Терапия и христианство

Любимый клиент (вы ни за что не узнаете, кто это, потому что все мои клиенты любимые) попросил, чтобы я объяснил терапию для его православной мамы.

Я уже шутил на эту тему (там примерно 49% шутки), но могу и серьезно.

Терапия — это исповедь и покаяние.

Но без Бога. Вернее, если совсем быть точным, в качестве Бога выступает сам клиент (а не терапевт, как можно было бы подумать).

Осталось объяснить, что такое покаяние, а то многие поймут не так.

Для начала вполне статьи из википедии хватит. Там написано, что

Пинк отмечает, что нередко люди принимают за истинное покаяние страх перед Божьим наказанием. «Это никоим образом не так. Осуждение законом — это страх ада, евангельское покаяние — это обращение к Богу; одно — страх наказания, другое — боязнь греха; одно — влияет на разум, другое — смягчает сердце». — отмечает он.

(Мы уже знаем, что «Бога» надо заменить на «себя», то есть терапия — это не обращение к Богу, а обращение к себе, что согласно некоторым современным тенденциям одно и то же).

Во время покаяния человек:

— проговаривает и осознает свои грехи
— пересматривает свою систему ценностей
— принимает решение отказаться от греха

Во время терапии человек:

— проговаривает и осознает свои паттерны, которые мешают ему жизнь
— пересматривает свою систему ценностей
— принимает решение отказаться от паттернов

Разница, как мы видим, только в том, что в первом случае человек отказывается от «грехов», а во втором — от чего угодно другого, тут можно подставить любой психологический термин. Комплексы, жизненные сценарии, негативные программы подсознания, вредные привычки, дезадаптивные стратегии — и так далее.

С грехами проще — есть конкретный список, данный свыше. С грехами и сложнее, потому что страх наказания все-таки есть, что бы там Пинк ни утверждал.

С терапией сложнее, потому что там список своих «грехов» ты должен выбрать сам, понять, что хорошо и плохо для тебя. С терапией проще, потому что она гибче и лучше «настраивается».

Тут, конечно, некоторые могут заявить, что «раз терапия безбожна, то она скатится в полный сатанизм», но это не так, терапия стоит на позициях гуманизма.

А Курт Воннегут сказал, что «Быть гуманистом означает, что ты стараешься вести себя благородно и честно, не ожидая за это ни наград, ни наказаний в следующей жизни».

Такие дела.

Гантрип против Бейссера

У гештальтистов есть такая «Парадоксальная теория изменений», которую в короткой статье сформулировал некий Арнольд Бейссер.

Короче говоря, она заключается в следующем: изменение происходит тогда, когда человек становится тем, кто он есть на самом деле, а не тогда, когда он пытается стать тем, кем он не является. Изменение не происходит через намеренную попытку изменить себя самого или кого-либо, но происходит тогда, когда человек старается быть тем, кто он есть на самом деле – быть полностью вовлеченным в настоящее. Отвергая роль агента по изменениям, мы делаем так, что значимое изменение может произойти.

Гештальт-терапевт отказывается от роли этакого «специалиста по изменениям», так как его стратегия – поощрять или даже настаивать на том, чтобы пациент был тем, кто он есть на самом деле. Он верит, что изменения не происходят с помощью намеренных попыток, принуждения или убеждения, или путем инсайта, интерпретаций, или чего-либо подобного по смыслу. Скорее, изменение может произойти, когда пациент отказывается, хотя бы на некоторое время, от попыток стать тем, кем он хочет стать, и пытается быть тем, кто он есть на самом деле. Посылка состоит в том, что человек должен остановиться на одном месте, чтобы иметь некоторую (небольшую) опору для движения, и ему тяжело или невозможно двигаться без такой опоры.

Арнольд Бейссер

Это коротенькая статья, найдите ее и прочитайте, будет полезно всем.

Одного из моих клиентов эта теория настолько впечатлила, что он попросил написать про нее заметку, еще подробнее и понятнее. Выполняем его просьбу!

Поначалу я, честно говоря, удивился. Сначала я удивился, что эта теория «парадоксальная», потому что никаких парадоксов я в ней не видел. Потом я удивился, что у гештальтистов это довольно «базовая» теория (хотя я могу и ошибаться). Потом я задумался, что к ней можно добавить, чтобы набралось на заметку, и ничего не придумал.

