Терапевты нинужны

Во-первых:

Бывают клиенты настолько опытные и осознанные, что напротив них можно вместо терапевта посадить кошку — и они будут продвигаться, переживать, плакать, поддерживать себя и ловить инсайты.

Вот тут

Во-вторых:

У Ялома или Роджерса (я не помню) было где-то написано, что они с товарищами придумали шутку про умно выглядящего психоаналитика. Дескать, можно взять бомжа с улицы (главное — чтобы с бородой), нарядить его в костюм, посадить кивать с умным видом и говорить «угу».

Потом, конечно, автор написал, что это шутка и на самом деле психоаналитик больше, чем просто бомж. «Но осадочек остался».

В-третьих:

В 1964 году ученый-компьютерщик Джозеф Вейценбаум написал программу «Элиза» (Eliza), которая должна была имитировать психотерапевта. Он полагал, что психотерапевты – особенно простой для имитации тип человека, потому что о себе программа может давать обтекаемые ответы, а вопросы задавать только на основе вопросов и утверждений самого пользователя. Это была удивительно простая программа. Сегодня такие программы часто пишут студенты, изучающие программирование, потому что это забавно и просто.

Вейценбаума поразил тот факт, что многих людей, которые работали с «Элизой», ей удавалось обмануть. Таким образом, эта программа прошла тест Тьюринга, по крайней мере в самой его безыскусной версии. Более того, даже узнав, что это был не настоящий искусственный интеллект, люди иногда продолжали долго разговаривать с программой о своих личных проблемах так, как будто по-прежнему считали, что она понимает их.

Там же Болк делает вывод, что «Как видите успехи в создании искусственного интеллекта таковы, что уже в 1964 году ИИ мог заменить психотерапевта. Правда с тех пор мы продвинулись несущественно».

Болк мне даже это прислал — видимо, чтобы потроллить.

Все эти три примера поднимают примерно общую тему, которую я бы сформулировал, как «сколько «своего» терапевт должен привносить в терапию (и как эта штука работает)?».

В случае с кошкой, бомжом и ботом ответ, как легко догадаться, «нисколько» и «клиент все делает сам».

В случае со сферическим плохим терапевтом в вакууме ответ «всего себя» и «терапевт лечит пациента».

Ялом пишет, что весь успех терапии зависит от «вбрасываний вне протокола», когда терапевт делает что-то «не предусмотренное инструкцией». Саму терапию он сравнивает при этом с кулинарией, а эти «вбрасывания» — это то, что добавляется «вне» рецепта, в духе «соль и перец добавьте по вкусу».

Но ему легко так говорить, он профессор психиатрии Стэнфордского университета. Похожая ситуация с Роджерсом — тот говорил, что клиента надо всего лишь любить и принимать, что породило толпу «роджерианцев», которые начали любить и принимать «как они это понимали».

Я тут помаленьку занимаюсь кулинарией и на опыте выяснил, что блюдо делают приправы. На втором месте — ингредиенты. На третьем — способ приготовления. То есть, эти «вбрасывания вне протокола» и есть самое главное. Впрочем (нашел цитату), Ялом так и пишет.

Несколько лет назад мы с друзьями посещали кулинарный курс, который проводила почтенная армянская матрона вместе со своей пожилой служанкой. Так как они не говорили по-английски, а мы – по-армянски, общение было затруднено. Она учила путем наглядного показа, на наших глазах создавая целую батарею чудесных блюд из телятины и баклажанов. Мы смотрели (и прилежно пытались записать рецепты). Но результаты наших усилий оставляли желать лучшего: как ни старались, мы не могли воспроизвести ее яства. «Что же придает ее стряпне этот особый вкус?» – гадал я. Ответ от меня ускользал, пока в один прекрасный день, особенно бдительно следя за кухонным действом, я не увидел следующее. Наш ментор с величайшим достоинством и неторопливостью приготовила очередное кушанье. Затем передала его служанке, которая без единого слова взяла его и понесла в кухню на плиту. По дороге она, не замедляя шага. бросала в него горсть за горстью рассортированные специи и приправы. Я убежден, что именно в этих украдкой производившихся «вбрасываниях» и заключался ответ на мой вопрос.

