Вся правда о zmeyevich.ru

Итак, я дописал видео-курс по Таро, а заодно обдизайнил его сайт: zmeyevich.ru.

И первые пять человек этот курс уже заканчивают, трое из них пользуются бонусом «с автором курса можно разговаривать!», один молчит, но написал отзыв, второй молчит вообще. Надеюсь, он жив!

Отзывы о курсе — вот здесь, обязательно прочитайте, такое за деньги или под дулом пистолета не напишешь.

Самое главное — в процессе тестового прохождения курса этими пятью добровольцами я решил, что все-таки продаю товар «обучение Таро», а не «доступ к видео-лекциям», потому что видео-лекций разной степени качества и разной степени бесплатности и так навалом.

Курс проходит так: вы слушаете лекции и параллельно мы общаемся, после чего ваша жизнь никогда не будет прежней (это не преувеличение). Вот за это «мы общаемся» и деньги, да. Ну еще и за «жизнь никогда не будет прежней» тоже.

(Лайфхак: если проходить курс медленно, или, например, если безбожно тупить (шутка!), то общаться со мной можно очень долго).

Ну и я не обучаю Таро... верней, ну да, да, я обучаю Таро — это естественный побочный эффект курса, «приятный бонус» и вообще его каркас, а Таро — это просто повод, а вот сверх-задача — это сделать так, чтобы у всех остальных тоже был эффект «в процессе курса в моем жизненном пространстве уменьшилось Хаоса и добавилось Космоса» (из отзывов).

Параллельно я обучаю языку, на котором говорит ваше подсознание — это язык символов, аллегорий, мифов и снов. Вернее, на примере Таро можно получить представление, как устроены эти языки — как на примере первого языка программирования можно узнать, что такое программирование вообще. И чем оно отличается от человеческого языка.

Некоторых людей курс может (и это тоже его программа-максимум) привести к «разлочиванию» правого полушария, которое у современных людей забито намертво гвоздями. И именно поэтому им (нам, вам) так страшно жить. (Юнг сказал! Смотри ниже).

Это стоит всех сокровищ мира. По собственному опыту говорю, «не представляю, как я жил раньше».

Ну, вот, скажем, берем книгу одного психолога-юнгианца, которую я дочитал два дня назад и читаем там:

«После мучительных приступов стыда, нерешительности и угрызений совести, связанных с его отказом от роли спасителя и продолжавшихся почти целый год, ему приснился следующий сон:

„На балконе стоит женщина и смотрит на меня. Рядом со мной находится желтая спортивная машина.

Я прыгаю в машину и уезжаю прочь. Затем иду к озеру и сажусь в лодку. Под водой я вижу древний греческий храм. В озере много форели, которую можно поесть. Я приплываю на другой берег. Там я вижу змею с птицей в пасти. Я хватаю нож, быстро отсекаю змее голову и спасаю птицу. Но змея успела меня укусить. Затем рассеченная на части змея превращается в рыбу, которую я могу есть“.

Давая ассоциации к образам этого сновидения, Лоренс полагал, что стоявшая на балконе женщина была его матерью, присутствие которой преследовало его всю жизнь. Желтая спортивная машина символизировала внезапное Решение избавиться от ее доминирующего влияния, почувствовать в себе силы и стремление самому определять свою Жизнь. Пересекая озеро (один из самых распространенных символов бессознательного), он ощущает, что в его глубине можно найти несметные богатства: древнюю мудрость, воплощенную в храме, и рыбу, символизирующую духовную пищу. При этом его, покинувшего родную мать, на другом берегу ожидает архетипическая мать. Птица, символизирующая духовное и трансцендентное устремление, все еще находится в опасности со стороны нашей старой знакомой — змеи. И снова воля, маскулинная решительность, фаллическая энергия, которую символизирует нож, позволила ему отделить свое духовное устремление от регрессивного змеиного — материнского — комплекса».

Человек, который «знает Таро», улыбается после «желтая спортивная машина», демонстрируя узнавание — это архетип карты «Колесница», который символизирует... решение.

