Промежуточный вывод

Как известно, «вывод — то место в тексте, где вы устали думать». На этом месте я обнаружил, что немного рассказал о психотерапии, хотя любой интересующийся мог бы прочитать и учебник для ВУЗов.

Разлом проходит по линии субъективность-объективность, она же — нормальность-патология. Чем больше мы относимся к человеку, как к индивидуальности и признаем уникальность его внутреннего мира, тем сложнее становится его «лечить», то есть, подгонять под определенную норму и тем больше терапия становится «искусством».

Читателю должно быть понятно, что разные виды терапии отличаются не набором упражнений (кроме когнитивно-поведенческой, которая им и является), а предположениями, чем же они занимаются, когда занимаются с людьми.

В 1952 году была обнаружена берестяная грамота 14 века с надписью «Невежя писа, недуми каза, а хто се цита», что примерно значит «дурак писал, а вы зачем это читаете?».

С тех пор мало что поменялось.

Экзистенциальная терапия (идеология)

Смерть

Я совершенно не собирался писать про смерть — что лишний раз доказывает тезис. Есть книга антрополога Эрнеста Беккера «Отрицание смерти» 1973 года, до сих пор не переведенная на русский язык (что лишний раз доказывает тезис), в которой подробно и убедительно изложена мысль, что все, что делает человек — находит способы как-то справиться с тем фактом, что он умрет. Культура, искусство, творчество, геройство, продолжение рода, даже различные комплексы бога — все это «сделано» для того, чтобы скрыть страх смерти.

Идея о том, что любая тревога легко сводится к страху смерти не новая, просто всем было страшно, а Беккер, дописывая книгу, помирал от рака, так что терять было нечего.

Я уже ссылался на главу «Фрейд: тревога без смерти» в «Экзистенциальной терапии» Ялома, в которой он пишет, что Фрейд вытеснял тревогу смерти, поэтому она не занимает достаточного места в его работах. В этой же книге в главе про смерть описаны множественные способы, как люди пытаются справиться с этим знанием, читать ее неприятно и тяжело.

И, наконец, теория управления страхом смерти (terror management theory) — современная научная теория эволюционной биологии (придуманная по мотивам Беккера), говорит то же самое. К смерти можно свести вообще любое проявление цивилизации и психики, даже отделение человека от природы и то, что человек считает себя чем-то лучше животных (животные умирают), или просто тот факт, что человек считает себя чем-то хорошим («самооценка»).

Идея поначалу кажется натянутой, но при ближайшем рассмотрении — нет. Сомневаешься, что что-то не получится? Что самое страшное может произойти? Смерть. Стыдно, что ты не такой? Что самое страшное? Общество отвергнет — смерть. Не знаешь, чем занять себя в жизни? Что самое страшное? Смысл так и не найден, жизнь кончится — и смерть. Геи угрожают твоей сексуальности? Что самое страшное? Разрушение мужественного образа себя — и смерть.

Каждая маленькая потеря переживается, как маленькая смерть и напоминает о большой (поэтому люди так цепляются за свои мнения и поэтому в терапии есть «сопротивление» — попытки удержать status quo). Страх перемен тоже грозит смертью: «работает — не трогай». Сейчас ты жив, если все останется, как есть, то ты будешь продолжать быть живым. Логика неправильная, но очень уж убедительная. Неизвестность пугает по тому же принципу — что самое страшное может скрываться в неизвестности? Смерть. Смерть. Смерть.

Один мой клиент совершенно не боялся смерти (говорил, что он легко представляет, как его кладут в землю и закапывают), но боялся инвалидности, беспомощности и невозможности что-то делать дальше. (Но ведь очевидно, что смерть — это крайняя невозможность, или, как сейчас принято говорить, чтобы не сглазить — «последняя»).

Возможно, с бессмертием психика человека не существовала бы в таком виде, как сейчас. Но история не терпит сослагательного наклонения — а что, если бы терпела? С другой стороны, до определенного возраста дети не подозревают, во что ввязались, почему бы нам не быть, как они?

У меня есть неоригинальная идея, что так называемое «общество потребления» предлагает бесконечные «погремушки» как средство отвлечения от смерти и общая инфантилизация происходит не только потому, что жизнь стала проще, а потому, что ну просто хорошо же быть невинными детьми.

Смерть ставит вопрос смысла: жизнь — ограниченный ресурс, и его хочется потратить на что-то «осмысленное». Поэтому в целом о смерти лучше помнить, чем не помнить, но это не точно. Многие духовные традиции от стоиков и буддистов до кастанедианцев предлагают медитировать на смерть и что-то обретать взамен — например, умение расставлять приоритеты. Кроме того, так называемая «духовность» — это не распевание мантр в белых одеждах, это — попытка посмотреть на собственную жизнь, выходя за ее пределы^[1], и не в ключе «если ли там что-то после», а в виде прыжка выше головы. Возможно, «гуманизм» работает так же: как обнаружение, что за пределами твоей жизни есть другие.

