#whitepeopleproblems

Меня тут пытались потроллить на тему «Психология — это не наука, а вообще терапия — это как „поговорить с пристом“», а также «терапия — проблемы белых людей».

Совершенно напрасно пытались, терапевты имеют иммунитет к троллингу (классовая абилка).

Психология и психотерапия относятся друг с другом как химия и алхимия. Не все это еще осознали, но тренд есть. Если первое — не наука, то и второе — подавно.

Психотерапия — это искусство беседы. Примерно как поговорить с пристом. И да, решаются на терапии в основном проблемы белых людей.

Меня, видимо, попытались затроллить правдой!

Хоть я сам и не юнгианец, мне они близки: они, например, называют терапевтом шаманами, а это не только правильно, но и приятно.

(Вот Джеймс Хиллман тоже про это пишет: «Подобно тому как шаман входит в мир духов, восстанавливает эту отделившуюся часть души и возвращает ее обратно, чтобы с ней воссоединиться, в процессе терапии мы обязаны найти то, что осталось позади, и извлечь это на поверхность».

Я до этой его книги пока не дошел, но цитата где-то попалась).

Еще мне они близки за мысль этого самого Хиллмана (которую он только высказал, она там общая) о том, что в процессе терапии клиент переписывает персональный миф.

Миф — это всем известно, что! «Миф — это выдумка».

В процессе терапии клиент себе выдумывает новую выдумку!

Более скучным языком это можно назвать «пересмотром личностных установок».

Например, пациент Ж (публикуется с разрешения) очень хотел стать, скажем, писателем. «Проблемы белых людей!».

При этом он (в своем стремлении) был одинок, а других писателей воспринимал, как конкурентов, которые ему не дают пробиться. А не дают они ему пробиться не потому, что такие злодеи, а просто в силу своего существования. Потому, что согласно другому мифу пациента, «ты можешь быть только либо самым лучшим писателем (либо не быть вовсе)». То есть, «если ты занимаешься каким-то делом, то обязан делать это серьезно», просто это «серьезно» было на уровне «первый в мире».

Таким образом, у пациента было два выбора: либо попытаться стать лучшим в мире, либо мечтать стать единственным в мире. Второе даже правдоподобней.

(Здесь также можно упомянуть детские фантазии пациента на тему Пустого Мира, где он остается один в целом мире — в силу какой-нибудь фантастической катастрофы, например).

Как мы помогли пациенту? Мы предложили ему подумать над следующими мыслями:

«Представь, что все эти другие молодые писатели — такие же, как ты». И «представь, что великие писатели прошлого, с которыми ты согласен — это не конкуренты, потому что „уже все написали“, а „единомышленники“».

Таким образом, гениальный терапевт столкнул желание прославиться (чтобы понравиться маме) с желанием найти единомышленников. Пациент выбрал, что второе желанием ему важнее и стал считать бывших конкурентов единомышленниками.

В результате пациент стал проще относиться к своему «перфекционизму», как так перестал ощущать неимоверное давление со стороны коллег, и наконец-то начал творить.

Сейчас он молодой, но уже подающий надежды писатель.

Случай полностью выдуман.

Кроме пациента. Пациент Ж действительно существует.

Примерно так с этим случаем справилась не наука психотерапия.

Как должна была справиться психология?

«Батенька, у вас перфекционизм, выпейте специальную таблеточку и три раза перечитайте книгу „Легкий способ бросить быть перфекционалистом“ на ночь».

Угнать за 60 секунд

Обычные разговоры за пределами психотерапевтического кабинета напоминают словесный пинг-понг. Один собеседник говорит и делает паузу, второй подхватывает и останавливается, первый подводит итог и т. д. В обычном разговоре это приемлемо, однако в психотерапии, где основная цель — побудить клиента углубиться во внутреннее осознавание, это будет скорее контрпродуктивно. Во втором случае — особенно в самом начале работы — вербальную активность психотерапевта чаще всего стоит свести к минимуму так, чтобы клиент мог сосредоточиться на потоке своей субъективности.

Бьюдженталь, «Искусство психотерапевта»

Все терапевты сходятся в том, что терапевту надо поменьше разговаривать.

Так и хочется добавить «и побольше слушать». Потому что, ну если не разговаривать, то что еще делать? И, казалось бы, нет ничего проще! «Просто заткнись и выслушай».

Но нет.

Слушать надо особым образом (это называется «присутствие»), который я не буду здесь описывать, но отсутствие которого очевидно. А если же, простите, присутствие присутствует, то это тоже ощущается.

Да, можно сказать, что присутствие выдает мимика, жесты и прочие невербальные способы. Наверное, так оно и есть. Но это — как разница между искренней и неискренней улыбкой. Присутствие сымитировать невозможно.

Я же хотел рассказать вовсе не о присутствии, а об не очевидных последствиях установки «говорить надо меньше».

Разговор на терапии — это ткань, которую создает клиент (и это буквальная метафора, слова «текст» и «текстиль» — однокоренные).

