Во-первых:
Бывают клиенты настолько опытные и осознанные, что напротив них можно вместо терапевта посадить кошку — и они будут продвигаться, переживать, плакать, поддерживать себя и ловить инсайты.
Во-вторых:
У Ялома или Роджерса (я не помню) было где-то написано, что они с товарищами придумали шутку про умно выглядящего психоаналитика. Дескать, можно взять бомжа с улицы (главное — чтобы с бородой), нарядить его в костюм, посадить кивать с умным видом и говорить «угу».
Потом, конечно, автор написал, что это шутка и на самом деле психоаналитик больше, чем просто бомж. «Но осадочек остался».
В-третьих:
В 1964 году ученый-компьютерщик Джозеф Вейценбаум написал программу «Элиза» (Eliza), которая должна была имитировать психотерапевта. Он полагал, что психотерапевты – особенно простой для имитации тип человека, потому что о себе программа может давать обтекаемые ответы, а вопросы задавать только на основе вопросов и утверждений самого пользователя. Это была удивительно простая программа. Сегодня такие программы часто пишут студенты, изучающие программирование, потому что это забавно и просто.Вейценбаума поразил тот факт, что многих людей, которые работали с «Элизой», ей удавалось обмануть. Таким образом, эта программа прошла тест Тьюринга, по крайней мере в самой его безыскусной версии. Более того, даже узнав, что это был не настоящий искусственный интеллект, люди иногда продолжали долго разговаривать с программой о своих личных проблемах так, как будто по-прежнему считали, что она понимает их.
Там же Болк делает вывод, что «Как видите успехи в создании искусственного интеллекта таковы, что уже в 1964 году ИИ мог заменить психотерапевта. Правда с тех пор мы продвинулись несущественно».
Болк мне даже это прислал — видимо, чтобы потроллить.
Все эти три примера поднимают примерно общую тему, которую я бы сформулировал, как «сколько «своего» терапевт должен привносить в терапию (и как эта штука работает)?».
В случае с кошкой, бомжом и ботом ответ, как легко догадаться, «нисколько» и «клиент все делает сам».
В случае со сферическим плохим терапевтом в вакууме ответ «всего себя» и «терапевт лечит пациента».
Ялом пишет, что весь успех терапии зависит от «вбрасываний вне протокола», когда терапевт делает что-то «не предусмотренное инструкцией». Саму терапию он сравнивает при этом с кулинарией, а эти «вбрасывания» — это то, что добавляется «вне» рецепта, в духе «соль и перец добавьте по вкусу».
Но ему легко так говорить, он профессор психиатрии Стэнфордского университета. Похожая ситуация с Роджерсом — тот говорил, что клиента надо всего лишь любить и принимать, что породило толпу «роджерианцев», которые начали любить и принимать «как они это понимали».
Я тут помаленьку занимаюсь кулинарией и на опыте выяснил, что блюдо делают приправы. На втором месте — ингредиенты. На третьем — способ приготовления. То есть, эти «вбрасывания вне протокола» и есть самое главное. Впрочем (нашел цитату), Ялом так и пишет.
Несколько лет назад мы с друзьями посещали кулинарный курс, который проводила почтенная армянская матрона вместе со своей пожилой служанкой. Так как они не говорили по-английски, а мы – по-армянски, общение было затруднено. Она учила путем наглядного показа, на наших глазах создавая целую батарею чудесных блюд из телятины и баклажанов. Мы смотрели (и прилежно пытались записать рецепты). Но результаты наших усилий оставляли желать лучшего: как ни старались, мы не могли воспроизвести ее яства. «Что же придает ее стряпне этот особый вкус?» – гадал я. Ответ от меня ускользал, пока в один прекрасный день, особенно бдительно следя за кухонным действом, я не увидел следующее. Наш ментор с величайшим достоинством и неторопливостью приготовила очередное кушанье. Затем передала его служанке, которая без единого слова взяла его и понесла в кухню на плиту. По дороге она, не замедляя шага. бросала в него горсть за горстью рассортированные специи и приправы. Я убежден, что именно в этих украдкой производившихся «вбрасываниях» и заключался ответ на мой вопрос.Думая о психотерапии, особенно о критических составляющих успешной терапии, я часто вспоминаю этот кулинарный курс. В академических текстах, журнальных статьях и лекциях психотерапия изображается как нечто точное и систематическое – с четко очерченными стадиями, со стратегическими, техничными вмешательствами, с методическим развитием и разрешением переноса, с анализом объектных отношений и тщательно спланированной рациональной программой направленных на достижение инсайта интерпретаций. Однако я глубоко уверен: когда никто не смотрит, терапевт «вбрасывает» самое главное.