С другой стороны, есть люди, у которых со смертью свои счеты — например те, кто пережили смерть родственников в раннем детстве, у таких практика поминания о смерти будет вызывать в лучшем случае сепарационную тревогу^[2], не ведущую ни к какой мудрости. Или, например, у одного моего клиента нежелание жить было бунтом против того, что придется помирать — «его не спросили». Конечно же, у него была контролирующая мама (и в какой-то степени этот бунт был против нее). Это не значит, что смерть не связана с расставанием, или что эта принудительность не гнетет, нет, скорее — «помнить о смерти» не является универсальным советом^[3].

В этом плане экзистенциальная терапия, хоть и заявляет, что разбирается с самыми ужасными данностями бытия, не может работать по принципу «Страх смерти есть? А если найду?», начинать надо со строительства сарая^[4].

Домашнее чтение:
Толстой Лев, «Смерть Ивана Ильича»


[1] Вот хорошее слово — трансцендентность (от лат. transcendens «переступающий, превосходящий, выходящий за пределы»).
[2] «Страх потери», по-простому.
[3] …пока не прошел психотерапию.
[4] У нас в колхозе на повестке дня два вопроса: строительство сарая и строительство коммунизма. Досок у нас нет, поэтому сразу переходим ко второму пункту (анекдот).

Экзистенциализм

Быть экзистенциальным психотерапевтом очень сложно: постоянно приходится выговаривать слово «экзистенциальный».

Экзистенциализм — относительно молодое направление западной мысли, в основном философской, хотя многие из представителей были и писателями. Если вы хотите поместить его в общий контекст, то есть хорошая обзорная книга Ричарда Тарнаса «История западного мышления».

Здесь я снова вынужден попросить прощения у воображаемых настоящих философов за то упрощенное описание, которое устраивает меня. Условно — нигде раньше не видел такого деления — экзистенциализм можно разделить на «предмет» и «нытье».

Предмет фокуса экзистенциализма — экзистенция, то есть, «бытие». Очевидно, что речь идет о человеческом бытие, потому что другого не бывает. Что такое бытие — вопрос, несомненно, философский^[1], то есть, мухлевать и определять бытие через, например, биологию, нельзя. Видел у Жижека мысль, что наука отобрала у современной философии очень много: на вопрос «конечна ли вселенная?» теперь может ответить астрономия, на вопрос «есть ли свобода воли?» отвечает нейробиология — и так далее.

Выясняется, что ответить на вопрос «что такое бытие?» без привычного всем «это такие процессы в нейронах» и подобных ссылок на «науку» просто так нельзя. Во-первых, это не спортивно. Во-вторых, в «Разуме и экзистенции»^[2] Карл Ясперс пишет:

Объемлющее, как эмпирическая действительность существования, сознания и духа, становится, по видимости, предметом антропологии, психологии, социологии и наук о духе. Они изучают человеческие явления в мире, но изучают их так, что познаваемое ими именно никогда и не становится объемлющей действительностью этого бытия, которое, оставаясь для него самого непознанным, всякий раз, однако же, действительно в живом присутствии...

Все эти науки стремятся к чему-то такому, чего они как раз никогда и не достигают. В них есть та привлекательная черта, что они трактуют о подлинно важном для нас. Они вводят в заблуждение, если полагают, будто в своей констатирующей и дедуцирующей имманентности они улавливают само бытие. А потому эти универсальные науки никогда не могут консолидироваться...

Кажется, они не обретают собственной почвы под ногами, потому что имеют в виду объемлющее, которое, однако, будучи однажды постигнуто ими, уже отнюдь не есть более объемлющее. Их чары обманчивы, но они делаются плодотворными, если в них совершается скромно знающее свое место, относительное, безграничное познание человеческого явления в мире.

«Разум и экзистенция»

Вообще, почти вся книга — если сводить к шутке — опять о том, что «мысль изреченная есть ложь», но при этом никакого отношения к Витгенштейну не имеющая. Ясперс долго и упорно пишет о том, почему невозможно описать экзистенцию — в надежде, что в этом описании невозможности он куда-то продвинется в описании экзистенция, ориентируясь на процесс, а не на результат^[3]!

Например, экзистенция живая, а описания мертвые. Экзистенция переживается («существование существует»), а ее описание — нет. Рассудочное знание не воспроизводится обратно в бытие, то есть бытие может создавать описания, а описания не могут создавать бытие. В качестве простого примера Ясперс пишет, что нельзя захотеть и стать самобытной личностью, это будет фальшивкой, Или, например, «если я не люблю, то не могу принудить себя любить, не могу устроить свою любовь и вызвать ее в себе умышленными мерами». Кроме того, бытие в какой-то степени тотально, поэтому бытие не может познать себя самого (но оно переживает самого себя), разум гораздо меньше бытия, а познаем мы разумом. Короче, «в крынку не пролезает».

