Угнать за 60 секунд
Обычные разговоры за пределами психотерапевтического кабинета напоминают словесный пинг-понг. Один собеседник говорит и делает паузу, второй подхватывает и останавливается, первый подводит итог и т. д. В обычном разговоре это приемлемо, однако в психотерапии, где основная цель — побудить клиента углубиться во внутреннее осознавание, это будет скорее контрпродуктивно. Во втором случае — особенно в самом начале работы — вербальную активность психотерапевта чаще всего стоит свести к минимуму так, чтобы клиент мог сосредоточиться на потоке своей субъективности.Бьюдженталь, «Искусство психотерапевта»
Все терапевты сходятся в том, что терапевту надо поменьше разговаривать.
Так и хочется добавить «и побольше слушать». Потому что, ну если не разговаривать, то что еще делать? И, казалось бы, нет ничего проще! «Просто заткнись и выслушай».
Но нет.
Слушать надо особым образом (это называется «присутствие»), который я не буду здесь описывать, но отсутствие которого очевидно. А если же, простите, присутствие присутствует, то это тоже ощущается.
Да, можно сказать, что присутствие выдает мимика, жесты и прочие невербальные способы. Наверное, так оно и есть. Но это — как разница между искренней и неискренней улыбкой. Присутствие сымитировать невозможно.
Я же хотел рассказать вовсе не о присутствии, а об не очевидных последствиях установки «говорить надо меньше».
Разговор на терапии — это ткань, которую создает клиент (и это буквальная метафора, слова «текст» и «текстиль» — однокоренные).
Пока клиент ткет, он находится «в потоке». Даже пауза в разговоре — это то место, где клиент ведет внутреннюю работу. Думает. Надо дать ему на это время, нельзя просто так удачно что-то ввернуть в паузу.
Надо дождаться, пока он додумает и «даст слово тебе», а делает он это часто тоже невербально.
Вот тут-то у терапевта и есть шанс!
Надо очень «компактно» высказаться, причем настолько компактно, чтобы не выбить клиента из его потока.
И главная сложность — это, естественно, тяжесть выбора.
Грубый пример: клиент сказал, что он испытывает такое-то чувство, связал это чувство с еще одной ситуацией, а потом упомянул бабушку. И дал терапевту слово.
Терапевт может выбрать что-то одно. Он может отправиться в погоню либо за бабушкой, либо за ситуацией, либо за чувством. Нельзя сделать так: «а давайте-ка разберем по пунктам».
Терапевт и клиент плывут вместе по реке на одной лодке и доплывают до развилки. Надо свернуть, но потом вверх по течению уже не поднимешься. «Нельзя в одну реку дважды» — это как раз про психику.
При этом терапевт говорит не «направо!», а «не хотите ли повернуть направо?».
Если у терапевта всего один шанс высказаться за сессию (особенно на первых сессиях так, смотри выше Бьюдженталя), то на этом шансе лежит «ответственность» за удачу целой сессии.
Тут, конечно, некоторые могут вспомнить дзен-учителей, которые парой фраз переворачивали мир учеников. Сравнение, возможно, уместно.
Пример из моей терапии. В которой я выступал, как клиент — поэтому публикуется с разрешения клиента.
Я сидел и убеждал терапевта в том, что расщепленность — это круто. Что у меня есть несколько частей, которые я могу переключать. Почти как независимые личности, но все еще не сумасшествие.
Он это все терпеливо выслушал и сказал «так это что, мне надо каждый раз спрашивать, с какой частью вас я сейчас разговаривал?».
И это меня излечило.
Проснулся на следующий день целостным человеком!
...ах, если бы это так и работало.
Если давать точное определение происшедшему, то «фраза мне понравилась». Я даже записал эту фразу — и опубликовал ее сейчас, много лет спустя.
И она, определенно сработала, но не мгновенно. Обладая сегодняшним опытом, я могу разобрать, как и почему она сработала.
Эта фраза натолкнула меня на следующую цепочку:
1. Я хочу, чтобы меня поняли. У меня есть такая важная потребность. Например, я удовлетворяю ее тем, что пишу в блог.
2. У меня есть потребность в безопасности, для этого субличности обычно и формируются.
3. Если я использую субличностей, собеседнику труднее понять меня, так как акт коммуникации нарушен. Ну не может же он, правда, каждый раз спрашивать, с какой частью меня он сейчас разговаривал? Что это за разговор такой? Вот, посмотрите, терапевт жалуется, ему тяжело! Впервые! Нашелся человек, который наконец-то, пожаловался! А что же вы, остальные-то, молчали?!
