, конечно же, отношения Харрингтона с работой строились по принципу трудоголизма, это полностью укладывалось в клиническую картину. Он перерабатывал, хотя никто его об этом не просил).

Создавалось ощущение, что углубляться во что-то, кроме основной проблемы с женой, Харрингтон был согласен только потому, что это зачем-то нужно господину терапевту.

К слову, отсутствие интереса к себе вполне может считаться противопоказанием к психодинамической терапии, поэтому не очень понятно, что делать с людьми без «собы», кроме как информировать их, что способ им не подходит.

«В психоаналитическое путешествие отправляются только с теми, кто действительно хочет исследовать непознанные континенты своей психики. Те, кто решается пуститься в подобное путешествие, поступают так в надежде, что открытия, сделанные ими, позволят им извлечь пользу для жизни, научат выдерживать бури и разочарования, с которыми каждый из нас неизбежно сталкивается».

— Джойс Макдугалл

«Диагноз» ставится легко, случай вполне хрестоматийный. Почти все знают, что миф о Нарциссе имеет и второго участника — Эхо. Это нимфа, которую покарала Гера, лишив её возможности говорить что-то своё и оставив лишь способность повторять чужие слова. В мифе она любила Нарцисса, но могла лишь быть, натурально, эхом с маленькой буквы. И разумеется, он её не замечал.

В психоаналитической литературе они оба считаются метафорами нарциссической травмы. В случае Харрингтона мы имеем дело с нарциссизмом второго типа (Эхо), который менее описан, чем первый (но более распространен, особенно среди женщин, которые часто являются партнерами нарциссов первого типа).

(Впрочем, существует даже термин «эхоист» (до русского сегмента пока не дошёл), потому, что N-word занято настоящими злодеями, и говорить его вслух неприлично).

Психоаналитический «протокол» лечения нарциссических пациентов известен, но его успех опирается на несколько «если»: если клиенту удастся удержаться в терапии и выдерживать формат, если вообще он найдет мотив что-то с этим делать, а не решать узкий «запрос», если клиент сможет совладать с чувством стыда, если получится сформировать терапевтический альянс, если пройдет пять лет. Каждое из этих «если» — маленькое чудо.

(Я обычно говорю, что хорошим началом в терапии является ситуация, когда человек дошел до отчаяния — например, когда жить по-старому стало просто нельзя).

Мы помучались с вопросом «как лучше поддерживать жену» почти год, следует отдать должное упорству и Харрингтона и моему. Впрочем, полноценной терапией длинною в год это все равно назвать сложно, встречались мы всего раз в неделю, и то не всегда, хотя и предупредил, что толку от этого будет мало. Я исхожу из того, что «раз клиент ходит, значит, что-то получает» и стараюсь не терять надежду (кто-то же должен ее не терять!).

За это время жена наконец подала на развод, и Харрингтон решил прекратить терапию с ироничной ремаркой «проблема как поддерживать жену больше не актуальна».

Напоследок он сказал, что сейчас в худшем состоянии, чем когда начинал терапию, что терапия потеряла цель, и что «постоянно жаловаться на себя» ему не нравится (под жалобами он имел ввиду попытки поговорить о его чувствах, которые почти всегда сводились к стыду).

Спустя какое-то время Харрингтон написал мне и спросил, а может ли у него быть депрессия. Я ответил, что да. Нормальная такая нарциссическая депрессия, основанная на ненависти к себе.

Еще через два месяца я получил бодрое сообщение выздоровевшего человека: Харрингтон сходил к психиатру, который, разумеется, тут же поставил ему депрессию и выписал таблетки. Так же Харрингтон переехал в другой город на новую работу (план Б!). Со сменой обстановки жизнь заиграла новыми красками. В конце сообщения он добавил, что хочет знать, стало лучше из-за лекарств или из-за переезда и работы.

Не зная, что отвечать, я отправил относительно нейтральный стикер с «пальцем вверх» и получил ответ «Да, твой стикер не помог».

Банальность в терапии

Каждая заметка должна начинаться с абзаца, в котором я объясняю, почему я пишу так редко. И вот почему.

Мой любимый анекдот про терапию, конечно же, такой:

Приходит ветеринар к терапевту (не психотерапевту), а тот его спрашивает:
— На что жалуетесь?
— Нет, ну так любой дурак может!