Все остальное так же прекрасно раскладывается на символы Таро, монополия на которые Таро вовсе не принадлежит: нож, вода, пересечение озера (шестерка мечей!), богатство в глубине (Верховная Жрица!), вот это все. Читаешь и киваешь. «Ну да, ну да». Почему змея — это мать, тоже можно легко догадаться, чуть-чуть подумав, хотя автор в книге просто пишет «символ змеи связан с матерью», без объяснений.

Отдельно хочется упомянуть добрым словом наивные представления в духе «весь этот астрал — хороший способ лохов окучивать». Это полноценный (и довольно большой и плотный в плане компоновки информации) курс, который делает то, о чем заявлено — учит Таро. А вообще я искренне завидую тем, кто сможет все 36 лекций подряд окучивать лохов, я просто не в состоянии набрать столько много воды/ереси/говна/чего угодно, чтобы этим полноценно заниматься.

К тому же, я своей основной аудиторией вижу — вы не поверите — кого-то типа «программисты и прочие люди с высшим (не обязательно гуманитарным) образованием, которые начали задумываться о том, что в жизни есть больше одного полушария». Я как-то согрешил в молодости, лет десять назад и рассказал куче не-программистов о PHP, теперь надо исправлять баланс во вселенной. (А уж филологам и прочим психологам курс просто показан в обязательном порядке).

Короче, «покупайте наших слонов».

Однажды у меня произошел разговор с мастером церемоний в племени индейцев пуэбло, и он сказал мне нечто весьма интересное. Он сказал: «Да, мы маленькое племя, и американцы хотят вмешиваться в нашу религиозную жизнь. Но им не следует этого делать, поскольку мы дети Отца, Солнца. Того, который ходит там (указывая на Солнце). Мы должны каждодневно помогать ему всходить над горизонтом и двигаться по небу. И мы делаем это не только для самих себя: мы делаем это и для Америки, и для всего мира. И если эти американцы будут продолжать вмешиваться в нашу религиозную жизнь со своей миссионерской деятельностью, то им придется кое-что увидеть. Через десять лет Отец-Солнце больше не взойдет, потому что мы не сможем ему помочь».

Вы можете сказать, что это просто плод больного воображения. Ничуть! У этих людей нет проблем. У них есть каждодневная жизнь, их символическая жизнь. Они просыпаются перед рассветом с чувством своей великой миссии и ответственности: они дети Солнца, Отца, и их каждодневный долг помогать Отцу всходить над горизонтом — не только для себя, но и для всего мира. Вам следовало бы увидеть этих собратьев: они обладают естественным полноценным чувством собственного достоинства. И я вполне понял, когда он сказал мне: «Взгляните на этих американцев: они всегда чего-то ищут. Они все время пребывают в беспокойстве. Что они ищут? Нет ничего такого, что следовало бы искать!» И это совершенная правда. Посмотрите на них, этих глазеющих туристов, всегда чего-то ищущих, всегда в бесплодной надежде что-то найти. В своих многих странствиях я встречал людей, которые объехали земной шар уже по третьему разу — безостановочно. Просто путешествуют и путешествуют; ищут, рыщут глазами.

В Центральной Африке я встретил женщину, которая приехала на автомобиле одна из Кейптауна и хотела добраться до Каира. «Зачем?— спросил я.— Для чего вы пытаетесь это сделать?» И изумился, когда заглянул в ее глаза — глаза рыщущего, прижатого к стене животного — поиск, вечный поиск в надежде на что-то. Я сказал: «Чего вы ищете в мире? Чего вы хотите? За чем вы охотитесь?» Она была почти одержима, она была одержима многими бесами, которые преследовали ее повсюду. Но почему это происходило? Потому что она жила жизнью, которая не имела смысла. Ее жизнь была крайне банальной, гротескно пошлой, бедной и бессмысленной, жизнь, в которой было даже не за что зацепиться. Если бы она была убита сегодня, то ничего бы ровным счетом не произошло, ничего бы не исчезло — потому что она была ничто! Но если бы она могла сказать: «Я — дочь Луны. Каждую ночь я должна помогать Луне, моей Матери, всходить над горизонтом» — вот это было бы нечто! Тогда бы она жила, тогда бы ее жизнь имела смысл, имела смысл на всей ее протяженности и для всего человечества. Когда люди чувствуют, что живут символической жизнью, что они актеры в божественной драме, это приносит мир. Это дает единственное значение человеческой жизни; все остальное банально, и его можно отбросить. Карьера, производство потомства — все это майя по сравнению с тем, что ваша жизнь имеет смысл.

