So you’re telling me

Секреты мастерства: всю психотерапию можно построить на фразе «вы так говорите, как будто это что-то плохое» и вот таком лице —

Anamnesis

Приятным бонусом психотерапии — если ты пишущий терапевт, конечно — является то, что «терапия есть генеральная репетиция жизни» (Ялом), поэтому она так же богата, как сама жизнь — и осмыслять «чем же таким терапия занимается» можно так же бесконечно.

Все это осмысление является не больше, чем игрой слов, но а что — нет?

Вот, например, анамнез — это история болезни. По-английски — anamnesis. А есть еще такое философское понятие, Anamnesis_(philosophy). По-русски оно называется учение о припоминании или «анамнезис».

Платон считал, что истинное познание — это познание мира идей, которое осуществляется разумной частью души. При этом различается чувственное и интеллектуальное знание (умопостижение, мышление).

Платоновское учение о припоминании (др.-греч. ἀνάμνησις) указывает в качестве основной цели познания припоминание того, что созерцала душа в мире идей, прежде чем спустилась на землю и воплотилась в человеческое тело. Предметы чувственного мира служат для возбуждения воспоминаний души.

В диалоге «Менон» Платон доказывает верность учения о припоминании на примере разговора Сократа с неким юношей. Мальчик никогда до этого не изучал математику и не имел никакого образования. Сократ же настолько хорошо поставил вопросы, что юноша самостоятельно сформулировал теорему Пифагора. Из чего Платон делает вывод, что его душа раньше, в царстве идей, встретилась с идеальным отношением сторон треугольника, которое и выражено теоремой Пифагора. Научить в этом случае — это не более чем принудить душу к припоминанию.

Шутка же в том, что в терапия давно уже не занимеются анамнезом (в первом значении), но занимается анамнезом (во втором).

Ну или в том, что терапия не занимается анамнезом, но занимаются анамнезисом.

Терапевты не пытаются выяснить «ход болезни» (настоящий, взаправду), но пытаются дать клиенту «узнать» — или правильней будет сказать «вспомнить» себя.

Или вот вчера родил, что «терапевт играет большую роль в жизни клиента». Да, одновременно и «иметь заметное влияние» и «притворяться, прикидываться кем-либо».

Разговаривали мы с товарищем на тему «людям же ничего нельзя передать словами, зачем ты тогда пишешь?».

Я довольно настороженно отношусь к книгам по самопомощи, см. «Книги по психологии как топливо для каминов».

Но сам тоже же пишу. У меня даже смешной тэг есть — «как правильно».

Товарищу я ответил что-то пафосное, типа «Да, словами вообще ничего не передать, но а что делать? Не будем отчаиваться. Тем более, что мне кажется, что взять и провести человека за руку никуда нельзя, каждый идет свою дорогу сам, но можно просто подкинуть человеку следующий вопрос. Ну как вот Сократ юношу вопросами замучил, юноша теорему вывел. Он же в правильном порядке вопросы задавал? «В правильном месте в правильное время».

На терапии, кстати, некоторыми терапевтами используется «метод Сократовского диалога». Но это формат один-на-один. В формате один-на-всех приходится говорить с чем-то усредненным, но надеясь, что кого-то что-то зацепит».

Поэтому же я терпимо (и, возможно, даже хорошо) отношусь к людям, которые на разный лад твердят одно и то же. При условии, конечно, что они это делают на разный лад, а не повторяют друг за другом один и тот же набор мемов. («Границы», «созависимые отношения», «осознанность»).

До тех пор, когда они это делают по-своему, есть шанс, что кого-то именно это «по-своему» зацепит, конкретная формулировка, конкретный случай, конкретный человек.

Но бытие самим собой не решает проблем. Оно просто открывает новый путь существования, в котором больше глубины и силы переживаний чувств, больше широты и разнообразия. Человек чувствует себя более уникальным и отсюда – более одиноким, но гораздо более подлинным, так как его отношения с другими теряют свою искусственность, становятся более глубокими, удовлетворяющими его и выявляют сущность другого человека.