Современные прикладные психологические/психотерапевтические знания состоят почти полностью из банальностей. «Все мы родом из детства», «сначала надень маску на себя», всякие зоны комфорта, границы и прочая лабуда. Даже если это «родом из детства» переводить на человеческий язык, получаем что-то вроде «ты до сих пор подстраиваешься под мир так, как привык в детстве, а мир гораздо богаче», что тоже банально.

Клиенты сейчас тоже все «прошаренные», что только мешает. Например, клиент всегда может сказать «ну понятно, это у меня от мамы» и на этом остановиться. Знания используются как способ не переживать и сопротивляться терапии. Это не что-то новое, об этом писала как минимум еще Хорни лет сто назад, но сейчас «психологическая грамотность» достигла небывалых высот.

Если сейчас какой-нибудь публичный психолог способен на фокусы а-ля Перлз, раздавая людям пиздюли инсайтов направо и налево (или думая, что он это делает), то только потому, что он сам и его аудитория полные идиоты.

То есть, до сих пор существуют люди, которые не знают, что путают жену и маму, и таким людям можно впарить любой тренинг и любое откровение (включая то, что они путают жену и маму). Это не сложно, there’s a sucker born every minute. Но есть люди, которым и умище и совесть мешает заниматься подобным.

Никаких программ по повышению психологической грамотности у населения не существуют, поэтому психологи вынуждены по кругу гонять несколько десятков заезженных тем, иначе их просто не поймут. Кроме того, сами психологи существуют в том же понятийном поле, вырваться из которого тяжело, для этого надо быть особенным, а общество психологов подчиняется законам любого другого общества (например, нормальному распределению: большинство психологов нормальные).

Разумеется, существуют еще и эзотерические (эзотерический, от др.-греч. ἐσωτερικός — «внутренний») терапевтические знания, это либо психоанализ, который отгорожен от профанов специальным языком, либо философия (кровосмешение с которой привело к экзистенциальной терапии). Ни то ни другое широким массам не интересно, но подходит для внеклассного индивидуального чтения и саморазвития. Справедливости ради, сюда же можно отнести эзотерическую же «духовность», но в её поле тоже основательно насрано, поп-духовность будет даже похуже поп-психологии.

Эзотерические знания не очень практичны. Сложно, непонятно, надо думать своей головой. Есть мнение, что психоанализ прекрасен тем, что в нем существует множество противоречивых теорий и знакомство с ними позволяет научиться «теоретизировать по-психоаналитически», то есть, это корпус литературных текстов, а вовсе никакие не «теории» в научном смысле, поэтому противоречивость тут не имеет никакого значения.

Но нам надо точно знать, как лечить. Поэтому все существующие банальности — это нормализированные «выжимки» эзотерических знаний, и это нормальный путь развития мысли. Сначала идея выглядит дикой, потом принимается передовыми умами, а сто лет спустя все делают вид, что эта идея существовала всегда и вообще «а как иначе?». В попкультуру вошло то, что практично, полезно и понятно. В этом плане меня умиляют истории по созданию «своей простой терапии», что Бек, создатель КПТ, что Перлз, создатель гештальта, имели психоаналитическое образование и просто хотели «выкинуть все лишнее». Удивительным образом, если что-то сокращать, оно начинает страдать от редукционизма. Кто бы мог подумать!

Но я повторяюсь (и это тоже повод писать поменьше).

Вообще (в качестве ремарки в сторону), чувство банальности в терапии — тема интересная (но, наверное, тоже банальная). Объявить все банальностью — прекрасная форма сопротивления, я писал об этом выше. Но что если клиент и правда так чувствует? Бывает, что клиенты подозревают терапевтов в том, что тем скучно, и банальность, как мне кажется, из той же оперы, но скучно уже клиенту, от самого себя.

Вероятно, чувство банальности возникает, когда внутренний мир клиента не уважался как следует (и когда клиент фантазирует о том, что терапевту скучно, он подозревает терапевта в том же). То есть, несомненно, «то, что ты переживаешь сейчас — банально» это «обесценивание».

У человека «условно-здорового» феномены внутреннего мира переживаются как близкие к телу, осмысленные и важные именно потому, что он уважает сам себя, то есть, обращает на себя внимание (уважение — от польского uwaga, «внимание»), и ему совершенно не важно, что кто-то уже чувствовал то же самое до него.