Думая о психотерапии, особенно о критических составляющих успешной терапии, я часто вспоминаю этот кулинарный курс. В академических текстах, журнальных статьях и лекциях психотерапия изображается как нечто точное и систематическое – с четко очерченными стадиями, со стратегическими, техничными вмешательствами, с методическим развитием и разрешением переноса, с анализом объектных отношений и тщательно спланированной рациональной программой направленных на достижение инсайта интерпретаций. Однако я глубоко уверен: когда никто не смотрит, терапевт «вбрасывает» самое главное.

Но что, собственно, представляют собой эти ингредиенты, ускользающие от сознательного внимания и протокола? Они не включены в формальную теорию, о них не пишут, им явным образом не учат. Терапевты зачастую не осознают их присутствие в своей работе; тем не менее, каждый терапевт согласится, что во многих случаях он или она не может объяснить улучшение состояния пациента. Эти принципиально важные компоненты трудно описать и еще труднее определить. Возможно ли дать определение и научить таким качествам, как сочувствие, «присутствие», забота, расширение собственных границ, контакт с пациентом на глубоком уровне и – самое неуловимое – мудрость?

При этом — сохраняя метафору с приправами — кашу можно испортить маслом, а из одной петрушки баранину не сваришь.

Мне кажется, вся эта магия работает по принципу «человеку нужен человек», а то, что это «работает» на кошках, бомжах и компьютерных программах только доказывает то, что человек так стремится к человеку, что готов довольствоваться заменителями.

Не помню, у кого я видел цитату, что на терапию человек приходит сначала чтобы выговориться, потом — чтобы поговорить и, наконец, затем, чтобы встретиться. Судя по тону, это что-то гештальтистское, так как именно они фетишат на Встречу, как апогей терапии, but hey, не могут же они во всем быть не правы!

(Впрочем, классическая психоаналитическая схема, что терапия — это проработка переноса укладывается сюда же, просто вместо «выговориться» будет «выразить»).

«Встреча, как апогей терапии». Боюсь, эта шутка сойдет мне с рук.

Это не универсальное правило и не универсальный ход терапии, а цитата — о том, что человек сначала не замечает другого человека (терапевта), потом прислушивается к его репликам и потом начинает, наконец-то, видеть его, как Другого (после чего с терапии клиента можно и выгонять).

Другой — это непонятное слово, которое все терапевты используют, подразумевающее что-то типа «человек целиком, как он есть, во всех своих отличиях от тебя, а не твои догадки».

Прочитав заметку, Катя заметила, что тема «ходить к терапевту, чтобы Встретиться» не раскрыта. Зачем ходить к терапевту, когда для этого есть hot singles in your area? Я бы сказал, что это — не цели, а этапы развития терапевтических отношений, то есть «пока терапевт и клиент работают над проблемой, их отношения развиваются так: см. схему».

К слову, развитие в браке происходит по такой же схеме: сначала мы женимся на собственных проекциях и только в процессе выясняется, какая она на самом деле дрянь. Как и брак, терапию можно прекратить на любом из этапов.

Если углубляться в эту аналогию, «успешную» терапию заканчивают тогда, когда отношения с терапевтом стали окончательно прекрасными (опять-таки, это не причинно-следственная связь, а хронологическая).

Как с этим живут терапевты — я не знаю.

— Вы знаете, я хочу прекратить терапию.
— А о моих, моих чувствах ты подумал?!

Короче, терапевты играют роль людей, выступая в разговорном жанре терапии), много слушают и мало говорят, потому что разговор не о них.

Но за этим «мало говорят» должен стоять человек — на случай, если клиент решит рискнуть и поговорить не только с кошечками.

Для любимых программистов: терапию можно сравнивать с rubber ducking, тогда от терапевта не требуется никаких когнитивных функций, а можно сравнивать с ревью кода, тогда ревьюер должен понимать и вмещать в себя весь код (назовем это, например, контейнированием).

Оба сравнения правильны, выберите себе по вкусу.