Ну и вот читаю надысь у Гантрипа (а он — психоаналитик) по сути эту же теорию, сформулированную походя, так как книга не об этом, но, вместе с тем, описанную гораздо более глубоко и раньше, чем у Бейссера.

(У менее травмированных людей, которые в детстве хорошо пахли, все не так запущенно и менее «выпукло», но принципы остаются теми же).

Приняв точку зрения о том, что человеческая природа является конституционально бисексуальной, Винникотт хочет выяснить, что это значит, пытаясь выделить «чистый мужской элемент» и «чистый женский элемент» в нашей конституции. Он высказывает предположение, что природа мужского элемента выражена в «делании», а природа женского элемента — в переживании «бытия», которое, как он считает, всегда передается матерью. Эти термины: «делание» и «бытие» — требуют точного и тщательного определения, однако ясно, что способность к «деланию» должна основываться на предшествующей способности к «бытию», базисному переживанию безопасного, бестревожного «существования». Мы можем наблюдать в клинической практике у наших пациентов, что борьба за сохранение активности и «делания», когда индивид находится в тисках базисного чувства «не-бытия» и отсутствия уверенности в себе как в личности, неизбежно приводит к тяжелой тревоге и опасному напряжению. Достаточно стабильные взаимоотношения со стабильной матерью являются основой, через первичную идентификацию, появления переживаний безопасности, самости, идентичности, характерного начала эго, делая возможным, в свою очередь, рост объектных связей, по мере того, как продолжается дифференциация субъекта и объекта, и младенец приобретает «не-я» мир, и чувство, что он является «собой» отдельно от этого мира. До этого эго наличествует как потенциал, находящийся в скрытом состоянии в психике, тогда как младенец начинает жить как «целостное человеческое бытие» (Винникотт). Именно это имел в виду Фэйрберн, когда говорил о «первоначальном едином эго». Но лишь через такую разновидность опыта взаимодействия с матерью может зарождаться эго в качестве специфического развития, все более осознаваемого факта переживания (это не то же самое, что позднее развивающееся «самосознание»). При отсутствии такой разновидности связи «мать—младенец» не начинается развитие жизнеспособного эго, и возникающее в результате чувство глубинной внутренней пустоты, ничтожности, «не-бытия как личности» является тяжелейшей изо всех проблем для психотерапии; проблемой, которая может быть решена, лишь если понимание ее аналитиком приведет к связи пациента с ним, чтобы сделать возможным задержанный старт в развитии эго.

...Затем, принимая винникоттовское утверждение, что женский элемент приносит опыт «бытия», а мужской — «делания», мне кажется, что в клинических случаях мы всегда находим диссоциированным женский элементу как у мужчину так и у женщин, и что фундаментальная диссоциация связана с женским элементом. Если «бытие» существует, «делание» будет естественно вытекать из бытия. Если «бытия» нет, оно диссоциировано, тогда вынужденная разновидность «делания» будет «выполнять свой долг» за них обоих, но там, где способность к «деланию» терпит полную неудачу, это обусловлено тем, что чувство «бытия» полностью отсутствует. Одна из женщин, выступавших в телевизионной программе на тему «Чувство принадлежности», заявила: «Я с головой погрузилась в брак и материнство и попыталась заменить бытие деланием». Именно «чувство бытия», женский элемент, либо никогда не был в ней пробужден, либо был утерян в процессе ухода и регрессии в бессознательные глубины, сердцевину ее либидинальной природы. Он остался диссоциированной возможностью, без чего любое интенсивное «делание» подобно постройке здания без какого-либо фундамента, на который можно опереться. Ее вынужденное, напряженное «делание» не было диссоциированным, за исключением того, что оно не было спонтанной деятельностью. Женский элемент наилучшим образом иллюстрируется материнским чувством, которое пробуждает и благоприятствует переживанию «бытия» у младенца как отправного пункта роста всей личности; способностью чувствовать совместно, а затем способность к сопереживанию, способность чувствовать себя «находящимся во взаимоотношениях», базисной взаимосвязью эго, ядром чего является чувство «бытия», без которого психика утрачивает весь смысл собственной реальности как эго. Человек не может «быть» кем-либо в вакууме. Развитие способности «быть» в опыте первичной связи с достаточно хорошей матерью будет спонтанно приводить к возникновению хорошей естественной способности «делания», к осуществлению действий, необходимых для сохранения взаимоотношений на практике. Переживание «бытия» будет сведено на нет, если оно не приведет к практическому «деланию». Переживание «делания» при отсутствии безопасного чувства «бытия» дегенерирует в бессмысленную последовательность каких-либо активностей (как при бессмысленном обсессивном повторении одной и той же мысли, слова или действия), выполняемых не ради достижения осмысленной цели, а ради бесплодного усилия «поддержания своего бытия», «производства» чувства «бытия», которым индивид не обладает.

