Diploma
Diploma.
5 октября.
Так как теперь мой диплом — это своего рода pain in the ass, буду время о времени писать о нем, главным образом — жаловаться на жизнь. Помечать это все буду словом «Diploma», дабы потом простым поиском можно было составить из этих кусочков единую картину агонии.
Сегодня ходил к Куксановой. Это, очевидно, наш будущий декан — журналистов собираются отделять от гуманитарного факультета, и совершенно правильно — ибо ничего общего с гуманитариями они не имеют. Журналистика в НГУ — отдельная тема, мы к ней еще вернемся.
Итак, сегодня ходил к Куксановой. Я уже писал, что «для деканата я, к счастью, просто еще один не самый блестящий студент с распространенной фамилией Смирнов», а вовсе не гений, кем я являюсь для всего остального мира. Оказалось, что я оптимист — возможно в деканате гумфака меня и знают, но в будущем деканате журналистики вообще не подозревают о моем существовании.
Итак, захожу к Куксановой, она: — А вы кто? — Дмитрий. Смирнов. — А вы кто? — Журналист. — А курс? — Пятый. — Вы знаете, я вас раньше ни разу не видела. Вы вообще на учебе бываете?
Лирическое отступление. На учебе я бываю довольно регулярно. Куксанова меня не видела, потому что: а) она у нас ничего не вела, б) у меня не было проблем, которые я должен был улаживать с ней, в) я не тусуюсь в КЖ, «Комнате журналистики» г) я не люблю заниматься общественно полезной ерундой и строить из себя активиста. Все так просто. — Да, бываю, регулярно. — А средний балл у вас какой? — Не знаю, не считал. — А тройки вообще бывают? — Да, в среднем по две за сессию. — Понятно.
О, да. Самый подходящий вопрос на первой минуте знакомства — какой средний бал. Впрочем, я не стал разочаровывать ее и сказал правду. Разумеется, личность, имеющая по две тройки за сессию — бездарность. Тут я сразу понял, что план дипломной она сейчас забракует.
На самом деле, если сказать правду, а не пытаться оправдываться, тройки у меня получаются весьма забавно: например, по экономике я получил три «автоматом». Она бы поставила мне четыре, если бы я «написал» ей реферат. Причем и она и я знаем, что рефераты по экономике журналисты сами писать не будут — да, впрочем, и не только по экономике. Поэтому мне просто стало жалко бумаги, и я сказал, мол, ну что мы будем друг друга обманывать, давайте, ставьте три. Она и поставила.
С англичанкой мы тоже воевали — у меня за семестр выходила три, потому что я тупо игнорировал домашние задания, которые мне не хотелось делать и не ходил на те занятия, на которые не хотел. Все это приравнивалось к двойке. Выходит три, она спрашивает — «Что вам ставить?» Я говорю — «Ставьте три, раз выходит». Она — «Нет, мне вас жалко, да вы и знаете гораздо больше, чем на три, давайте вы мне в субботу принесете пару сделанных домашних работ, и я поставлю четыре». А мороз как раз был под сорок. Я подумал — пару работ я сделаю минут за десять, после чего полтора часа переться по морозу в Универ, а потом столько же — обратно... «Нееее», — говорю, — «ставьте три!». Она сказала, что все равно хочет поставить мне «четыре», а я уникальный студент, потому что она еще не видела, чтобы человек просил оценку на бал ниже, чем ему хотели поставить.
А на следующий год, когда меня два месяца не было, а потом я объявился, говорит — «Дмитрий. Всякие физики умеют учиться так: не ходят, после чего появляются и все сдают. За все мое время работы практика показала, что гуманитарии так не умеют. Поэтому у меня посещение обязательно. Но вы знаете, я была не права. Теперь я буду всем говорить, что есть такой гуманитарий, и это вы. Можете не ходить, приходите через полгода на экзамен, я вас к нему допущу». В результате я пришел на экзамен и сдал его на пять. Госпожа Туманова (англичанка) — вообще один из немногих преподавателей, по которым я буду скучать.