И снова выясняется, что я это все уже под разными соусами писал и теперь хожу по кругу, что совсем не внушает оптимизма.

Поэтому вот вам цитата из Хиллмана (хорошо пишет, чертяка), а я пойду грустить дальше.

Psychologists are engaged in the business of consciousness. People come to see us about this or that problem, symptom, or trouble in order to become more conscious. We take things apart, that is, analyze problems, feelings, dreams so that they become more conscious. Now what is this consciousness? What actually goes on in becoming more conscious? What goes on in conversation? If you listened to a tape of an analysis hour, an hour of becoming conscious in therapy, you would hear a conversation. That’s all it is—conversation. You become more conversant with your dreams, about your relationships, your fears and needs.

Consciousness is really nothing more than maintaining conversation, and unconsciousness is really nothing more than letting things fall out of conversation, no longer talking about something—or what Freud called repression.

Conversation isn’t easy. You know how hard it is in a family, what an art it is to keep a conversation going. You know the tortures of the family dinner table, how more and more is left unsaid. So, of course, Freud found repression mainly in the family. It’s a place where conversation often has a hard time.

Or take a dinner party. Strike up a conversation and keep it flowing — not a monologue, not only opinions and sounding off, not only firing questions, but conversation as an exploration, a little risky adventure, a discovery, an interesting happening. Parties, doing lunch, and 7:30 A.M. breakfasts are terribly important in a city for keeping its conversation going, keeping the consciousness of the City at a certain intensity, moving its mind adventurously toward deeper discoveries.

What doesn’t work, we also pretty well know: personalism—just talking out loud about what we feel. Complaints. Opinions. Information doesn’t work—simply reporting what’s new, where you’ve been, what you’ve heard. And lullabies don’t help either—singing charming little stories to prevent anything from entering the heart or the mind. And boosterism isn’t conversation either—broadcasting, self-advertising what we are doing, have done, going to do. You can’t converse with a sales pitch of positive preaching. All these kinds of talk have to be cured in therapy; they interfere with conversation.

So, not just any talk is conversation, not any talk raises consciousness. A subject can be talked to death, a person talked to sleep. Good conversation has an edge: it opens your eyes to something, quickens your ears. And good conversation reverberates: it keeps on talking in your mind later in the day; the next day, you find yourself still conversing with what was said. That reverberation afterwards is the very raising of consciousness; your mind’s been moved. You are at another level with your reflections. So, what helps conversation?

Here we need to look again at what conversation is. The word means turning around with, going back, like reversing, and it comes supposedly from walking back and forth with someone or something, turning and going over the same ground from the reverse direction. A conversation turns things around. And there is a verso to every conversation, a reverse, back side.

It is this verso, this exposition of the reverse version, that is, I think, the work of our talk. Whatever keeps us walking together with something and turns things around, upside down, converts what we already feel and think into something unexpected—this is the unconscious becoming conscious, which means doing therapy! And to keep turning means that it’s no use having fixed stands, definite positions. That stops conversation dead in its tracks. Our aim is not to take a stand on this or that issue, but to examine the stands themselves so they can be loosened and we can go on walking back and forth.

That is why the style of our conversation has to be somewhat upsetting, turning around the first expected direction of a thought or a feeling. And that is why we have to speak with irony, even ridicule and cutting sarcasm. Shocking even: because consciousness comes with a little shock of awareness, keeping us on edge, acute, awake, and a little awry. Instead of electroshock, psychotherapy uses psychoshock—that little twinge or flash that makes a situation suddenly seem altogether new.

James Hillman, Michael Ventura, «We’ve Had a Hundred Years of Psychotherapy — And the World’s Getting Worse»

Clusterfuck

Здравствуй, дорогой друг.

Все-таки, жанр «все в кучу, разбирайся сам» — мой любимый. Также его можно назвать «что нового за неделю», или, например, «подождите, сейчас будет длинное вступление».

Строго тематическое писать скучно — словно я вам копирайтер какой-то. Теза, антитеза и синтез. Тьфу. Еще, конечно, можно отрезать и выбрасывать вступление.