Отсутствие или диссоциация переживания «бытия», и вместе с тем неспособность к здоровому естественному спонтанному «деланию» — это радикальный клинический феномен в анализе. Пациенты осознают, что они упорно работали всю свою жизнь, постоянно что-либо «делая» не естественно, а вынужденно, что породило иллюзорное чувство реальности своей личности, замену переживанию своей «сущности» здоровым и уверенным образом, и стало единственной основой уверенности почти у всех пациентов, жалующихся на отсутствие подлинного чувства реальности. Переживание «бытия» является чем-то большим, чем простое осознание «существования». Оно вовлекает в себя чувство надежной безопасности жизни, возникающее оттого, что человек знает себя как реальное лицо, способное устанавливать реальные связи. Переживание «бытия» является началом и основой осознания возможностей нашей «сырой» человеческой природы для развития себя как «личности» во взаимоотношениях. Эти возможности заложены в нашем психобиологическом наследии, но могут быть развиты лишь в том, что Винникотт называет «содействующим окружением» — адекватным материнским уходом на старте: так что переживания «бытия» и «бытия во взаимоотношениях» с самого начала нераздельны.

Когда развивается это чувство «бытия», «делание» следует за ним как легкое и естественное самовыражение подлинного интереса. (Курсив мой).

Если же чувства «бытия» нет, естественное «делание» не имеет места. Активность становится напряженной попыткой принудить не чувствующую себя в безопасности личность к продолжению «озабоченной» деятельности. Такая деятельность может стать маниакальной или обсессивно-компульсивной, ибо «психика» не может остановиться, расслабиться или отдохнуть из-за тайного страха распасться в несуществование. Именно способность индивида к переживанию чувства «бытия» диссоциируется, остается нереализованной на старте развития. Индивид не может чувствовать себя реальным, потому что на старте жизни никто не пробудил эту способность. Его мать дала ему так мало подлинной связи, что он в действительности стал чувствовать себя нереальным. Это проявляется с поразительной ясностью у тех пациентов, которые чувствуют себя настолько подорванными, что полагают, что никогда не будут достаточно сильными для того, чтобы справляться с жизнью.

Гарри Гантрип

Таким образом, «парадоксальную» гештальтскую теорию изменений можно сформулировать по-экзистенциальному просто:

Чтобы меняться, надо сначала быть.

ЖЖы про терапию

Кроме классиков неофрейдизма, я иногда читаю живых коллег в ЖЖ, примерно в таком порядке: uta-kryakva (давно прочитал), transurfer (давно не заходил, много полезного в первом посте), imja (иногда заглядываю), lual (в первый раз сегодня увидел, но почитаю, пусть будет в списке), evo-lutio (какая-то авторская методика про «ресурс» и психологическую алхимию, посмотрел и бросил, а вот Катя любит).

Если кому есть, чего добавить из ссылок — в комментарии.

Внутренний мир травмы

Читаю Дональда Калшеда, «Внутренний мир травмы, архетипические защиты личностного духа». Дается с трудом, «слишком знакомо».

С первых же страниц там появляется Дьявол, что меня совершенно не удивляет: Дьявол у нас великий разделитель.

Один из ключей к пониманию мы можем получить, анализируя происхождение слова «дьявольский» (diabolical), которое образовано от греческих dia (раздельно, через, врозь, между) и ballon (бросать),— то есть глагол означает «разбрасывать, разделять». Отсюда дьявол, в общепринятом значении,— это тот, кто препятствует, разрушает или дезинтегрирует (диссоциация). Антонимом слова «дьявольское» является «символическое» (symbolic) — от греческого symballon, что означает «сводить вместе». Нам известно, что процессы разделения и соединения составляют основу психической жизни и что, по-видимому, антагонистическая направленность этих процессов представляет собой пару противоположностей, оптимальный баланс которых характеризует гомеостатические процессы саморегуляции психики. Без «разделения» невозможна дифференциация, без «соединения» невозможной была бы синтетическая интеграция, приводящая к образованию более крупных и сложных систем. Областью особенной активности этих регуляционных процессов является переходная граница между психикой и внешней реальностью, которую можно сравнить с вратами, нуждающимися в охране. Тогда мы могли бы уподобить деятельность системы психической саморегуляции системе самосохранения, аналогичной биологической иммунной системе...

