Пищевое поведение

— Можно я не буду это доедать?
— Можно.
— Правда? А я в шестилетнем возрасте вступил в Общество Чистых Тарелок. Мое членство там точно не пострадает?

(Предыдущая серия — тут).

Конгруэнтность общения

Посвящается конгруэнтности общения.

— Почему вы убили вашего мужа?

— Он украл моих родителей.

Внутренний Принудительный Психотерапевт удивленно поднял бровь.

— Поясните?

— Ну, знаете, так бывает. Рождаешься, заводятся родители. Вроде и с ними не очень, и без них никак. Биологический контракт обязывает, да и социальный тоже. Им тоже как-то не особо прекрасно, «ожидали немножко не этого». Не полный провал, конечно, «мы все равно тебя любим» (когда ты хорошо себя ведешь). Потом потихоньку взрослеешь, переходишь с грудного молока на еду из People’s по пятницам после работы.

Тут уж и замуж пора.

Опять-таки, никто ничего особо выдающегося не ожидает. Ну, какой-нибудь муж да достанется. Но внезапно на погибель всем врагам муж оказывается совершенно идеальным мужчиной, мужем, будущим отцом и сыном моих родителей, которого у них никогда не было. Попросту говоря, «мои родители от него без ума».

Обладая от природы окном внимания, как у золотой рыбки, родители тут же выбрасывают дочь из своего головы, как из рук и полностью концентрируют свою любовь на муже — их дочери, а не своем.

Озадаченная этим происшествием дочь...

— О себе в третьем лице говорить запрещается! — запретил Внутренний Принудительный Психотерапевт.

— Озадаченная этим происшествием я некоторое время проходила ровно, но когда поняла, что он даже как-то отвечает им взаимностью, впала в депрессию на два часа сорок восемь минут.

— ...по прошествии которых убийство и произошло? — терпеливо поторопил ВПП.

— Да.

— Каким образом оно произошло?

— Ой, ну знаете, он всегда говорил «Не называй мой фаллос «писюнчиком», меня это просто убивает!».

— И вы назвали?

— И я назвала.

Боб и его воображаемые друзья

Диалоги за один день:

— Тебя в детстве пугали Мойдодыром?
— Нет, меня пугали чувством вины.

— А что, если Ленин страдал комплексом неполноценности, поэтому его бессмертное «учиться, учиться и еще раз учиться!» — это «ну я тупооой» и попытка гиперкомпенсировать? Ну, как в духе «я толстая, худеть, худеть худеть?».

У нас дома есть морская свинка, Боб. Он тупой ничего не умеет, с ним не поиграешь, как с кошкой. Единственное, что он делает — ест и спит.

Когда он слышит человеческую активность на кухне или у входной двери, он начинает верещать.

«Опять жрать хочет», — понимаем мы, потому что еда или на кухне или принесена с улицы.

Мы даем ему еды, после чего он затыкается. Вот и все его умения.

— А что если, — говорю я, — Боб жаждет социального контакта? Их даже в клетки принято сажать по парам, чтобы не скучали, а он один.

Поэтому он слышит звуки, понимает, что кто-то есть (особенно звук входной двери!) и начинает верещать, чтобы к нему подошли, погладили, развлекли.

Вместо этого через минуту появляется рука и со словами «заткнись, достал!» кидает в него горсть травы.

Боб понимает, что это — максимум социального взаимодействия, которое он получит, печально смотрит на еду и начинает заедать стресс горем. От чего, конечно, толстеет (а не потому, что «эта тварь вечно жрать хочет»). А потом от стресса спит.

Так и живет — в этом аду, в невозможности проявить свои социальные потребности, каждый раз громко вереща о них, пока все считают, что он только спит и ест.

It’s me reading the signs

А ведь шутка недели же.