На этот процесс и на эти отношения можно посмотреть, и по-другому – как на приобретение знаний клиентом (и в меньшей степени – терапевтом). Но это довольно странное знание. Эти знания не отличаются сложностью, а самые глубокие из них почти невозможно выразить словами. Часто новое знание облечено в такую простую форму, как «Я отличаюсь от других», «В действительности я испытываю к нему (ней) ненависть», «Я боюсь чувствовать себя зависимым», «На самом деле я жалею себя», «Я эгоцентричен», «Во мне действительно есть чувства любви и нежности», «Я могу быть тем, кем хочу» и т.д. Но несмотря на кажущуюся простоту, эти знания крайне важны в каком-то новом отношении, которое трудно определить. Мы можем понимать их по-разному. С одной стороны, это знания, которые становятся частью «меня» и основаны на переживаниях, а не символах. Эти знания аналогичны знаниям ребенка, который выучил, что дважды два – четыре, но однажды, играя с двумя парами предметов, вдруг сознает, обретая совершенно новое знание, что дважды два – на самом деле четыре.

Другое понимание этих знаний состоит в том, что они представляют собой запоздалую попытку соотнести слова с их содержанием в области чувств, – процесс, который задолго до этого имел место в познании. В уме мы осторожно соотносим выбранное слово с содержанием, которое дает нам опыт. Так, я говорю, что что-то происходило «постепенно», при этом быстро (и по большей части неосознанно) перебрав и отвергнув такие слова, как «медленно», «незаметно», «шаг за шагом» и подобные, которые не передают вполне оттенка содержания нашего опыта. Но в области чувств мы никогда не учились соотносить слова с опытом, точно передавать его содержание. Что-то, что поднимается во мне в безопасной атмосфере принимающих отношений, – что это? Печаль это или гнев, раскаяние или жалость к себе? Или это сожаление об утраченных возможностях? – Я путаюсь, перебирая широкий диапазон чувств, пока одно из них не «подойдет», не «почувствуется верным», не покажется, что оно действительно отражает организмический опыт. В ходе этого клиент обнаруживает, что должен выучить язык чувств и эмоций, как ребенок, который учится говорить. Бывает и хуже: он обнаруживает, что должен расстаться с неправильным выражением, прежде чем научится правильному.

Давайте попробуем иначе определить этот тип знания, на сей раз описывая его путем отрицания. Это тип знания, которому нельзя научить. Сущность его состоит в том, что это – одна из сторон открытия самого себя. Имея «знание» в том смысле, в каком мы его обычно представляем, один человек, при наличии соответствующей мотивации и способностей, может передать его другому. Но в значимом научении, которое имеет место в психотерапии, один человек не может обучить другого. Обучение разрушит научение. Так, я мог бы учить клиента, что для него безопасно быть самим собой, что сознавать свои чувства не опасно свободно и т.п. Чем больше бы он это изучал, тем меньше бы овладевал этим знанием, которое возникает лишь в опыте, имея значимость для клиента и составляя его «Я».

Кьеркегор рассматривает этот последний тип знания как истинно субъективный и объективно доказывает, что его, и даже о нем, невозможно сообщить другому человеку непосредственно. Самое большое, что может сделать один человек, чтобы содействовать появлению такого знания у другого, – это создать определенные условия, которые делают это знание возможным. Оно не может быть навязано.

Карл Роджерс

Как выбрать психотерапевта-2

Продолжая тему (раз, два).

Есть русские субтитры if you’re into that sort of thing.

Невозможная профессия

Прочитал книгу «Psychoanalysis: The Impossible Profession», которую написала Janet Malcolm, журналистка (в New Yorker) и авторка. (На русском ее нет, перевод цитат далее мой).

Книга состоит минимум из двух слоев. Первый слой — «все, что вам надо знать о психоанализе».

В этой части журналистская работа проделана просто великолепно, если вам вдруг нужно полное, но компактное представление о психоанализе, его истории, развитии и основных концепциях, то look no further. Ну, вы знаете, как гениальные журналисты умеют коротко объяснить все «с нуля», но при этом не перевирая? Это оно.