Единственное известное мне противоядие от ощущения банальности — индивидуальный процесс самопознания, во время которого человек сам до этих банальностей доходит. То, что внимательно переживаешь, не может ощущаться банальным.

Многим блогерам, кстати, это очень помогает. Жанр «как я научилась любить себя» (и вас сейчас научу) в исполнении какой-нибудь психологини выглядит не банально пропорционально ее искренности. Если она действительно недавно научилась, то свежесть чужих переживаний подкупает.

Во вступлении к буклету я шутил в стиле Амброза Бирса, что «Инсайт — радостное чувство узнавания, когда индивидуум обнаруживает, что банальность применима и к нему».

Раньше, когда клиенты были не такие «прошаренные», инсайт считался целебным фактором. Клиент задавался вопросом, получал неожиданный ответ и был в какой-то степени вынужден его примерить, в силу его дикости. Если получалось примерить — случался инсайт, и дальше закрывать глаза на положение дел становилось невозможным. Сейчас весь контент инсайтов — это общее место, common knowledge, и найти человека, который не знает про какие-нибудь «проекции», невозможно. Но «знать» и «переживать» — совершенно разные вещи.

Сейчас писать на широкую публику какие-то психотерапевтические знания — это лить воду на ту же мельницу: давать людям все больше и больше ощущений, что они «всё понимают» и поводы ничего дальше с собой не делать.

В качестве позитивного примера: один мой клиент где-то после четырех лет терапии «понял», что отсутствующий отец — это отсутствие отца. (Просто на фоне мамы это смотрелось еще неплохим вариантом). За клиента я очень рад, хороший темп, заметный прогресс.

Но если писать об этом так («отсутствующий отец — это отсутствие отца»), то выходит сущая банальность. Невелико открытие! Можно же сразу ему было это сказать и облегчить путь к выздоровлению. Но на самом деле нет. Ведь самое главное — это друзья, которых мы получаем во время путешествия («Неопределенность стремлений составляет суть стремлений», ну да, да).

Самое главное — то, что человек научился разбираться в себе и просто сам выяснил свое отношение к отцу, когда пришло время и теперь переживает.

Если обобщить это в виде «кейса», то снова ничего не выйдет. Мой любимый анекдотический пример на эту тему: клиент обнаружил, что «опыт не передается словами», и потом все уши прожужжал людям на эту тему. Пытаясь им словами передать, что опыт не передается словами, ага.

Можно обобщить опыт терапевта в виде «терапевтических приёмов» в данном случае, но выйдет тоже ерунда, все приемы низводятся до известных мемов, типа «контейнировал» и будет очередное «draw the rest of the fucking owl».

(Единственный работающих выход — эзотерический психоаналитический текст о случае, но это уже профессиональная деятельность).

Это, кстати, тоже проблема: огромное количество психологических мемов ссылаются на обширные психические области, что совершенно не мешает людям иметь там пустоты.

Как, например, «быть собой» и что за «соба» такая? Как быть спонтанным? Как «принимать себя»? Как «любить себя»? Что такое «эмпатия»? Как правильно «контейнировать»? Что значит «присутствовать»?

Это все прекрасные вопросы, искать на которые ответы можно годами. Можно даже найти, если повезет. Это совершенно не мешает писать о том, что «себя надо принимать» и как правильно это делать.

Я уже много раз повторял, что тэг «как правильно» в этом блоге является сатирическим, поэтому что это единственный способ написать, например, о том, как избавиться от комплекса самозванца и не испытать, простите, испанского кринжа.

Опять-таки, психологи живут в том же информационном поле, два психолога могут с довольным видом писать о том, что «себя надо принимать», но один может иметь опыт принятия себя (но не сможет передать его словами, да), а второй будет просто как попугай повторять про «принятие себя», и со стороны мы не сможем увидеть разницу.

Можно оторваться от толпы и начать говорить на собственном языке, но есть большой шанс изобрести «свою учению». Обычно либо всё их учение сводится к одному-двум тезисам («бабы — люди второго сорта», например, до сих пор популярно), если «психолог» совсем тупенький, либо повторяет какой-нибудь маленький кусочек психоанализа, но своим языком.

В результате имеем то, что имеем: writing about music is like dancing about architecture.

Вот почему я пишу так редко.