Это было лирическое отступление о моих оценках. Я просто не вижу смысла стараться получить хорошую оценку там, где мои старания не повышают уровень моих знаний, а уменьшают количество энергии. Я ужасный лентяй.
А план диплома она разнесла в пух и прах. По крайней мере, ей так показалось. На самом деле, она дала мне понять, какой я оболтус и дебил, по крайней мере, я сделал вид, что она дала мне понять — о том, что я оболтус, я и сам знаю, как и то, что далеко не дебил. Она просто сказала, что название «Интернет-журналистика» слишком общо и не ставит проблему, как говорится, ребром. С этим я могу согласиться. Потом — первая часть называется не «вступление», а «введение», и это принципиально важно, и рассказывать надо в ней не о том, что нашел в этой теме я, как написано у меня в плане (это «детский сад»), а то, почему эта тема актуальная и животрепещущая, и почему страны и народы вздымают вверх руки в стоне «О, кто же, кто же нам расскажет об актуальной теме — интернет-журналистики». В общем — стандартно: важность интернета, как он входит, не спросясь, в нашу жизнь семимильными шагами, то да се, ля-ля-ля, это, типа, живо трепещет, обязан знать каждый и пр.
А после вступления я хотел рассказать о том, что такое интернет. Честно-честно. Даже и часть так назвал — «что такое интернет?». КОНЕЧНО, среди тех, кто будет читать мою работу, ВСЕ слышали, что есть такая «Всемирная Компьютерная Сеть». Некоторые даже умеют ею пользоваться. Однако никто не знает. что это такое — в том числе и сама Куксанова. Нет, ну, повторюсь, знают, что это, бля, «Виртуальная реальность» и «Глобальная Сеть», но это — пустые фразы. Я же хотел бы кратко, на паре страниц, рассказать некоторые технические особенности Сети, которые именно и детерминируют некоторые свойства интернет-СМИ, кроме того, я бы в самом начале диплома хотел бы разобраться с некоторыми техническими терминами, которые буду употреблять дальше. Это я все написал, это она не почитала, увидела заголовок «Что такое интернет?», сказала, что для пятого курса это не серьезно и все поначиркала ручкой, и дальше читать не стала.
Бля, ну просто разбила меня на голову, ага.
Кроме того, видел человека, ведущего у нас спецкурс «Интернет-журналистика» (диплом с таким названием быть не может, потому что «там можно копать и копать», а спецкурс с таким названием быть может, потому что там, судя по всему, можно и не копать). Понял, что он никто. Я его узнал, а он меня — нет. Он и не обязан меня знать, хотя мог бы, а никто он вовсе не поэтому, а потому, что не знает, кто такой Лейбов. Да, весь мир не обязан знать Лейбова. Но человек, ведущий спецкурс «Интернет-журналистика» — обязан.
Лейбова в качестве моего соруководителя, все-таки, утвердили. А вообще — я понял, чего им надо. Помню, слышал разговор, что кто-то, вроде даже та Куксанова, для которой «введение» и «вступление» — принципиальная разница, говорила, что для журналистов надо что-то этакое, творческое, в качестве диплома. Например, было бы здорово, если бы журналисты приносили свои фильмы, и их можно было бы засчитать, как диплом.
Это было бы здорово, но это пустые слова. Я мог бы, например, создать диплом в виде гипертекста (я не имею в виду html). По той же теме, но в виде гипертекста — лично для меня это было бы удобно, да и восприятие такого диплома было бы весьма оригинальным.
Но на самом деле это никому не нужно, а нужно им создать активную видимость умственного труда и псевдонаучной работы. Я это понял. Понапишу в название темы кучу умных слов, а главу «Что такое интернет?» назову, например, «Технические характеристики интернета, детерминирующие основные свойства интернет-журналистики», или лучше — «Детерминация основных свойств интернет-журналистики через...», или «Технические характеристики интернета, как детерминирующий фактор интернет-журналистики», «основных» и «свойств» осталось в запасе, можно прилепить в конец фразы, а можно — в начале.