Как-то у меня было откровение, что отчеты о клиентах можно писать в какой угодно форме — все равно их не читают. Я решил писать в художественной! А недавно натолкнулся на упоминание того, что Фрейд так же делал.

Вопрос формы, конечно же, стоит только при наличии читателя.

«Потерял своего читателя» — моя актуальная проблема, которую я сейчас обдумываю — относится и к дневнику, который я пробую писать. Впрочем, читателя там никогда и не было, из возраста «дорогой дневник, только ты меня понимаешь» я уже вырос, остаются только заметки на память. Зато становятся понятны записи в дневниках знаменитых людей, типа «сегодня дождь». Ну а что еще писать? Если писать всё, то времени на написание уйдет больше, чем на саму жизнь, а если что-то выбирать, то «сегодня дождь» вполне неплохой выбор.

Инстаграмм у меня выполняет примерно ту же роль: формально — семейные фото, на самом деле — фото на память, причем воспоминания часто не связаны с сюжетами фотографий.

«Записи и выписки» Гаспарова стоят у меня в очереди на чтение — как пример такой мешанины:

Я не собирался это печатать, полагая, что интересующиеся и так это знают; но мне строго напомнили, что Аристотель сказал: известное известно немногим. Я прошу прощения у этих немногих. Эти записи и выписки печатались в журнале «Новое литературное обозрение». Для книги я добавил к ним несколько статей на ненаучные темы — писанные по заказу, они тоже когда-то кого-то интересовали — и несколько экспериментальных стихотворных переводов, сделанных для себя.

«Записки и выписки»

В одной юнгианской книге по астрологии мне очень понравился камерный жанр, в рамках которого каждая глава — это доброе письмо от мудрой бабушки к младшей женщине.

А сейчас читаю «We’ve Had a Hundred Years of Psychotherapy — And the World’s Getting Worse» Хиллмана — она написана сначала в виде диалога Хиллмана и Вентуры, а потом в виде писем одного другому и обратно. Но они-то оба реальные люди! Хорошо им!

А мне с тех пор, как Ганди умер, и поговорить не с кем.

Не перестаю удивляться, насколько терапия — про свои внутренние драмы. Даже родители используются как куклы «покажи-где-тебя-жизнь-трогала».

(ранее)

Do you see what this means? It means that our history is secondary or contingent, and that the image in the heart is primary and essential. If our history is contingent and not the primary determinant, then the things that befall us in the course of time (which we call development) are various actualizations of the image, manifestations of it, and not causes of who we are. I am not caused by my history—my parents, my childhood and development. These are mirrors in which I may catch glimpses of my image.

James Hillman

Лысенький как-то шутил, что мой настоящий жанр — это подкаст, в котором я голый сижу в окружении девственниц и что-то им втираю.

Я всегда представлял эту картину примерно так:

(Автор фото, если верить интернету)

Голым я после этого снялся, осталось найти девственниц.

Это — zmeyevich.ru — кстати, отдельная история, и тоже про «моего читателя». Придворный астролог как-то сказала мне, мол, а сделай курс Таро. «Почему бы и нет?», — подумал я.

Курс примечателен тем, что я сижу по пояс голый. Я в таком виде обычно хожу по квартире, и мне даже в голову не пришло одеться для съемок. На моих устах — загадочная улыбка, которая обозначает «и что, вы всерьез слушаете курс по Таро, а я на самом деле его рассказываю?».

Вот к чему приводит отсутствие образа потребителя при создании продукта.

Внезапно курс стали покупать программисты, и я понял, что это курс реабилитации людей с техническим образованием, а вовсе не курс по Таро.

Со временем я решил от всего этого отмежеваться, потому что «психотерапевт со знанием Таро» звучит подозрительно, а вот «экзистенциальный терапевт» — совсем другое дело.

В качестве бонуса выяснил, что поначалу сложно говорить на камеру, но можно привыкнуть, а мой голос и внешний вид на видео не вызывает у меня при просмотре никаких негативных эмоций. Позитивных, впрочем, тоже.

Заметил — но и это к делу не относится — что женщин-авторов, или как теперь принято называть «авторок», в нашем шовинистическом мире часто представляют так, что сразу и не понятен пол. Вот, скажем, Дорцен Э. Ван (Deurzen E. van.).