...Мы могли бы представить реакцию на травму как нарушение естественного защитного процесса «иммунного реагирования»...

...Фрейд и Юнг были убеждены, что травматическое событие само по себе не может быть ответственно за расщепление психики. В конечном счете, наибольший ущерб причиняет именно внутренний, психологический фактор...

Простым языком — в ответ на травму происходит расщепление, но иногда травма выглядит настолько ужасной, а расщепление происходит настолько хорошо, что от расщепления вреда больше, чем от самой травмы. Но поди ж объясни это Дьяволу. Это достаточно простой язык? Вы слово «расщепление» знаете? С кем я вообще разговариваю? Кто здесь?

Дьявола, естественно, не существует, есть прекрасный принцип, о котором писал Ялом, этот принцип называется «как будто». Скажем, у человека «на самом деле» нет деления на Эго и Ид, это все выдумки Фрейда, но иногда про человека можно сказать, что он ведет себя так, как будто поделен на две части, одна как будто называется Эго, а вторая — как будто Ид. И вот это «как будто» нельзя никогда забывать.

Так что представим, что Дьявол существует.

В Таро есть карта Дьявол, и она — как раз «про это», а не про библейского черта. Что не удивительно, это тот же символизм, что и у Юнгианцев.

Перед терапевтом, работающим с серьезной травмой, стоит нелегкая задача — договориться с Дьяволом. Несмотря на то, что задачи у них противоположные: у терапевта — интегрировать человека, у Дьявола — дезинтергировать, конечная цель одна и та же. Просто Дьявол давно не выходил наружу и не в курсе, что жизненные обстоятельства поменялись.

Но, опять-таки, это только метафора.

С другой стороны, во время терапии мне снился трикстер, а только сегодня я вспомнил мою очень старую формулировку, что депрессия — это договор с Дьяволом. Вот так, дословно — я пару раз говорил, что я заключил сделку: я согласен на «пониженный эмоциональный фон» (сейчас я понимаю, что это была жуткая депрессия), а взамен я не скатываюсь в полную драму. На вопрос, с кем сделка, я не моргнув отвечал, что с дьяволом.

Потом, конечно, я понял, «в чем наебалово», договор расторг и первые полгода ходил радостный от того, что мне было плохо: наконец-то хоть какие-то эмоции!

Что же случается, когда мать внезапно исчезает? Винникотт так описывает эту ситуацию:

... [для ребенка] ощущение присутствия матери длится х минут. Если мать отсутствует в течение более чем х минут, ее имаго исчезает, и вместе с ним младенец теряет способность использовать символ единства. Ребенок погружается в состояние дистресса, однако вскоре этот дистресс снимается, потому что мать возвращается через х+у минут. В течение х+у минут с ребенком не происходят драматические изменения. Однако через x+y+z минут ребенок становится травмированным. Через x+y+z минут возвращение матери не улучшает измененного состояния ребенка. Травма подразумевает, что ребенок пережил разрыв жизненного континуума, жизненной целостности, поэтому, начиная с этого момента, примитивные защиты организуются таким образом, чтобы предотвратить повторение переживания «немыслимой тревоги» или возвращения острого состояния спутанности, обусловленного дезинтеграцией нарождающейся структуры эго.

Мы должны иметь в виду, что подавляющее число младенцев никогда не переживали x+y+z единиц депривации. Это означает, что большинство детей не несут через всю свою жизнь груз опыта состояния безумия. Безумие здесь означает просто распад всего того, что составляет личную целостность существования. Восстановившись после x+y+z единиц депривации, ребенок вынужден теперь вновь и вновь постоянно подавлять источник тревоги, корни которого лежат в нарушении непрерывности личного начала.

И про безумие.

Вот все это хихоньки да хахоньки, но когда я пришел к моему терапевту, он вкрадчиво заговорил о том, что я вовремя пришел и от безумия меня отделяет совсем нечего. Я, конечно, подумал, что он набивает цену.

Потом еще несколько людей мне на это ненавязчиво намекали, а совсем недавно и Катя сказала, что чуть более слабый человек на моем месте сошел бы с ума.