Еще обязательно прикопаются к оформлению, но это — потом. Всю жизнь я оформлял реферат так: писал сверху тему, как заголовок, а ниже — текст, как мне удобно: с «лишними» переводами строк, где считал это необходимым, писал, как пишется и все, что знается по этой теме, внизу ставил свою фамилию — и сдавал. За пять лет в НГУ никто и слова не сказал. Тут, как я понял, это не проканает. То есть я сделаю, конечно, обложку, но переделывать все равно заставят, и образец выдадут.
В общем — я не знаю. Лейбова вроде как утвердили моим соруководителям, самое забавное, что в руководители могут дать, например этого «интернет-журналиста», который у нас журналом «Журналист» руководит, а про Лейбова и не слышал вовсе.
Что-то у меня желание написать, как я хочу, пропадает. Придется писать «как нужно».
ЭЭЭх!
Ладно. Сегодня весь день не работает интернет, я был дома только утром и вот теперь — ночью, позвонить не успел, завтра суббота — могу попробовать остаться дома, дозвониться до провайдера и узнать, в чем дело, а могу пойти на день группы и там накушаться, после чего — в клуб, и докушать там. Наверное, так и сделаю, но это значит, что до понедельника позвонить никуда не смогу, сети не будет как минимум еще два дня (а, похоже, с ней что-то серьезное, симптомы перечислять не буду, но похоже, кто или кабель до меня оборвался, или еще что-то, а они об этом не знают, ибо починили бы за день). Ладно, на выходных я все равно занят тогда, завтра все равно, наверное, у провайдера никого нет, но в понедельник надо этим плотно заняться, ибо надо писать Лейбову и советоваться с ним по поводу темы диплома, да и вообще — целые сутки без почты — это жутко.
Catch-22
Народ жалуется, что я про книги мало пишу. Ну ладно. Во-первых, вот тут для поклонников Дугласа Адамса лежит весьма забавный текст.
Во-вторых — «Поправка-22». Джозеф Хеллер.
Вообще, в оригинале книга называется «Catch-22». В одном переводе — «Уловка-22», в том, что читал я — «Поправка-22». Казалось бы, правильней, все-таки, было бы перевести — «Уловка-22». Все-таки catch...
Однако, переводчики тоже люди умные, и перевод названия, как «Поправка-22», мне представляется более правильным. Сейчас объясню, почему. В английском есть такая фраза — «What’s the catch?», переводится примерно, как «А в чем же уловка?». То есть, когда вам предлагают что-нибудь нахаляву, вы должны спросить, собственно, «What’s the catch?», то есть «А в чем, собственно, загвоздка?», «А в чем уловка-то?», «Это „ж-ж-ж“ неспроста, бесплатный сыр бывает только в мышеловке и что ты мне не договариваешь?».
Вообще, «catch» можно было бы перевести по-разному: «загвоздка, препятствие, выгода, выгодное приобретение и т.д.», — кстати, перевод «выгода», если вспомнить Синдикат, тоже надо иметь в виду.
Ну а почему «поправка»?.. В книге есть некая «catch-22», из-за которой герои не могут вернуться домой. Больше всего эта catch похожа на бюрократическую поправку (к какому-то закону), собственно, она так и описывается в этом переводе — «поправка-22». Если перевести, как «уловка», это будет менее адекватно — такого устойчивого словосочетания, как ихнего «what’s the catch?» у нас нету, зато бюрократическая волокита со всякими поправками знакома до боли. К тому же, из-за постоянных поправок одного генерала норма боевых вылетов все время увеличивается и герои опять же не могут вернуться домой.
В общем, перевод не должен быть дословным, он должен быть адекватным. Поэтому «Поправка-22» все-таки, думаю, более правильно. Да и на РЖ в интервью с каким-то известным переводчиком я читал, как он «Уловку-22» ругал, а «Поправку-22» хвалил.