Википедия пишет, что «Janet Malcolm’s witty and wicked Psychoanalysis: The Impossible Profession has been praised by psychoanalysts (with justice) as a dependable introduction to analytic theory and technique. It has the rare advantage over more solemn texts of being funny as well as informative».

По-русски: даже сами психоаналитики считают, что книжка ОК, как вступление к психоаналитической теории и техникам, и в отличие от формальных текстов не скучная и даже местами смешная.

Witty and wicked!

Книга написана в 80-ые годы, Кохут, Кернберг и Винникот уже есть, но еще не мэтры и поэтому считаются еретиками, которых можно легко отбросить, так что в книге описана «предыдущая эпоха», что даже лучше: этих ребят мы и так знаем, а как оно выглядело бы без них — исторически интересно.

Второй слой — это «частный случай», разговор/интервью с реальным психоаналитиком, который скрывается за псевдонимом Аарон Грин. И в этой части журналистка проделала прекрасную работу и смогла раскрыть характер героя (даже несмотря на то, что герой — психоаналитик!).

В исторической части тоже проскакивают байки про Фрейда и прочих ранних терапевтов, так что в итоге выходит весьма «персонифицированный» взгляд на психоанализ, вписанный в общую картину, «психоанализ и психоаналитики».

После прочтения начинаешь задумываться — «ага, вот так выглядят люди, которые занимаются психоанализом! Но не совсем ясно: это психоанализ такой, потому что им занимаются такие люди, или люди такие, потому что занимаются им?».

Гарольд Дэвис (личная беседа) сообщает, что Гарри Гантрип однажды пошутил, что «психоанализ — это профессия шизоидов для шизоидов».

Аарон слишком классический фрейдист, вплоть до отрицания свободы воли и до сведения всего в игольное ушко, что только добавляет повествованию выпуклости и иллюстративности.

Например, в книге описан эпизод, когда герой хочет стать преподавателем, потом выясняет, что это эдипальное желание и успокаивается.

Вот и все. Что является источником мотиваций и удовольствия? Источник мотивации и удовольствия — инфантильные желания.

«Все желания — инфантильные» довольно опасный путь. Поосторожней с этим, а то ничего не останется! Всегда можно доанализировать себя до чего-нибудь очень примитивного.

Если брать метафору фреймворков, то психоанализ — лаконичный по сути, но сложный в применении фреймворк. Не могу привести конкретный пример, но, допустим, язык Brainfuck (да, это язык, а не фреймворк).

Но в случае с анализом ебут не мозг.

А твою маму.

Да, все шуточки про психоанализ возникают из того, что люди справедливо улавливают его примитивизм, но не понимают суть его примитивизма.

Ортодоксальный психоанализ довольно строг и находится за пределом «мирского», поэтому напоминает какую-нибудь религию или опять-таки духовную практику. В книге проводятся параллели с иудейской религией и даже написано, что шутка о том, что психоанализ — это занятие евреев, давно перестала быть обидной (потому что ну, правда же, их там слишком много!).

Если соблюдать все правила (хотя разговор больше идет о «духе» закона, но всегда есть буквалисты), то профессия действительно становится невозможной.

И эта «невозможность» тоже самоназванная и самопризнаваемая (как и шутка про евреев), в начале книги автор дает две цитаты, раскрывающие выбор названия:

Анализ выглядит почти как третья «невозможная» профессия, в которой можно быть заранее уверенным в достижении неудовлетворительных результатов. Другие две, известные гораздо дольше, — это образование и управление (goverment).

— SIGMUND FREUD, «Analysis Terminable and Interminable» (1937)

и 

Как психоаналитики, мы знаем не только то, что наши профессии невозможные, но и то, что они невероятно трудные.

— ADAM LIMENTANI, International Journal of Psycho-Analysis (1977)

В чем же состоит невозможность?

Не хотел этого делать, но тут мне все-таки придется описать психоанализ «в двух словах», заранее прошу прощение за упрощение.