Но что, собственно, представляют собой эти ингредиенты, ускользающие от сознательного внимания и протокола? Они не включены в формальную теорию, о них не пишут, им явным образом не учат. Терапевты зачастую не осознают их присутствие в своей работе; тем не менее, каждый терапевт согласится, что во многих случаях он или она не может объяснить улучшение состояния пациента. Эти принципиально важные компоненты трудно описать и еще труднее определить. Возможно ли дать определение и научить таким качествам, как сочувствие, «присутствие», забота, расширение собственных границ, контакт с пациентом на глубоком уровне и – самое неуловимое – мудрость?
При этом — сохраняя метафору с приправами — кашу можно испортить маслом, а из одной петрушки баранину не сваришь.
Мне кажется, вся эта магия работает по принципу «человеку нужен человек», а то, что это «работает» на кошках, бомжах и компьютерных программах только доказывает то, что человек так стремится к человеку, что готов довольствоваться заменителями.
Не помню, у кого я видел цитату, что на терапию человек приходит сначала чтобы выговориться, потом — чтобы поговорить и, наконец, затем, чтобы встретиться. Судя по тону, это что-то гештальтистское, так как именно они фетишат на Встречу, как апогей терапии, but hey, не могут же они во всем быть не правы!
(Впрочем, классическая психоаналитическая схема, что терапия — это проработка переноса укладывается сюда же, просто вместо «выговориться» будет «выразить»).
«Встреча, как апогей терапии». Боюсь, эта шутка сойдет мне с рук.
Это не универсальное правило и не универсальный ход терапии, а цитата — о том, что человек сначала не замечает другого человека (терапевта), потом прислушивается к его репликам и потом начинает, наконец-то, видеть его, как Другого (после чего с терапии клиента можно и выгонять).
Другой — это непонятное слово, которое все терапевты используют, подразумевающее что-то типа «человек целиком, как он есть, во всех своих отличиях от тебя, а не твои догадки».
Прочитав заметку, Катя заметила, что тема «ходить к терапевту, чтобы Встретиться» не раскрыта. Зачем ходить к терапевту, когда для этого есть hot singles in your area? Я бы сказал, что это — не цели, а этапы развития терапевтических отношений, то есть «пока терапевт и клиент работают над проблемой, их отношения развиваются так: см. схему».
К слову, развитие в браке происходит по такой же схеме: сначала мы женимся на собственных проекциях и только в процессе выясняется, какая она на самом деле дрянь. Как и брак, терапию можно прекратить на любом из этапов.
Если углубляться в эту аналогию, «успешную» терапию заканчивают тогда, когда отношения с терапевтом стали окончательно прекрасными (опять-таки, это не причинно-следственная связь, а хронологическая).
Как с этим живут терапевты — я не знаю.
— Вы знаете, я хочу прекратить терапию.
— А о моих, моих чувствах ты подумал?!
Короче, терапевты играют роль людей, выступая в разговорном жанре терапии), много слушают и мало говорят, потому что разговор не о них.
Но за этим «мало говорят» должен стоять человек — на случай, если клиент решит рискнуть и поговорить не только с кошечками.