К.Г.Юнг «Символическая Жизнь»

Под тенью Сатурна

Пока духовно поросшие люди открыли для себя проекции и используют их по принципу «я назвала его говном, наверное, я сама говно, надо расти над собой еще выше!», профессионалы используют проекции ровно наоборот, в соответствии с архетипом «раненого целителя»: конечно, я вижу в других проекции, но это уже проекции того, что я нашел и вылечил у себя, именно поэтому я их вижу в других.

Прочитал Джеймса Холлиса, «Под тенью Сатурна».

Цель книги «Под тенью Сатурна» заключается в том, чтобы предложить читателю краткий обзор эмоциональных травм мужчин и возможностей их исцеления, а также исследовать ситуацию в этой области психологии, сложившуюся в последнем десятилетии XX века.

Ну, думаю, должно быть, жопа у автора с эмоциональными мужскими травмами, раз он такую книгу написал. И сразу же во введении автор сознается: «Более того, могу сказать откровенно: много лет я избегал говорить на эту тему не только потому, что мне казалось, будто эти проблемы еще четко не обозначились, но и потому, что я сам испытывал мучительные страдания, живя под тенью Сатурна».

Название этой книги напоминает нам о том, что и мужчины, и женщины всегда несут на себе тяжкое бремя тени идеологий: одни — сознательно, другие — унаследовав его от семьи и этнической группы, в качестве какой-то части национальной истории или ее мифологической основы. Эта тень отягощает душу человека. Мужчины чувствуют бремя этой тени, подавляющее и поражающее их силу духа. Ощущение ее тяжести является сатурнианским. Мужчина в нашей культуре — это человек, который должен исполнять различные социальные роли, отвечать определенным ожиданиям, конкурировать и испытывать враждебность. Но именно это обесценивает лучшие качества и способности мужчин, ведет к тому, что это бремя становится невыносимым. Оно ощущалось всегда, но сегодня мужчины, обладающие мужеством, начинают сомневаться в необходимости жить, испытывая бремя этой тени.

И еще:

Помню, как я стал свидетелем одного таинства именно тогда, когда мне это было нужно больше всего, чтобы понять, что значит быть мужчиной. У отца в ладони застрял рыболовный крючок. Не меняя выражения лица, отец его вытащил.

Я стал подозревать, что взрослые не чувствуют боли так, как чувствуют ее дети, но вместе с тем я считал, что его кто-то научил этому загадочному мужеству и терпению, которому я так отчаянно хотел научиться. Хотелось надеяться на то, что однажды «они» отведут меня в сторонку и научат, как быть мужчиной. Я верил, что это может случиться, когда нужно будет пойти в школу. (Ничего еще не зная о том, что такое пубертат, я видел, что старшеклассники гораздо больше нас по своим габаритам, а потому они казались мне ближе к тем людям, которых называют взрослыми.) Но, к своему удивлению и разочарованию, с приближением дня, когда я должен был пойти в школу, я почувствовал, что «они» никогда не отведут меня в сторону и не скажут, что значит быть мужчиной и как вести себя по-взрослому.

И еще:

В течение 50 лет каждую пятницу отец приносил домой чековую книжку, на которую почти всегда была начислена очень приличная зарплата. Мы никогда не голодали, как, например, бывало, голодал мой лучший друг Кент, но даже тогда я знал, что отец беспокоился, чтобы мы не голодали. И именно от него я получил свое первое сатурнианское послание, ясное и непререкаемое. Оно заключалось в том, что быть мужчиной — значит работать. Работать всегда, выполнять любую работу, чтобы поддержать тех, за кого несешь ответственность. Это означало, что удовлетворение личных потребностей отходит на второй план по сравнению с такой высокой задачей. Много лет спустя, когда одна женщина спросила меня, какую надпись мне бы хотелось иметь на своем надгробном камне, я ответил: «Здесь лежит тот, на кого можно было положиться». Это послание было таким весомым, что мой отец, а позже и я сам были готовы умереть, чтобы его исполнить и остаться такими в памяти потомков.