Пациент говорит все, что вздумает. Психоаналитик старается быть максимально нейтральным. Со временем пациент начинает относиться к аналитику, как к человеку (хотя тот никаких поводов не подавал), причем относиться начинает по своей схеме, так же, как он делает это всегда. Например, «психоаналитик меня в тайне ненавидит». Такое отношение называется «переносом»: на самом деле пациента ненавидела мама, а психоаналитик тут не при чем.

Анализ переноса — это выявление «мультиков», которые смотрит пациент при максимальном не вовлечении в них со стороны терапевта. Клиент же всеми силами будет втягивать психоаналитика в свои игры, из которых тот должен ускользать, как угорь, попутно объясняя пациенту, что тот на самом деле пытается. «Это не со мной ты хочешь спать, а с папой».

Сведение все к папе-маме — моя ирония над теми, кто понимает это буквально. Более гуманно было бы сформулировать что-то в роде «пациент пытается встроить с терапевтом отношения по типичной для себя схеме», это и называется «перенос». (То, что типичная схема берется от мамы с папой — уже нюансы).

Аналитик не только дает блестящие интерпретации («огурец — это член»), но и старается быть максимально чистым, белым экраном, на который клиент накладывает свой перенос — ну или чистым зеркалом, если вам эта метафора нравится больше.

Аналитик должен быть стерильным и нейтральным (as in sterile and neuter). Это не совсем человечно, скорее — совсем не человечно.

Кроме «переноса» есть еще и «сопротивление». И то и другое может считаться как и «помехой», так и «ездовой лошадкой», которая двигает терапию.

«Сопротивление» в таком случае — это «посмотри, ты еще сюда не посмотрел».

(Конец описания психоанализа в двух словах).

А теперь — примеры из книги.

Нейтральность:

В «Рабочем альянсе» Бреннер дает неожиданную, но убедительную причину, почему аналитик должен соблюдать нейтральность даже перед лицом смерти:

«Это правда, что аналитику часто не повредит быть конвенционным «человеком». Однако же, бывают случаи, когда бытие аналитика «человеком» может принести вред, и никто не может сказать заранее, когда эти случаи наступают.

Например, выражение психоаналитиком симпатии к человеку, который потерял близкого, может создать для этого человека определенные дополнительные сложности (которых в противном случае не было бы) в выражении удовольствия, раздражения, эксгибиционистского удовлетворения от потери».

Простым языком: человек может испытывать по поводу смерти родственника много разных чувств (и все они важны для анализа), в том числе «плохих».

Если аналитик поведет себя «как человек», то есть скажет «мне очень жаль», клиенту тяжело будет сказать «а мне не жаль, так ему и надо!».

Или, например, Аарон рассказывает о случае из собственной практики, когда он опоздал и извинился, чем сделал хорошо себе. Настоящий аналитик бы не извинился, но выяснил бы, что чувствует клиент по этому поводу. Аарон же заткнул клиента своими извинениями.

Другой пример — это отслеживание переноса и контрпереноса, а потом — что самое главное — умение с этим жить в «гражданской» жизни. («Выхожу на пляж — а там кругом станки», анекдот).

Помню семинар, который я как-то посетил, его вел блистательный венгерский психоаналитик Роберт Бак.

Мы обсуждали природу переноса, я поднял мою руку и задал риторический вопрос: «Как вы назовете личностные отношения, в которых инфантильные желания и защиты от этих желаний выражаются таким образом, что люди в этих отношениях не видят друг друга объективно, но, скорее, рассматривают друг друга с точки зрения собственных инфантильных потребностей и конфликтов? Как вы это назовете?».

Бак посмотрел на меня иронично и сказал: «Я бы назвал это жизнью».

Внезапно вспомнил, что я так шутил год назад:

В этой же плоскости лежит «правило» про то, что нельзя спать с клиентами. Делать это нельзя потому, что клиент не осознает того факта, что у него «перенос», а вот аналитик должен осознавать. Дорожка же «может, это не перенос, может, это по-настоящему в этой раз, в виде исключения» ведет прямо в адок, по тому же принципу, что и «один раз — не гомосексуалист». Нет, дело не в гомосексуализме, а в собственной слепоте на этот счет и в отрицании очевидного.