Для любимых программистов: терапию можно сравнивать с rubber ducking, тогда от терапевта не требуется никаких когнитивных функций, а можно сравнивать с ревью кода, тогда ревьюер должен понимать и вмещать в себя весь код (назовем это, например, контейнированием).
Оба сравнения правильны, выберите себе по вкусу.
И снова выясняется, что я это все уже под разными соусами писал и теперь хожу по кругу, что совсем не внушает оптимизма.
Поэтому вот вам цитата из Хиллмана (хорошо пишет, чертяка), а я пойду грустить дальше.
Psychologists are engaged in the business of consciousness. People come to see us about this or that problem, symptom, or trouble in order to become more conscious. We take things apart, that is, analyze problems, feelings, dreams so that they become more conscious. Now what is this consciousness? What actually goes on in becoming more conscious? What goes on in conversation? If you listened to a tape of an analysis hour, an hour of becoming conscious in therapy, you would hear a conversation. That’s all it is—conversation. You become more conversant with your dreams, about your relationships, your fears and needs.Consciousness is really nothing more than maintaining conversation, and unconsciousness is really nothing more than letting things fall out of conversation, no longer talking about something—or what Freud called repression.
Conversation isn’t easy. You know how hard it is in a family, what an art it is to keep a conversation going. You know the tortures of the family dinner table, how more and more is left unsaid. So, of course, Freud found repression mainly in the family. It’s a place where conversation often has a hard time.
Or take a dinner party. Strike up a conversation and keep it flowing — not a monologue, not only opinions and sounding off, not only firing questions, but conversation as an exploration, a little risky adventure, a discovery, an interesting happening. Parties, doing lunch, and 7:30 A.M. breakfasts are terribly important in a city for keeping its conversation going, keeping the consciousness of the City at a certain intensity, moving its mind adventurously toward deeper discoveries.
What doesn’t work, we also pretty well know: personalism—just talking out loud about what we feel. Complaints. Opinions. Information doesn’t work—simply reporting what’s new, where you’ve been, what you’ve heard. And lullabies don’t help either—singing charming little stories to prevent anything from entering the heart or the mind. And boosterism isn’t conversation either—broadcasting, self-advertising what we are doing, have done, going to do. You can’t converse with a sales pitch of positive preaching. All these kinds of talk have to be cured in therapy; they interfere with conversation.
So, not just any talk is conversation, not any talk raises consciousness. A subject can be talked to death, a person talked to sleep. Good conversation has an edge: it opens your eyes to something, quickens your ears. And good conversation reverberates: it keeps on talking in your mind later in the day; the next day, you find yourself still conversing with what was said. That reverberation afterwards is the very raising of consciousness; your mind’s been moved. You are at another level with your reflections. So, what helps conversation?
Here we need to look again at what conversation is. The word means turning around with, going back, like reversing, and it comes supposedly from walking back and forth with someone or something, turning and going over the same ground from the reverse direction. A conversation turns things around. And there is a verso to every conversation, a reverse, back side.
It is this verso, this exposition of the reverse version, that is, I think, the work of our talk. Whatever keeps us walking together with something and turns things around, upside down, converts what we already feel and think into something unexpected—this is the unconscious becoming conscious, which means doing therapy! And to keep turning means that it’s no use having fixed stands, definite positions. That stops conversation dead in its tracks. Our aim is not to take a stand on this or that issue, but to examine the stands themselves so they can be loosened and we can go on walking back and forth.
That is why the style of our conversation has to be somewhat upsetting, turning around the first expected direction of a thought or a feeling. And that is why we have to speak with irony, even ridicule and cutting sarcasm. Shocking even: because consciousness comes with a little shock of awareness, keeping us on edge, acute, awake, and a little awry. Instead of electroshock, psychotherapy uses psychoshock—that little twinge or flash that makes a situation suddenly seem altogether new.
James Hillman, Michael Ventura, «We’ve Had a Hundred Years of Psychotherapy — And the World’s Getting Worse»