Спустя много времени, когда я написал отцу поздравительную открытку, он мне ответил несмотря на разделявшую нас эмоциональную пропасть: «Простите меня, мои мальчики, за то, что не смог вас очень хорошо узнать, потому что должен был все время работать». Он ругал себя за то, что наше взросление и развитие прошли мимо него. И, несмотря на это, я отдаю должное его преданности нам и считаю, что он сделал для нас все, что мог. Я знал, что он работал на нас, страдал из-за нас, беспокоился о нас, и сначала я не думал, что у него могут быть какие-то болезненные переживания, связанные с его работой. Вместе с тем я понимал: такая жизнь не идет ему на пользу, но, по-видимому, жить именно так для него значило быть мужчиной.

Джеймс Холлис

Книгу можно порекомендовать всем мужчинам. Потому что «они все — такие».

53

Посвящается К.Е.

Дон посмотрел куда-то на небо, привстал от костра и полез в сумку. Достав соль, он начал обходить костер по большому кругу, оставляя за собой тоненькую белую дорожку, от которой вверх поднимался едва заметный дымок.

Начертив на земле круг, Дон пересек его наискосок, откусив треть, потом еще раз, еще и еще. И еще.

Рина молча сидела, наблюдая за этим ежевечерним ритуалом, соблюдавшимся с завидной точностью.

Смысл этих действий известен всем местным охотникам: испаряясь в течение ночи, соль создает завесу, достаточную для того, чтобы скрыться от внимания уцытаклей. Обычно всем хватало окружности, зачем же Дон все усложнял и вписывал туда еще звезду, Рина предпочитала не интересоваться.

Мало ли какие у людей бывают причуды, а уж у Донов — и тем более.

— Все, можно спать, — сказал Дон.

За те несколько дней, пока они шли вместе, репертуар его фраз не отличался особым разнообразием. «Все, можно есть» — когда еда была готова, «все, можно вставать» — когда все выспались и «все, можно спать» — когда защитный узор был начерчен.

Но даже эти простые фразы казались какой-то непривычной формой учтивого обращения (еще бы, сам Дон говорит, что можно).

— Дон, а расскажите сказку, — наугад выпалила Рина. Ну, а вдруг!

— Сказку? — хмыкнул Дон.

«Сказку?», — еще раз удивленно повторил он и ненадолго замолчал. Его тело, однако, продолжало привычно выполнять ритуал подготовки ко сну. Дон выдохнул и отстегнул от пояса кобуру. На следующем выдохе достал из нее бластер и щелкнул костяшкой пальца по экрану, на котором ненадолго вспыхнуло кислотным цветом число «53», потом подумало и лениво сменилось на «52». Бластер был старым и плохо держал заряд. Казалось, Дон не расстается с ним из сентиментальных соображений, а не ради безопасности.

«Сказку?», — в третий раз спросил Дон, положил оружие под левый бок, лег на спину и закинул правую руку за голову.

«Ну, хорошо, раз так».

Покрытая розовыми и нежными, как попа недавно съеденного поросенка, чешуйками, третья голова отрастала и привычно чесалась. Фыркнув, дракон приподнял шею и почесал затылок головы о свод пещеры, зевнул, легонько рыгнул и задремал дальше.

Через неделю чешуя почернеет и огрубеет, и голова наконец-то примет товарный вид, — прикинул дракон. А завтра надо бы вылететь пополнить запас животного белка, строительный материал.

Драконы могут годами лежать на одном месте практически не шевелясь, понизив свой метаболизм до минимального уровня. Иными словами, драконы не дураки поспать, когда больше нечем заняться. А заняться преимущественно нечем, когда ты — пушка, а кругом воробьи.

Да и долголетие — это такая смешная штука, спешка в которой неуместна.

Время от времени драконам, впрочем, приходится что-то там отстаивать, выживать, переезжать в другие пещеры и всячески нарушать гомеостаз, то есть, суетиться.

Когда они вынуждены всем этим заниматься, людские запасы белковой пищи в виде домашней живности особенно востребованы.

Драконы — мастера регенерации и приспосабливаемости, хотя со времен развития иммунитета к огню, а так же колющим, режущим и рубящим предметам, эволюция драконов несколько остановилась, так как перестала получать достаточной мотивации. С мотивацией у драконов вообще беда.

