Я оглянулся посмотреть, не оглянулась ли она,
Чтоб посмотреть, не оглянулся ли я.
Максим Леонидов, Девочка — виденье, 1996I was looking back to see if you were looking back at me
To see me looking back at you
Massive Attack, Save From Harm, 1991I was looking back to see
If she was looking back to see
If I was looking back at her
Johnny «Guitar» Watson, Looking Back, 1961
Перенос открыл Фрейд — примерно так же, как Ньютон открыл яблоко: он с ним столкнулся. Поначалу Фрейд считал перенос вредной помехой (как и «сопротивление»), но потом был вынужден признать, что вещь это полезная: стоит только клиенту втолковать перенос, как тот увидит что-то неосознаваемое ранее. Мне показалось более структурно верным передвинуть перенос поближе к объектным отношениям.
«Перенос» считается частным случаем «проекции», а проекция — слово ругательное, потому что психологическая защита. Если вы когда-нибудь общались с психологически подкованными людьми, то вы наверняка слышали отговорку, типа «ты все проецируешь», что на нормальный язык переводится, как «кто обзывается — тот сам так называется». Считается, что «Все, что вы видите во мне — это не моё, это ваше. Мое — это то, что я вижу в вас» и прочая вконтактная мудрость.
Это все правда, нюанс заключается в том, что человек проецирует всегда, но это не повод отказывать ему в восприятии реальности. Человек берет какие-то уже усвоенные образцы внутри себя и сравнивает их с внешним миром, это и называется «проекция». Иногда эти образцы не точные, бредовые или слишком много значащие — человек хватается за них и не хочет получать новые образцы, тогда можно говорить, что проекции мешают. Так что в следующий раз можно смело говорить оппоненту «ты бредишь», к чему эти мелочи.
Перенос — это очень большая проекция, когда на психоаналитика проецируют свое отношение к другому человеку. Клиент смотрит на психоаналитика, и видит там отца. В таком описании это тоже выглядит, как бред (то есть, как неадекватное восприятие реальности).
Более гуманная формулировка — человек выстраивает отношения, как умеет, даже отношения с терапевтом. Например, клиент пытается выстроить отношения с терапевтом, как с любым другим авторитетом, а примером авторитета был только отец, так что клиент сидит и ждет, когда терапевт напьется и начнёт бить.
Или вот есть «психическая травма», которую клиент одновременно оберегает и воспроизводит. Например, один мой клиент сказал, что все рано или поздно его разочаровывают и он молча уходит, на что я ответил, что когда такое случится со мной, то он может попробовать уйти не молча. Конечно же, я его разочаровал — и к сожалению, он ушел.
Можно сказать, что это перенос, «впервые его разочаровали родители» и я такой же, а можно сказать, что у человека травма «в сфере разочарования», которая сидит там одним большим не пережитым куском, а родители там, я, или еще кто — уже не важно.
Главная проблема переноса — это неумение с ним работать. Переносов бывает три: негативный, позитивный и эротический. Позитивный — когда клиент считает терапевта «магом и волшебником» довольно вредный, так как существует соблазн терапевту в него поверить.
Во время негативного переноса клиент доходчиво рассказывает о том какой он, терапевт, ужасный, и нормальная реакция нормального человека ответить «сам дурак!». От негативного переноса хочется отгородиться, и способов можно придумать много.
Как и Гилл, Когут напомнил нам, что защищенность является одним из злейших врагов терапевта. Он считал, что во время атаки первое правило — не отвечать ударом на удар. Многие из нас слишком опытны, чтобы попасться на этом. Поэтому мы парируем интерпретациями и тонкими обвинениями в защите и сопротивлении. Когут считал это грубой ошибкой. Сопереживая клиенту, мы открываем себя, как он видит нас. Конечно, это не совпадает с нашим видением самих себя, ведь мы здесь не для того, чтобы сопереживать себе, но сопереживать клиенту. А сопереживать клиенту, когда он видит нас в худшем свете, очень тяжело, и — очень терапевтично. Иногда клиент может преувеличивать промахи терапевта и раздувать незначительные ошибки доогромных размеров. Существует искушение раскритиковать преувеличение, но эта тактика не из лучших. В такой ситуации Когут хотел бы, чтобы терапевт сказал клиенту нечто следующее: «Представляю себе, как неприятно для вас узнать, что я мог совершить такую серьезную ошибку». Гилл и Когут сходятся в том, какое значение они придавали незащищенности. Согласно Гиллу, незащищенность это то, что делает ре-переживание отличающимся от первоначального. По Когуту, она — необходимая предпосылка эмпатии. Для обоих незащищенность представляется необходимой.Кан Майкл, «Между психотерапевтом и клиентом. Новые взаимоотношения»
Универсальная репрессивная идея заключается в том, что доктору в халате лучше знать, доктор обладает властью ставить диагнозы, и «сопротивление», «перенос» и даже интерпретации («щас я ему объясню, какой он мудак») могут быть элементами защиты и нападения.