Э — это Эмми.

Она — видная фигура британского отделения экзистенциальных терапевтов (оказывается, они еще и территориально делятся). Я у нее читал «Практическое экзистенциальное консультирование и психотерапия», ощущения смешанные.

Эта книга адресована, главным образом, консультантам и психотерапевтам, как тем, кто уже работает, так и тем, кто еще учится. В ней описана специфика метода работы с людьми, исходящего из экзистенциальной перспективы. Поскольку эта перспектива является не только терапевтической, но и философской, то книга, в этом широком смысле, будет интересна любому, кто интересуется изучением экзистенциальных данностей. Тем не менее, для нас главным является их практическое применение.

Философия-шмилософия, Хайдеггер-шмейдеггер, тут все понятно, что ничего не понятно, а что делать-то?

Книга дает четкий ответ, что же делать, вплоть до пошаговой инструкции. Но... но... это ведь только бихевиористы до такого опускаются!

Не ожидал, что даже экзистенциальную терапию можно свести к набору понятных инструкций. «На пятой сессии можно поговорить о Сартре».

Или, например, «быстро прогнал по четырем данностям бытия (по Ялому) — и свободен».

С другой стороны, к тому же вопросу о рамках и структуре — не так давно мне удалось примириться с классификациями людей, которые меня все это время раздражали. Классификации, а не люди.

Классификация раздражающих меня людей. «Люди: все». Ха! Ха!

Принцип, который я вывел для себя, звучит так: «Классификации надо знать, но не надо применять». Еще этот принцип звучит, как «звонок для учителя, а не для ученика».

В классификациях есть что-то demeaning. Хорошее слово, переводится, как «унижающее», а морфологически — «лишающее смысла» (de + mean).

Классификации помогают терапевту найти смысл в клиенте, но отсекают все лишнее, что в этот смысл не влезло. «Нарциссы так себя не ведут», например.

Так что знать их полезно и нужно «на всякий случай», но применять на живых людях не надо.

A similar thing happens when we accept or, as they say, internalize a diagnosis. A therapist convinced my friend Jean that her father suffers from narcissism, and since then she’s interpreted every exchange with the man, past and present, as narcissistic. He’s also my friend, and when, talking to her, I bring up aspects of him that are not clinically narcissistic, she either rejects them out of hand or gets grouchy. Another therapist has informed another friend that he’s a borderline personality, and now he’s interpreting everything through that lens and in the process forgetting, or at least discounting, what doesn’t fit. Again, the diagnoses act like computer viruses, changing and erasing memories.

You also see this in Twelve-Step groups; everything in one’s life is interpreted around alcoholism or eating or abuse, a kind of psychological monotheism, and what doesn’t suit the syndrome drops out of one’s consideration like a fall from grace.

James Hillman

С юнгианцами у меня трепетные отношения: что бы я ни подумал, они уже написали, как правило лучше и с бóльшим пафосом.

На этом, пожалуй, закончим с затянувшимся вступлением, и перейдем к конкретной теме.

В книге Дорцен Э. Ван меня внезапно порадовала идея о том, что даже если ты экзистенциальный терапевт, клиенту надо помочь разобраться с физическим миром.

Традиционно экзистенциальные измерения представляются в виде тройки, включающей физическое, социальное и личное измерения, которые как правило называются по-немецки Umwelt, Mitwelt и Eigenwelt (Бинсвангер, 1946, Босс, 1963). Бубер (1923), Ясперс (1931,1951) и Тилих (1952) вводят четвертое, духовное измерение, или Uberwelt; его нужно учитывать и прояснять (ван Дорцен-Смит, 1984). Перевод немецких терминов зависит от конкретного автора и его понимания того, какие концепты имелись в виду.

...

Физическое измерение (Umwelt) — измерение, которому принадлежит наше отношение к материальному миру вокруг нас, к природной среде. Оно представляет нашу реализацию в этом мире и наше отношение к фактическим ограничениям и вызовам, с которыми мы, таким образом, сталкиваемся.

