Грыжа мира-2
Небольшое лирическое отступление о журнале «Yes!».
Дело ведь даже и не в том, что они не знают, что такое «тэги». И все веселье — вовсе даже не по этому поводу. Просто данный пример является наиболее показательным. А так — весь журнал такой. Сеансы ликбеза проводятся по любому поводу. Например — двухстраничное руководство, как стать рок-звездой, семь способов, как стать идеальной подругой, несколько способов «как его соблазнить», каждый из которых по своей легкости и изяществу сравним с одеванием штанов через голову.
Но самый шик — это обзор книг. Вот, например, цитата из обзора книги Лао Цзы «Дао дэ цзин»: «Сборничек изречений древнего старичка Лао Цзы коротенький и приятен тем, что в нем по одной фразе на страницу. Полученные знания, кстати, пригодятся тебе и на семе по философии, и при знакомстве с еще более продвинутым кренделем, чем твой бывший воображала».
Раньше это был бы неплохой повод ощутить себя грыжей мира и поворчать на тему «куда катится мир». Ну да, катится. Ну, к черту катится. Так давайте получать от этого удовольствие...
Возвращаемся к грыже мира. Мы остановились на подводной лодке, верно? [скажу стразу: давайте, чтобы никто не обиделся, воспринимать этот конкретный пример, как некий абстрактный] Согласитесь, пережить это событие как радостное... можно. Но опасно — могут побить. Поэтому есть способ лучше.
Но начнем издалека. Фридрих Ницше — умный мужик, только вот понимаем был порой не так, как следует — сказал одну замечательную вещь: «Сострадание увеличивает уровень страдания в мире». Чтобы это высказывание не казалось чересчур циничным, скажем по-другому: «Бездумное сострадание увеличивает уровень страдания в мире». Если взять обычного человека, то трагедия на «Курске» не имеет к нему ровно никакого отношения. Ежедневно в автомобильных катастрофах народу гибнет больше, чем за один раз на «Курске». Вы же не переживаете это, как личную трагедию? А землетрясение в Индии, когда погибло несколько тысяч человек? Долго вы переживали по этому поводу?
Я с трудом понимаю журналистов, пишущих на социальные темы. Какое удовольствие лазать по темным вонючим подвалам, выискивать бомжей и писать о том, как плохо они живут. Для этого надо быть либо мазохистом — чтобы вот так макать себя каждый раз в дерьмо, либо циником. Только не надо говорить про социальную справедливость и про то, что журналист должен «вскрывать язвы общества». Вы хоть раз видели журналиста, который написал бы длинный душещипательный репортаж о жизни бомжа Васи, после чего отдал бы причитающийся гонорар тому же Васи. Не видели? И я не видел. Разумеется, «мухи — отдельно, котлеты — отдельно», но все-таки?..
Не удержусь и снова приведу мой любимый пример. Господин Некрасов — тот самый, который так слезно описывал жизнь крестьян — в то же самое время владел поместьем (разумеется, с крепостными), домом в Питере и журналом «Современник» (довольно прибыльным).
В общем, страдайте и сострадайте, но знайте меру. Потому что не зная меры поводов придумать можно сколько угодно: учителя не получают зарплату, в Африке голодают дети, а через несколько миллионов (или миллиардов?) лет вообще Солнце потухнет.
Ну а теперь — как все-таки жить дальше. Об этом просто замечательно сказано в Библии: «Не судите, да не судимы будете». Главное — то, что слово «судить» обозначает не только «осуждать», но также и «выносить суждение». Каждую минуту наш мозг анализирует и прикрепляет ярлычки к во всему, что происходит вокруг. Это — правильно, а это — нет. Так можно, а вот этак — нельзя. Этот человек плохой, а этот — добрый. Это — трагедия, а это — пустяк. Это — смешно, а это — грустно.
Конечный смысл в том, чтобы полностью отключить оценку мира. Обычно это называют «принимать вещи такими, какие они есть», хотя реально это ни у кого как следует не получается: когда происходит какая-нибудь «гадость», мозг сразу же дает оценку, мол, «это — гадость», а вот уже потом человек вспоминает, что он читал в какой-то эзотерической книжке, что «надо принимать мир таким, какой он есть», и начинает мучительно пытаться эту «гадость» принять.
Принятие мира — это не смирение. Принятие — это понимание того, что «плохо» и «хорошо» — понятия относительные и очень часто абстрактные.
Впрочем, хватит.
(Здесь мне надоело дописывать заметку).