Ну, разве что некоторые продвинутые экземпляры решили отращивать себе дополнительные головы, и даже разыгрывать потом с их помощью пьесы в несколько лиц с конфликтами (хотя любому человеку, которому известна целостность драконов, очевидно, что это шутка).

— Впрочем, мы отвлеклись, — сказал Дон. — Все-таки, это сказка, а не лекция. Пока мы отвлекались, сон дракона стал беспокойным.

Продрав один глаз, дракон прислушался и нашел причину раздражения: хриплый человеческий крик снаружи пещеры, продолжавшийся последние несколько часов.

— Ээээй, ну ты, гавно, выходи пиздиться!

Дракон вздохнул, вздохнул еще раз, а потом еще. По разу на каждую голову. Делать было нечего, пришлось ползти к выходу.

Там стоял рослый рыцарь, упакованный в латы с головы до ног и орал со всей дури.

— Нуууууу? — протянул дракон.

— Выходи на честный бой, чудище поганое! — словарь рыцаря сразу же поменялся, как только стало понятно, что дракон все-таки здесь.

«Честный», — фыркнул дракон про себя.

— Нуууу, что еще?

— Подошла к концу твоя злодейская жизнь и лихие деяния!

— Что еще?

— Вечно, думал, будешь набеги совершать и хозяйства людские грабить, тварь мерзопакостная?! Расплата близка за все прегрешения твои!

— Что еще?

— Не боюсь я тебя, змеюка подколодная! Со мной сила предков! На моей стороне — справедливость! Не посрамлю род людской!

— Что еще?

— Ну, принцесса еще, — рыцарь уже начал выдыхаться, поубавил пафос и перешел с крика на нормальную речь.

— О, принцесса, — заинтересовался дракон, — красивая?

— Угу, — насуплено ответил рыцарь, — в смысле, не твое собачье дело!

— И что, не жалко?

— Кого не жалко? — не понял рыцарь.

— Ну, как кого. Живота своего, как обычно. Жизнь отдать, костьми полечь, головушку буйную сложить, смерть лютую принять, все дела. Мало ли как там все выйдет. Дракон вот большой, а ты маленький и железный. Много за латы-то отдал?

— Вообще-то немного жалко, — удивленно ответил рыцарь после небольшой паузы и снова сорвался на молодецкий рык, — но на мой стороне правда! Сила предков! Род людской!

— Эй, эй, не голоси. А что, вот без этого всего — вообще никак?

— А как без этого-то всего?

— Да хорошо без этого. «Я тебе нравлюсь, ты мне нравишься, зачем время терять?». Или эта, как ее там, любовь. Сметающая все преграды, границы и условности. Ну, как в книжках.

— Вот именно! — оживился рыцарь. — Любовь! Сметающая все преграды и границы. Трудные испытания, преодоления. Невероятные подвиги. Дракона вот убить, — задиристо намекнул рыцарь и оценивающе посмотрел вверх.

— Это, простите, условности. Хотя да, что-то я зря. Понятно-понятно. Доказательства и Преодоления. Знаем-знаем.

— Ну и папаша без этого не отдает.

— Не? — сочувственно переспросил дракон.

— Не. Стоит на пути, как дракон. То есть, ой.

— Ничего, бывает. Оговорочка по... ну, допустим, просто оговорочка. Что ж с тобой делать-то? Ладно, альтернативное решение. Голов у тебя сколько?

— Одна? — удивился рыцарь.

— Да и та не очень, — огрызнулся дракон. А у меня три. Ха. Ха. Скот, живность?

— Что скот?

— А ты веселый человек! Животины, говорю, у твоих пейзантов много?

— Голов триста скота.

— Вполне. Раньше за такое вообще трех принцесс можно было купить. И чего папаша артачится? Значит, так. Ты мне сейчас рубишь голову, только, ради бога, руби, а не пили, это раздражает. Приносишь голову папаше, папа счастлив, принцесса мокнет, свадьба, все дела. Через недельку я к тебе ночью прилетаю и съедаю голов, скажем, пятьдесят. Плюс-минус побочный ущерб, голов десять скота плюс глупых крестьян несколько дурных душ. Попадаются, знаешь ли, герои. И потом все счастливы.