В общем-то, да, я могу смело писать в резюме «опыт состояния безумия». Но мы с Дьяволом более-менее договорились, я хорошо все обдумал и решил с ума не сходить.

Заметка медленно, но верно превращается в мемуарную.

Читаю в этой книге толкование сна Мэри, пациентки с похожей травмой: «И если мы посмотрим с этой точки зрения на содержание сновидения Мэри, то сможем предположить, что „смерть“ ее матери является чем-то, что уже много раз эмоционально переживалось ею, даже если Мэри „не знала об этом“, даже если ее настоящая мать была все еще жива».

Я на похоронах мамы, когда мне предложили «подойти попрощаться» сказал прямым текстом: «ой, да ладно, я уже столько раз прощался!».

Надо все говорить открытым текстом. Ну, примерно так:

А в другой книге хорошего терапевта читал про мужика с аналогичной травмой. Читал и потирал руки — ага, как, интересно, терапевт с этим справился? И тут автор пишет что-то типа «Вот такой случай, ага. К сожалению, травма была настолько глубокой и древней, что ничего с ней нельзя было сделать».

Опа, опа! Как нельзя! А как же я?

Я как-то с унынием смотрю на случаи, типа «6 лет терапии», «8 лет терапии». Это что, «либо ишак сдохнет, либо падишах умрет»?

С другой стороны, мне по-настоящему поплохело в 30 лет и всего-навсего к 35 годам я себя вывел на тот уровень, который наконец-то можно назвать «жизнью». Более того — я не побоюсь этого слова — я иногда испытываю что-то, что можно называть «счастьем».

Но там не только терапия (которая формально длилась чуть больше года). Ну а если честно, то от момента формирования терапевтического запроса до момента его выполнения прошло 3 года. Этот срок я считаю, как период моего «исцеления».

А где 3 года — там и 6-8.

С клиентами наблюдается интересный эффект: клиенты с «легкими» проблемами уходят быстро. С тяжелыми травмами — не уходят (3 года! помни про 3 года). Это предпосылка, а интересный эффект состоит в том, что раз тяжелые клиенты освобождают места медленно, рано или поздно у меня «осядут» только они.

И это, блин, очень бодрит, если не сказать «пугает».

Недавно клиент выдал волшебную метафору, которая меня очень взбодрила: не то, чтобы хотелось «убить себя», просто хочется превратиться в кучу пенопластовых шариков и разлететься на ветру, чтобы ничего не чувствовать.

Более точного описания дьявольской диссоциации сложно придумать.

Недавно обобщил опыт (свой, клиентов и знакомых) осознал, что вот это «и тут клиент внезапно вспомнил ужасы детства» — это до такой степени неточная формулировка, что можно смело считать это психологическим мифом. Часто бывает так, что клиент помнит события, но совершенно не помнит, что с ним в этот момент случилось. То есть, человек помнит все факты («в детстве меня положили на полгода в больницу и там забыли»), но совершенно не «помнит», что у него в этот момент творилось в душе.

Всплывает именно эмоциональная составляющая этих «фактов» и человек может в очередной раз это все рассказать, но это уже не будет «крутая история, бро» или вырезка из газеты.

Можно смело говорить клиенту, что скорее всего ничего нового он не «вспомнит». Но что-нибудь обязательно всплывет. (Вот, глагол «всплывет» как-то честнее будет. Или, как говорится, «весна покажет, кто где срал»).

Эта эмоциональная составляющая, если не привяжется к воспоминаниям, может всплыть в виде снов или фантазий. А фантазии тоже работают по принципу «как будто».

Где-то и очень давно вычитал (сейчас, конечно, не найду, где) о каком-то статистическом исследовании, типа «40% людей вспоминают в ходе терапии случаи сексуального насилия, которые потом, после проверки фактов, оказывались ложными». Ну и там попутно проскакивало что-то в духе «...а если так, то не дурят ли терапевты голову?».

В моей практике такого не было, поэтому пишу практически голословную догадку: мне кажется, что эти фантазии — это как и сны, способ клиента сообщить терапевту «я чувствую себя так, как будто был подвергнут сексуальному насилию».

И это нормально, «субъективный мир субъективен».

У Фромма была смешная в своей простоте гипотеза, что во время сна человек всего-навсего менее социально обусловлен. То есть, «наиболее субъективен».