Желающих отправляю читать «Трансформацию». Если вы ее до сих пор не прочитали — стыд вам и позор! Вообще, книг на эту тему много. Проблема даже не в том, что их не понимают. Понимают, и еще как. Вот, бывает, почитаешь какую-нибудь умную книжку, в которой подробно написано, как дальше жить, проникнишься тем, что «так дальше жить нельзя», два дня проходишь, как в воду опущенный... а через два дня — все по-старому... Жизнь продолжается!
Так что зря это все...
Грыжа мира
Есть такая вещь — скорбь за судьбы мира. Однажды Александр Ларьяновский в слегка выпившем состаянии назвал это «грыжей мира». Я тут же выпросил у него эксклюзивное право использовать его (название, а не Сашу) в качестве названия для моего будущего романа. «Грыжа мира» — звучит неплохо, согласитесь?
Обычно симптомы грыжи мира следующие: человеку кажется, что мы живем в худшем из миров (прямо-таки Шопенгауэр), что все не просто не улучшается, а с каждым днем ухудшается, что следующее поколение хуже теперешнего (в легкой форме это проявляется у всех, начиная с бабушек на лавочке), что мир вообще устроен очень глупо и как-то не так. При этом главенствующая эмоция — именно скорбь, грусть и уныние. Вит это называет минус-солипсизм, но это не совсем то. Минус-солипсизм (как его называет Вит) — это вера в то, что мир устроен несправедливо к одному, отдельно взятому человеку, то есть ко мне, любимому. А состояние «грыжа мира» — это скорбь в связи с тем, что мир несовершенен вообще, во вселенских масштабах.
Каюсь, был грешен. Как и всякий недорезанный интеллигент любил остро чувствовать себя грыжей мира. Философствовать о том, что этот мир катится к черту и так ему, черту и надо и о том, что будь моя воля, навел бы тут порядок — не самое плохое времяпровождение.
Однако в последнее время (относительно давно), что бы ни происходило, грыжа мира меня больше не беспокоит. Есть несколько правил, как быстро вылечить грыжу мира (если она вас беспокоит). Первое:
Грех впадать в уныние, когда есть другие грехи.
Второе:
We used to hate people
Now we just make fun of them
It’s more effective that way
(C) KMFDM, «Dogma»
Ну а если серьезно, то все чрезвычайно просто. Вы считаете, что этот мир абсурден? Поздравляю! Основной ошибкой при лечении грыжи мира является попытка убедить себя (или больного, если это не вы) в том, что это не правда. Что мир не абсурден, что кругом так много замечательного, что надо позитивно смотреть на вещи, и прочее... Как только начинаешь убеждать себя в том, что мир прекрасен — любое отклонение от этой замечательно построенной концепции начинает раздражать и эту самую концепцию рушить.
Искать в каждом плохом событии что-то хорошее — неплохая зарядка для ума. Но не более. «Меня избили на улице и отобрали все деньги, зато правая рука у меня все еще не сломана!». Вообще, «зато»-конструкции часто оказываются несостоятельными именно из-за своего «зато». «Я мне сегодня не повезло, зато повезет завтра». А завтра опять не везет...
В общем, я для себя нашел два решения. Первое (не самое лучшее) — оценивать все, как позитивное переживание. Безо всяких «зато». Причем «позитивное» — это громко сказано. «We used to hate people, now we just make fun of them. It’s more effective that way», — «Мы ненавидели людей, теперь они нас просто веселят. Это более результативно». Разумеется, потерю чего-нибудь серьезного пережить, как веселое событие в своей жизни, довольно проблематично, зато все остальное — легко. Когда в автобусе две бабки орут друг на друга матом, можно наблюдать на это дело со стороны и чувствовать себя как в дерьме вымазанным — а все потому, что думать в это время о несовершенности мира. А можно просто получать неуемное удовольствие от лексическо-семантических конструкций, порождаемых неугомонными бабками.
Абсурдность этого мира переживается абсолютно также. Переубедить себя, что мир не абсурден — тяжело, гораздо проще поменять свое отношения к абсурдности. Да, мир абсурден. Но это ж так весело!
Это решение, правда, не помогает во многих случаях. Возьмем, к примеру, Останкинскую телебашню. Когда она погорела, у многих людей началось подобие ломки. Самое абсурдное, и, соответственно, забавное — в том, что за эту метафору «ломки» самыми первыми ухватились телевизионщики и погнали ее в эфир. Весело было смотреть, как телевидение — ради всего-то красного словца — само себя называет наркотиком.
А вот если мы возьмем, например, затонувшую подводную лодку... Можно, разумеется, воспринимать это как нечто забавное, только вот ярлык циника от себя отскребать придется долго. Вот тут как раз и используется второй способ, более сложный, зато более эффективный. О нем — в следующий раз.
Общество
Египетские ночиКЛЕОПАТРА. Скажите, кто меж вами купит ценою жизни ночь мою?