Примерно в той же плоскости находятся споры о том, являются ли чувства в переносе «настоящими». Очень просто признать, что не являются, это снимает много проблем: пациент просто бредит. Это же спасает от эротического переноса — когда клиент начинает испытывать эротические чувства к терапевту. Если объявить их не настоящими, с клиентом можно не спать!
Все это происходит из парадигмы доктор-больной, в которой первый моет руки и старается не подцепить от второго ничего заразного. Мне вообще кажется, что тот самый доктор (Фрейд) был человеком брезгливым.
Юнгианцы часто используют метафору заклинателя дождя: притчу про то, как в одной деревне была засуха, они вызвали специалиста, он посмотрел на это все, заперся в отдельной избушке и три дня молился, после чего дождь пошел. Его спросили, как он вызвал дождь, на что тот улыбнулся и сказал, что ничего не вызывал, а просто пришел, посмотрел, какой в деревне бардак, заразился этим бардаком и потом три дня себя чистил. Терапевт должен заболеть, а потом выздороветь.
Это не только красивая метафора, часто перенос разворачивается без слов и лучший способ его пережить — это его пережить! Есть, например, такая вещь, как «проективная идентификация» — когда один человек бессознательно пытается сделать так, чтобы другой человек почувствовал какое-то чувство (в идеале — повелся на какое-то действие). Например, клиент может бессознательно бесить терапевта — чтобы убедиться, что он всех бесит.
Так мы уже и подобрались к «контрпереносу» — когда уже терапевт в свою очередь или принимает клиента за кого-то другого, или вообще испытывает какие-то непонятные чувства. Удивительным образом, тут тоже есть много вопросов на тему какие из чувств терапевта являются настоящие, а какие — мороком. По-другому чувства терапевта можно поделить на собственный бред, который клиента не касается и собственный бред, который все-таки касается.
Самый безопасный вариант — разбираться с этими чувствами где-нибудь у супервизора, а потом сообщать клиенту только то, что ему может помочь. (У одного моего клиента была фантазия, что у каждого терапевта есть супервизор, у супервизора есть супервизор и где-то там во главе всего-всего стоит суперсупервизор). Разные гуманистические школы считают, что самораскрытие терапевта — вещь в целом хорошая (если ее мотив — помощь клиенту). В гештальт-терапии (которая по неведомым мне законам тоже считается гуманистической) самопредъявление поощряется так сильно, что порой кажется, что они не верят в контрперенос, и все чувства терапевта — релевантные.
Другая удивительная для меня вещь — то, что не все психологи вообще знают о переносе, не говоря об умении работать с ним. В результате повсеместно имеем обиженных психологов (я ему помогаю, а он, скотина такая, плохой клиент) и раненных, или как это принято говорить «ретравмированных», клиентов.
Винникот (в «Игре и реальности») говорит о терапии так, и это — идеальное противоядие:
Подойдя вплотную к формулированию тезиса, я понял, что, как это часто бывает, все очень просто и для освещения этого предмета не нужно много слов. Психотерапия — там, где перекрываются пространство игры пациента и пространство игры терапевта. Психотерапия — это когда два человека играют вместе. Следовательно, там, где игра невозможна, работа терапевта направлена на то, чтобы перевести пациента из состояния, когда он не может играть, в состояние когда он может это делать.
Эту цитату можно раскрывать долго, применительно к переносу это значит следующее: один боксер не поджидает другого в темном подъезде после матча (то есть, игры) с водопроводной трубой в руке на основании того, что «ну он же меня побил».
Такая мета-позиция обязательна, в формулировке моего коллеги, «терапия — это отношения про отношения», а не просто «терапия — это лечение отношениями»[1]. Хороший терапевт помогает пережить перенос, даже если он направлен против терапевта, и только потом спрашивает «а что это вообще было?». И трубой его, трубой.