4. Таким образом, субличности вредят удовлетворению важной потребности.
5. Что важнее, эта потребность или безопасность (ради которой существуют субличности)?
6. К сожалению, эта потребность важнее.
7. Вывод? Субличностями можно пожертвовать, запускаем программу по их медленной переработке. Почему именно «медленной», а не «немедленной», думаю, очевидно. Мы же по реке плывем. Сегодня опустил в нее послание в бутылке — через месяц выловили ниже течения.
А если бы терапевт вместо этого начал бы меня переубеждать? Я бы сказал «ой, да ничего вы в моих страданиях не понимаете, вам легко говорить „будь целостным!“, вы же терапевт!».
Поэтому оно и называется «искусство психотерапии», да.
...с другой стороны, искусство субъективно.
Ялом в наших с ним беседах разные интересные истории рассказывает, в том числе и такую: договорились они с клиенткой, что оба будут вести дневники терапии и записывать результаты сессий. В конце терапии сравнили.
Оказалось, что Ялом записывал свои блестящие формулировки, а женщина — совсем другое. Например, он ее один раз пожалел, о чем он не помнит, а она — да.
Ялом, конечно, расстроился. Блестящие формулировки никому не нужны А потом вспомнил, что деньги-то заплачены, клиент доволен, а терапия успешна.
Если же говорить серьезно, то это все вполне ожидаемо.
Люди редко помнят точные формулировки, для этого надо иметь определенный лингвистический талант. Но они помнят общие ощущения, к тому же в праве (и даже обязаны) выносить из терапии свое.
Почему сравнивали дневники после терапии — тоже понятно.
(По этим же причинам я не могу публиковать диалоги с клиентами, пока те проходят терапию. Я ведь не могу даже показывать их клиентам, чтобы попросить разрешение!)
Ролло Мэй
Ролло Мэй еще один наш чувак, «известный американский психолог и психотерапевт, теоретик экзистенциальной психологии».
Сначала учился на лингвиста, потом работал пастором, потом стал психологом, потом открыл частную практику, а потом стал психотерапевтом.
Имел трех жен, но последовательно.
Его «Искусство психологического консультирования» — очень простая и доходчивая книга для консультантов, ее можно порекомендовать в качестве самой первой людям, интересующихся темой.
Там даже во вступлении русский рецензент говорит «Иногда у читателя этой книги будет складываться впечатление, что Ролло Мэй очень уж прост: теория элементарная, случаи какие-то слишком понятные... Такий вот „американский лубок“. Может быть, на это впечатление не стоит полностью полагаться...».
Может... быть... и... не... стоит...
The future is now
Вот так читаешь Карла Роджерса, «Консультирование и психотерапия» и понимаешь, насколько же актуальная критика старых и новых подходов к консультированию. А так же всяких «правил хорошей жизни», типа Вед.
Современный подход отличается от предшествующих тем, что преследует совершенно другую цель. Он прямо направлен на большую независимость и целостность личности без расчета на то, что если консультант будет помогать в решении проблемы, то будут достигнуты и результаты. Человек, а не проблема ставится во главу угла. Цель — не решить отдельную проблему, а помочь индивиду “вырасти” таким образом, чтобы он сам смог справляться с существующей, а также с последующими проблемами, будучи уже более интегрированной личностью. Если он сможет обрести достаточную целостность, чтобы решить какую-то одну проблему, являясь в большей степени личностью независимой, ответственной, ясно мыслящей и хорошо организованной, то на этом же уровне он сможет решать и все свои новые проблемы.
Потом, конечно, вспоминаешь, что книга 1942 года.
И что сейчас она актуальна тут. А тогда, в 1942 году была актуальна там. А теперь — тут.
То есть, тут теперь — как там тогда, в 1942 году.
Нет, безотносительно политики, всего-то хотелось сказать, что «уровень развития психологического консультирования 40-ых годов наконец-то нами достигнут, в 2010-ых!».
Впрочем, книга «Консультирование и психотерапия» и правда неустаревающая классика.
Вот ее недавно Бьюдженталь упомянул в своей книге. Ну, как недавно — в 1992. Всего-то 22 года назад.
Совершенно безотносительно к теме поста (просто ссылка есть, чтобы не потерять) — история американского ученого, занимающегося разработкой ракет. То есть, натурально, rocket scientist. Literally.
Его звали Джек Парсонс. Говорят, «он сделал для ракетной науки больше всех в мире». Проблема была в том, что он параллельно увлекался оккультизмом-колдунизмом и прославился и там тоже.