— Аааа?...

— Минимизация рисков и усилий, а. Стратегия выживания. Ну, лень. Понимаешь? Лень. Старый, больной, толстый, ленивый дракон. Тут драки часа на три, — прикинул дракон, глядя на доспехи. — Я после нее проголодаюсь, все равно лететь, грабить, убивать, вот опять это всё. Может, и тебя съем. А может и нет. Может, и ты меня. Но это вряд ли. В любом случае — возня.

А тут все точно и надежно. Считай, контракт. Мы же разумные существа, ну?

Нет, ну если ты драться хочешь... — Дракон картинно срыгнул и выплюнул небольшой набор чьих-то костей, — Выбор всегда есть.

— Да?

— Правда-правда.

Рыцарь потянулся было почесать голову, но вспомнил, что на ней шлем.

— Нет, а что? Давай так. Пятьдесят голов не так уж и много.

— Плюс побочный ущерб, — напомнил дракон и вдруг прищурился, — А ты не обманешь?

— Как можно! Слово честного дворянина!

— А, ну тогда, конечно. Руби!

Дракон положил шею на камень и приподнял дыбом чешую. Рыцарь постоял с минуту, не веря в свое счастье, широко взмахнул двумя руками и отрубил дракону голову.

Задумчиво глядя на обрубок немигающим взглядом, дракон выпустил из пасти тоненькую струйку огня и прижег рану.

— До свадьбы, как говориться, заживет. Для убедительности могу латы подпалить, — сказал дракон, заметив, как рыцарь заинтересованно уставился на огонь. — Надо?

— Ага, — жадно обрадовался рыцарь. Просто головы ему уже было мало.

— Ты бы только из них вылез, а то зажаришься ведь.

Десять минут спустя рыцарь стоял в нижнем белье и увлеченно рассматривал чешую на свежедобытой (настоящей!) драконьей голове.

Доспехи покоились на земле, аккуратно разложенные для прожарки.

— Вот за что я вас, людей, люблю — так это за абсолютное неумение реализовывать долгосрочные программы. Ну, принимая во внимание продолжительность вашей жизни, это даже простительно. Понимаешь, о чем я?

— А?, — отвлекся от головы рыцарь.

— Дурак, говорю. Ты зачем перед драконом доспехи снял?

Дон вздохнул и замолчал. Может, он изображал вздох дракона. А, может быть, вздохнул сам.

— И что, он его убил? — не выдержала Рина.

— Нет, отправил домой голышом.

— А почему?

— Биологическая целесообразность, — устало выдохнул Дон, переходя снова со сказочного на лекторский тон, — Масса мозга дракона относительно массы тела невелика — хотя, конечно, в одном драконе мозгов на десяток людей хватит.

Полежать и лишний раз подумать — самый эффективный способ существования для дракона. И не только подумать. Поязвить, например. Пошутить. Поиграть — но только если в голове. Опять-таки, философские концепции всякие. Поболтать — пусть даже с людьми, хотя после пяти минут это скучно. Развлекать-то себя чем-то надо.

Поэтому, кстати, драконы и считались источником мудрости: слишком маленькая голова.

У людей — наоборот. Голова большая. Думать — накладно. Жрать — хочется. Бегать и мечом махать — самое оно.

Впрочем, ладно.

«И пошел рыцарь домой голым».

Дошел кустами да оврагами до поместья, прикрываясь драконьей головой.

Пострадало только самолюбие, поэтому все быстро улеглось. Даже эти пятьдесят голов на пожар списали. Не было никакого дракона, показалось. Дракона же наш господин надысь победил. Вон же голова на шесте, глаза протри, холоп. А кто слухи распускает — того на дыбу.

Дон снова замолчал.

— А потом? — поторопила Рина.

— Ну, и конечно, свадьбу сыграли, и даже как-то жили вместе худо-бедно. То есть, богато и счастливо, по-людски так. Всем хорошо, и дракону мороки меньше.

— А потом? — Дон сделал вид, что заметил вопрос только сейчас. — А потом суеты от людей стало слишком много, и драконы вымерли.