О чем книга? Если спросить Яндекс...
«Поправка 22». Крэйзовый роман Джозефа Хеллера о американских летчиках 2-ой Мировой войны, в котором тупость их жизни доведена до истерически смешных пределов. Все герои романа живут по поправке 22, о содержании которой никто не знает."
Я долго смеялся документу, который Яндекс выдал седьмым по счету: «Стенограмма — ГД РФ... Я прошу вынести на отдельное голосование поправку 22 из таблицы 2». Что еще раз доказывает правильность названия «Поправка-22».
В целом книга «антивоенная» — в том же смысле, в котором «антивоенен» Воннегут. Абсурдность войны показана... хорошо, в общем, показана. Как пишут критики: «Не так просто читателям романа Дж.Хеллера `Поправка-22` (1961) сразу разобраться в нагроможденных в книге несуразных событиях и парадоксальных суждениях, отделить элементы абсурдной фантастики от того, что вполне бы могло иметь место в действительности...», — и совершенно не правильно пишут, между прочим. Нам же хватает ума не искать в «Колыбели для кошки» Воннегута правду и вымысел и зачем-то отделять их. Зачем надо «отделить элементы абсурдной фантастики от того, что вполне бы могло иметь место в действительности»? Вы книгу читаете или жабу препарируете? Или вы будете читать книгу и составлять два списка: дескать, вот это могло быть, а вот это — автор придумал. Что за глупость, право!..
Да, роман полон всяких преувеличений, гипербол и фантастических вещей, — но это здорово! Опять же вспоминается Воннегут... И почему-то — «M. A. S.H»...
Юмор у Хеллера местами весьма неплох: «В университете он учился так хорошо, что гомосексуалисты считали его интеллектуалом, а интеллектуалы — гомосексуалистом».
В общем — рекомендую.
Всех офицеров из палаты Йоссариана заставляли цензуровать письма
больных из рядового и сержантского состава, которые лежали в
отведенных для нижних чинов палатах. Это было нудное занятие, и
Йоссариан, читая письма, с разочарованием убедился, что жизнь рядовых
и сержантов лишь немногим интереснее жизни офицеров. Уже на второй
день он утратил всякий интерес к солдатским письмам, но, чтобы работа
не казалась слишком скучной, он изобретал для себя всякие забавы.
«Смерть определениям!» -- объявил он однажды и начал вычеркивать из
каждого письма, проходившего через его руки, все наречия и
прилагательные. Назавтра Йоссариан объявил войну артиклям. Но особую
изобретательность он проявил на следующий день, вымарав в письмах все,
кроме определенных и неопределенных артиклей. С его точки зрения,
стиль после такой операции становился более энергичным и письма
обретали более широкий смысл. Вскоре он начал сражаться с обращениями
и подписями, а текст письма оставлял нетронутым. Однажды он вымарал
все, кроме обращения «Дорогая Мари», а внизу приписал: «Тоскую по
тебе ужасно! А. Т. Тэппман, капеллан армии Соединенных Штатов».
А. Т. Тэппман был капелланом их авиаполка.
Когда фантазия Йоссариана истощилась, все возможности поиздеваться
над письмами были исчерпаны, он начал атаковать фамилии и адреса на
конвертах. Он отправлял в небытие дома и улицы и, словно господь бог,
небрежным мановением руки стирал с лица земли целые столицы.
Инструкция требовала, чтобы на каждом проверенном письме значилась
фамилия цензора. Большинство писем Йоссариан не читал вообще и
спокойно подписывал их своей фамилией. А на тех, которые читал,
выводил: «Вашингтон Ирвинг». Когда ему и это надоело, он стал
подписываться: «Ирвинг Вашингтон».
«Уловка-22».
Где взять: можно на lib.ru, но там перевод «Уловка-22», можно купить вот тут на Озоне, там перевод «Поправка», который мне представляется более корректным.