После чего здесь о нем забыли. «Здесь» — это среди нормальных людей. Вроде, был такой ученый, но мы о нем не говорим.
(Понравиться и тем и тем удалось только Юнгу).
Так вот, Джек Парсонс написал, а Касталия (это такие русские оккультные просветители) перевели очень актуальный в наше темное время манифет.
(Он, конечно, написан в 1950 году).
Объективность — это чума XX века
У меня появился новый национальный герой — Бьюдженталь. Я до такой степени его полюбил, что полдня выучивал, как пишется его фамилия по-русски. Потому что в оригинале все просто — Bugental.
Умер в 92 лет, до этого помогал людям. Основал гуманистическую психологию. Это которая людишек любит — там первый постулат, что «Человек как целостное существо превосходит сумму своих составляющих (иначе говоря, человек не может быть объяснен в результате научного изучения его частичных функций)».
В своей книге «Искусство психотерапевта» он пишет:
Объективность — это чума XX века. Это выражение преуменьшает опасность. Чума унесла жизнь лишь каждого третьего в Европе. Мы намерены убить всех нас, всю жизнь на планете и саму планету.Объективность — имя наибольшей опасности, которая когда-либо угрожала нашему виду. Очень вероятно, что мы как вид повторим судьбу динозавров, если радикально не излечимся от объективности.
Разумеется, война — это, в конечном счете, наверное, именно так — есть всеобщее безумие, но, ни в коем случае, не только безумие. Война — это результат обращения с человеческими существами как с объектами, когда доминируют объективные взгляды, а политические интересы, территории и экономическая выгода ценятся выше, чем жизнь и счастье.
Тех ресурсов нашего мира, которые тратятся на войну, достаточно, чтобы существенно улучшить жизнь каждого жителя нашей планеты и реализовать грандиозный проект, не имеющий себе равных в истории. Нам всем стоит остановиться и поразмыслить над этим невероятным фактом.
Нам нужно научиться включать в жизнь субъективное, принимать во внимание внутренние переживания людей, осознать, что многие истины нельзя представить очевидными, недвусмысленными или завершенными. Мы отказываемся от истин, принципиально важных для выживания, только потому, что они субъективны. Мы почти не понимаем, если вообще понимаем, как жить с субъективной этикой, направляющей жизнь. Мы можем кое-что начать, но многие из этих возможностей остаются только теоретическими. Вполне вероятно, что многие из них могут показаться «неамериканскими», или «нехристианскими», или неосуществимыми, или аморальными, или Бог знает еще какими.
Пытаться обойти законы, являющиеся частью первичных, естественных законов, которые сами по себе не совсем «естественные» и не совсем «законы», — значит предпринять бесполезную, деструктивную объективистскую попытку. Мы научились не доверять человеческим суждениями, не осознавая того, что все, что мы делаем, каждый наш выбор, каждый написанный нами закон, любая часть нашей жизни — в конце концов основаны на человеческом суждении.
Мы ошибочно принимаем обычай за изначальную истину. Мы путаем привычку с необходимостью. Мы пытаемся регулировать там, где все, что нам нужно, — это направление и простор. Комиссия по делам поручительства, руководствуясь законами и правилами, которые стремятся быть гуманными, выпускает из тюрьмы нераскаявшихся убийц, потому что форма закона превалирует над человеческим суждением.
Демократия, эгалитаризм, капитализм, коммунизм, фашизм, расизм, национализм и все прочие в конце концов рухнут, потому что они не решили проблему объективизма.
Конечно, эта проблема может оказаться неразрешимой. Если так, то проблема — в человечности. Проблему создает наша двойственная природа. Мы живем в субъективности, но должны прокладывать путь в объективности. Мы живем в разделенности, но должны выжить вместе. Этот парадокс и есть корень человеческой дилеммы.
Объективация человеческого существа — такое же безумие, как и сброс отравленных вод в море, в котором мы плаваем, в мир, в котором мы пытаемся жить. Мы находимся под гипнозом прошлого и верим, что так и должно быть. Я хочу сказать то, что мы научились не говорить. Я хочу встать в стороне от вселенского постгипнотического внушения и кричать: «Проснитесь!»
Пауль Тиллих писал: «Человек сопротивляется объективации, и если сломить сопротивление, то сломлен будет и сам человек». Мы живем в сломленном мире сломленных надежд, и с таким же успехом можем сломать наше будущее как вида и будущее нашей планеты.
У Бьюдженталя советую другую книгу, называется «Наука быть живым», там тоже про это, но поувлекательней.