ПЕТР ИВАНОВИЧ ЧИЖИКОВ. Ценою жизни?
КЛЕОПАТРА. Да!
ПЕТР ИВАНОВИЧ ЧИЖИКОВ. Одну ночь?
КЛЕОПАТРА. Ну, две.
Занавес
(C) Виктор Шендерович
Самое страшное, что общество может сделать с любым «антиобщественным», авангардным течением — это признать его. Все. После этого проходит всего год-два — движение ассимилируется, поглощается обществом. А вот самое лучше для движения, автора, книги и прочего — когда запрещают. Запрет читать что-то сделает это «что-то» таким популярным, как ни одна реклама. Запретный плод сладок, и чем сильнее что-то запрещено, тем все больше и больше находится ублюдков, которые тянутся попробовать это нечто только потому, что оно — под запретом.
Современное общество быстро поняло, что запрещать — себе дороже и избрало совершенно другую тактику — разрешать. Таким образом родился такой феномен, как современное правовое общество, в котором каждый нормальный человек имеет полное право сходить с ума, да только вот сходить с ума-то не хочется. Ибо можно.
Движение хиппи умерло почти сразу же после рождения, в далеких 60ых, когда слишком много молодых людей вруг решило, что «эту круто», когда пошла мода на хайр, фенечки, свободную любовь, «make love not war». Протест одиночек сразу перестает быть таковым, когда к нему присоединяется изрядное количество народа.
Когда один художник заявляет «имел я вашу буржуазную культуру», и в знак протеста рисует калом на холсте замечательные картины — это протест одиночки. Когда калография становится безумно популярной и за его картины отваливают бешенные бабки — появляется толпа подражателей, которые «думают» и «чувствуют» абсолютно также, которые тоже «имели вашу буржуазную культуру» — это уже не бунт.
Любой дурак может нарисовать черный квадрат на белом фоне. Что не ставит, однако, этого дурака в один ряд с Малевичем.
Андеграунд, показанный по «ящику» больше одного раза — это уже на андеграунд, это — достояние миллионов... Деньги делаются уже не только на том, что все люди похожи — теперь тебе внушают, что ты — это уникум, что ты должен думать, делать и одеваться по-своему, стильно и круто, и как всякий стильный и крутой человек, пить колу. Не потому, что ее пьют все, нет-нет, боже упаси, а потом — что Это Твой Выбор.
Антиутопия будущего — это не стройные ряды одетых в одинаковую униформу людей, нет. Это — огромная толпа людей, каждый из которых абсолютно и непогрешимо уверен, что он — уникум. Что он стилен, умен, крут и энергичен, и что мир крутится в основном только вокруг него.
Чего это я?.. Да так, просто... мысли вслух.
Психология народов и масс
Сейчас читаю Гюстава Лебона, «Психология народов и масс». Хорошая книга, буду время от времени цитировать и всем советовать. Ну, например:
Парламентский режим, впрочем, является идеалом всех современных цивилизованных народов, хотя в основу его положена та психологически неверная идея, что много людей, собравшихся вместе, скорее способны прийти к независимому и мудрому решению, нежели небольшое их число.В парламентских собраниях мы встречаем черты, общие всякой толпе: односторонность идей, раздражительность, восприимчивость к внушению, преувеличение чувств, преобладающее влияние вожаков.
Или вот еще:
Первым условием, которым должен обладать кандидат на выборах, является обаяние. Личное обаяние может быть заменено только обаянием богатства. Даже талант и гений не составляют серьезных условий успеха. Самое главное — это обаяние, т.е. возможность предстать перед избирателями, не возбуждая никаких оспариваний......Но обаяние не всегда, однако, служит залогом успеха. Избиратель хочет также, чтобы льстили его тщеславию и угождали его вожделениям. Чтобы на него подействовать, надо осыпать его самой нелепой лестью и, не стесняясь, давать ему самые фантастические обещания. Если это рабочий, то надо льстить ему, браня его хозяина; что же касается соперника-кандидата, то надо стараться уничтожить его, распространяя о нем посредством утверждения, повторения и заразы мнение, что он последний из негодяев и что всем известно, как много он совершил преступлений. Незачем, конечно, искать в данном случае чего-нибудь даже похожего на доказательства. Если противник мало знаком с психологией толпы, он станет оправдываться с помощью аргументов, вместо того чтобы отвечать на утверждения противоположными утверждениями, и конечно, таким образом лишится всяких шансов на успех.
Черт, хорошо излагает, собака! И главное — правильно. Книга в чем-то циничная и в чем-то жестокая в своей прямолинейности, как и все великие книги.
Если соберетесь читать — то лучше начинать со второй части, «Психология масс». Потому что «Психология народов» не всем может понравиться. ;)