Социальное измерение (Mitwelt) — ему принадлежит наше отношение к другим людям, которые вместе с нами живут в мире. Оно представляет нашу причастность к общественной сфере, где на наше поведение и восприятие влияют общественные нормы, социальные соглашения, и межличностные отношения, связанные с властью и подчинением.

Личное измерение (Eigenwelt) связано с нашим личным отношением к себе, которое возникает при самосознавании. Это наш собственный мир и он может включать в себя наше отношение к вещам, животным или людям, которых мы ощущаем частью себя.

Духовное измерение (Uberwelt) связано с нашими отношениями к верованиям, идеям, ценностям и принципам, согласно которым мы живем. Это измерение нашего целостного видения жизни и идеологической позиции, которое определяет, как мы действуем в других измерениях и как мы осмысливаем мир.

...

Так, регулирование жизни в природном измерении не решает все проблемы (да и ничто не решит), но оно часто бывает тем первым шагом, который мы делаем в направлении более полной оценки жизни во всех ее аспектах. Способность быть в согласии с природным миром — и с собственным телом, и с биологическим и физическим окружением вне его — есть непременное условие дальнейшего развития. Способность маневрировать между крайностями в этой сфере дает человеку наибольшую силу, которую только можно приобрести.

Физический мир — это то, как человек ест. Что спит. Чувствует ли свое тело. А чужое?

Второй год не могу написать нормальную заметку про тело. Эта тоже, похоже, не выйдет — судя по ужасному началу.

Человек к сожалению (и к счастью) очень зависит от физиологии.

К сожалению — потому, что «но я же мятежный дух и высокоразвитое существо, не могу же я быть раздраженный только потому, что не поел, это мелко!». Можешь.

К счастью — потому, что многие состояния можно снять или облегчить физиологически. Подышать, побегать, потрогать себя в разных местах, принять ванну, потанцевать, скушать вкусную еду.

Здесь, конечно, часто случается загвоздка, вида «не могу сказать, вкусная еда или нет, и чем одно отличается от другого».

Разрыв с собственным телом у многих колоссальный, и никакая экзистенциальная терапия тут не поможет. Поможет, например, телесная. Или йога. Или спорт.

Здесь, конечно, есть еще одна загвоздка — пока отношения с телом налаживаются, даже йога, спорт и правильное питание могут нанести много вреда, потому что человек начинает заниматься чем угодно (рекордами, достижениями, улучшениями и прочим фашизмом и насилием), но только не налаживанием отношений с телом. Танцы, наверное, лучший способ — там мало что можно себе испортить и если чего-то достигать, то большей осознанности тела, что нам как раз и нужно.

Мне кажется, многих людей действительно можно просто научить.

Я уже говорил, что в терапии невротиков популярен мотив «а что, можно было?». То есть, они даже что-то умеют сделать, но делать это нельзя. «Нельзя заботиться о себе», например.

Более несчастные люди имеют более сложные вопросы, например, «как заботиться о себе?». Их, наверное, можно научить.

Еще более несчастные — «что бы я ни делал, я не ощущаю заботу вообще».

В любом случае, начать с физиологии никогда не повредит, причем начать можно без терапевта (а с фитнес-тренером).

Каждый раз радуюсь, когда вижу, что человек решил «заняться собой» с тела. Может и терапия не понадобится.

Совершенно бесполезно решать какие-то духовные или психические вопросы, если человек спит по 4 часа в день.

Физиология сильнее нас, поэтому мы должны быть хитрее.

В любом случае, все эти разговоры неимоверно удручают, потому что нельзя словами передать ни опыт, ни ощущения.

Вот я могу сказать, что «надо относиться к телу, как к инструменту», но я ведь не знаю, как вы с инструментами обращаетесь. Может, они у вас ржавые. Или одноразовые. Или не ваши. Или руки у вас растут из жопы — и тут уже не до инструментов.

«Относиться к себе, как к ребенку — тоже». Может, вы детей бьете.

Любая отсылка на несуществующий опыт повисает в пустоте.

Поэтому терапия главным образом выглядит, как «дождаться, пока человек все поймет сам», но об этом — в следующих выпусках.