Предмет экзистенциализма нам дальше не нужен. Хочется, конечно, сюда приплести противопоставление «разума» и «чувств», которое понадобится позже, но у меня нет такого количества белых ниток и все несколько сложнее^[4].

Нытье экзистенциализма — вещь более интересная. Разумеется, экзистенциализм — продукт своего времени, поэтому в его фокусе не только бытие вообще, но и бытие современного человека, если быть точнее — европейского человека начала прошлого века.

Времена были не самые лучшие, в воздухе витало ощущение конца света и распада цивилизации. «Духовная ситуация времени» Ясперса (1932) дает очень подробный разбор духа времени, и хоть местами это похоже на старческое брюзжание^[5], но основная причина ясна:

«Существует духовная причина упадка. Формой связи в доверии был авторитет; он устанавливал закон для неведения и связывал индивида с сознанием бытия. В XIX в. эта форма полностью уничтожена огнем критики. Результатом явился, с одной стороны, свойственный современному человеку цинизм; люди пожимают плечами, видя подлость, которая происходит в больших и малых масштабах и скрывается. С другой стороны, исчезла прочность обязательств в связывающей верности; вялая гуманитарность, в которой утрачена гуманность, оправдывает посредством бессодержательных идеалов самое ничтожное и случайное. После того как произошло расколдование мира, мы осознаем разбожествление мира, собственно говоря, в том, что нет больше непререкаемых законов свободы и его место занимают порядок, соучастие, желание не быть помехой. Но нет такого воления, которое бы могло восстановить истинный авторитет. Его место заняли бы только несвобода и насилие.»
Карл Ясперс. «Духовная ситуация времени».

Речь, конечно, идет о «Бог умер» и «раз Бога нет, то все дозволено», но Ницше не убил бога, а просто констатировал, что тот плохо пахнет. С падением главного авторитета (Бога) остальные рассыпались по аналогии. Если авторитета нет, то нет и «смысла жизни». Мы живем в какой-то степени в пост-экзистенциальном обществе, поэтому этот кризис не ощущается так остро (человечество выкрутилось — см. нарциссизм) и мы знаем правильные ответы — ну конечно же, высшего смысла нет, человек сам должен придумать для себя смысл и blah blah.

Но тогда эти настроения ощущались совсем по-другому. Основные темы «нытья» экзистенциализма — это смерть («зачем жить, если все равно помирать?»), отсутствие смысла («нигде на самом верху не написано, как правильно»), полная свобода — которая проистекает из отсутствия смысла и гаранта («если нет правильного, то можно делать все, что угодно, а это очень страшно, нет никаких гарантий») и заброшенность-в-мир.

В связи со всем этим, но особенно с заброшенностью, мне на ум приходит слово «безотцовщина» — подобные настроения я наблюдал у клиентов, у которых отсутствовал отец (что, в общем, объяснимо, отсутствие отца — это отсутствие авторитета). Если вы помните^[6], Иисус в самый напряженный момент собственного распятия дал слабину: «около девятого часа возопил Иисус громким голосом: Или, Или! ламa савахфани? то есть: Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?» (Мф. 27:46). Экзистенциалисты вопят так постоянно.

Считается, что первым экзистенциальным философом был Кьеркегор, сто лет его труды были вообще никому не нужны, потом его выкопал Ясперс и назвал родоначальником экзистенциализма. Изучая Кьеркегора, меня не оставляло ощущение, что он — очень больной человек.

При всех расхождениях в диагнозе все сходятся в том, что перед нами психически больной человек. Ведь сам он еще в юности жаловался врачу на «диспропорцию в его натуре между физическим и психическим»...

Каких только анормальностей не нашли специалисты (в кавычках и без кавычек) у датского философа: и шизофрению, и эпилепсию, и эдипов комплекс, и мазохизм, и нарциссизм, и бессознательный гомосексуализм, но чаще всего — маниакально-депрессивный психоз…
Но можно ли сводить к ним все идейное содержание его творчества, все его мировоззрение?

Бернард Эммануилович Быховский. «Кьеркегор».

Спойлер: мнения разделились, некоторые считают, что можно. Но это не важно, выше я в шутку разделил экзистенциализм на предмет и нытье, и нытья у Кьеркегора достаточно, но одно мало отделимо от другого. Гораздо интересней следующая мысль: экзистенциализм — это философия депрессивного человека, но депрессия Кьеркегора была индивидуальной, а «депрессия» экзистенциализма — общественной^[7]. То есть, обществу после «смерти отца» было так плохо, что тут «поневоле загрустишь».

К счастью, экзистенциализм не скатывается в нигилизм, первый шаг — признание проблемы, и он действительно «депрессивный», второй шаг — нахождение новой ценности и опоры. Как уже должно быть понятно, человеку предлагается опираться на себя самого и придумывать собственные смыслы, поэтому и «Экзистенциализм — это гуманизм», а не «Экзистенциализм — это нигилизм».