И про сопротивление.

Описывается случай из практики, когда Аарон думал, что анализ идет в никуда, потому что ему досталась очень вредная пациентка, с которой он два года только и делал, что «ругался». Анализ, однако, был удачным. Потом герой сетует:

В популярном представлении психоаналитик — авторитарная, доминирующая фигура, которая имеет жесткий контроль над податливым и уязвимым пациентом. Этот случай ткнул меня носом в обратное: пациент — это тот, у кого есть контроль над происходящим, аналитик — это тот, кто является жалкой и слабой фигурой.

Пациенты ходят там, черт побери, где им вздумается! Все, что аналитик может — это сказать «если ты соблаговолишь послушать меня хотя бы на мгновение — если бы ты смог направить свое внимание на это конкретное место, вместо текущего — ты бы смог увидеть, что... и так далее, и так далее». Это все, что мы можем.

В том случае, все, что я мог — это время от времени направлять внимание пациентки на то, что именно она делала для сдерживания вещей, которые рвались из нее наружу — что-то, куда она предпочитала не смотреть.

Это называется «анализ сопротивления», что совсем не подразумевает, что ты трясешь пальцем и говоришь пациенту «Ты сопротивляешься!». Это — худшее, что можно сделать в данном случае, и я боюсь, именно это я и делал в первые годы работы. Правильный же способ — указывать пациенту на тот факт, что он предпочитает не думать о некоторых вещах и не чувствовать некоторые эмоции, чтобы пациент стал более осознанным и эти уклонения не происходили автоматически. Это все. Это — скальпель аналитика.

Аналитик не может вскрыть разум пациента, залезть туда и начать крутить там гайки. Единственное, что он может — это сказать «смотри сюда», и в большинстве случаев пациент даже не смотрит! Но иногда это случается, и автоматическое поведение становится менее автоматическим.

В «популярной культуре» аналитик делает именно так: говорит «это сопротивление» и раздает диагнозы направо и налево. В реальности же эти способы не работают. Как всегда, есть профанное и сакральное представление, причем сакральное обретается только с опытом, но долго занимаясь психоанализом, можно оторваться от людей. Хотя, может в этом и было желание?

По этому поводу Аарон даже цитирует Оруэлла:

Многие люди искренне не хотят быть святыми, и, возможно, некоторые из тех, кто достиг святости или стремится к ней, никогда не испытывали сильного искушения быть людьми.

Джордж Оруэлл, «Размышления о Ганди»

Я же в связи с этим вспомнил вот эту цитату:

Буддийский мастер Чогьям Трунгпа Ринпоче любил повторять, что «если вы можете каким-то образом избежать духовной практики, то постарайтесь ее избежать».

здесь

В случае с «хардкорными» психоаналитиками не очень понятно: они изначально были дефективные, как люди, или это приобретенное в процессе практики? «Домедитировались до пустоты». В данном случае — доанализировались.

Психоанализ, как религия — довольно депрессивен. Как профессия — невозможен и невероятно сложен.

Помогает ли он — и как?

В общем-то, наверное, помогает (это уже мое мнение, в книге описана тоже довольно депрессивная точка зрения на это), в том числе и из-за своей стерильности. Это какие-нибудь гештальтисты работают так, как будто контрпереноса не существует.

Dance like there’s nobody watching,
Love like you’ll never be hurt,
Work like there’s no countertransference.

Нужна ли стерильность и нейтральность, или можно другими методами? Является ли психоанализ единственным работающим способом? Об этом разговора даже не идет (понятно, что нет), но вот «психоанализ — такой, любите (если получится) и жалуйте».

Я сам трепетно люблю психоанализ по своим причинам, в том числе и за стерильность. Два моих терапевта из трех — члены IPA, что не сделало меня психоаналитиком. А вот если бы меня гештальтист покусал — наверняка бы что-нибудь в рану занес.

Эта книга — «история болезни» психоанализа. Захватывающая история о том, как не-люди помогают людям. Если вы захотите прочитать единственную книгу о психоанализе, то это она.