Пока клиент ткет, он находится «в потоке». Даже пауза в разговоре — это то место, где клиент ведет внутреннюю работу. Думает. Надо дать ему на это время, нельзя просто так удачно что-то ввернуть в паузу.

Надо дождаться, пока он додумает и «даст слово тебе», а делает он это часто тоже невербально.

Вот тут-то у терапевта и есть шанс!

Надо очень «компактно» высказаться, причем настолько компактно, чтобы не выбить клиента из его потока.

И главная сложность — это, естественно, тяжесть выбора.

Грубый пример: клиент сказал, что он испытывает такое-то чувство, связал это чувство с еще одной ситуацией, а потом упомянул бабушку. И дал терапевту слово.

Терапевт может выбрать что-то одно. Он может отправиться в погоню либо за бабушкой, либо за ситуацией, либо за чувством. Нельзя сделать так: «а давайте-ка разберем по пунктам».

Терапевт и клиент плывут вместе по реке на одной лодке и доплывают до развилки. Надо свернуть, но потом вверх по течению уже не поднимешься. «Нельзя в одну реку дважды» — это как раз про психику.

При этом терапевт говорит не «направо!», а «не хотите ли повернуть направо?».

Если у терапевта всего один шанс высказаться за сессию (особенно на первых сессиях так, смотри выше Бьюдженталя), то на этом шансе лежит «ответственность» за удачу целой сессии.

Тут, конечно, некоторые могут вспомнить дзен-учителей, которые парой фраз переворачивали мир учеников. Сравнение, возможно, уместно.

Пример из моей терапии. В которой я выступал, как клиент — поэтому публикуется с разрешения клиента.

Я сидел и убеждал терапевта в том, что расщепленность — это круто. Что у меня есть несколько частей, которые я могу переключать. Почти как независимые личности, но все еще не сумасшествие.

Он это все терпеливо выслушал и сказал «так это что, мне надо каждый раз спрашивать, с какой частью вас я сейчас разговаривал?».

И это меня излечило.

Проснулся на следующий день целостным человеком!

...ах, если бы это так и работало.

Если давать точное определение происшедшему, то «фраза мне понравилась». Я даже записал эту фразу — и опубликовал ее сейчас, много лет спустя.

И она, определенно сработала, но не мгновенно. Обладая сегодняшним опытом, я могу разобрать, как и почему она сработала.

Эта фраза натолкнула меня на следующую цепочку:

1. Я хочу, чтобы меня поняли. У меня есть такая важная потребность. Например, я удовлетворяю ее тем, что пишу в блог.
2. У меня есть потребность в безопасности, для этого субличности обычно и формируются.
3. Если я использую субличностей, собеседнику труднее понять меня, так как акт коммуникации нарушен. Ну не может же он, правда, каждый раз спрашивать, с какой частью меня он сейчас разговаривал? Что это за разговор такой? Вот, посмотрите, терапевт жалуется, ему тяжело! Впервые! Нашелся человек, который наконец-то, пожаловался! А что же вы, остальные-то, молчали?!
4. Таким образом, субличности вредят удовлетворению важной потребности.
5. Что важнее, эта потребность или безопасность (ради которой существуют субличности)?
6. К сожалению, эта потребность важнее.
7. Вывод? Субличностями можно пожертвовать, запускаем программу по их медленной переработке. Почему именно «медленной», а не «немедленной», думаю, очевидно. Мы же по реке плывем. Сегодня опустил в нее послание в бутылке — через месяц выловили ниже течения.

А если бы терапевт вместо этого начал бы меня переубеждать? Я бы сказал «ой, да ничего вы в моих страданиях не понимаете, вам легко говорить „будь целостным!“, вы же терапевт!».

Поэтому оно и называется «искусство психотерапии», да.

...с другой стороны, искусство субъективно.

Ялом в наших с ним беседах разные интересные истории рассказывает, в том числе и такую: договорились они с клиенткой, что оба будут вести дневники терапии и записывать результаты сессий. В конце терапии сравнили.

Оказалось, что Ялом записывал свои блестящие формулировки, а женщина — совсем другое. Например, он ее один раз пожалел, о чем он не помнит, а она — да.

Ялом, конечно, расстроился. Блестящие формулировки никому не нужны А потом вспомнил, что деньги-то заплачены, клиент доволен, а терапия успешна.

Если же говорить серьезно, то это все вполне ожидаемо.

Люди редко помнят точные формулировки, для этого надо иметь определенный лингвистический талант. Но они помнят общие ощущения, к тому же в праве (и даже обязаны) выносить из терапии свое.

Почему сравнивали дневники после терапии — тоже понятно.

(По этим же причинам я не могу публиковать диалоги с клиентами, пока те проходят терапию. Я ведь не могу даже показывать их клиентам, чтобы попросить разрешение!)

Real slim shady

У меня тут недавно был клиент с проблемами снобизма и комплексом самозванца.

Дескать, есть «настоящие» специалисты, а есть шарлатаны. Это, кстати, правда — есть и те и другие. Клиенту, правда, казалось, что шарлатан именно он, а все остальные — настоящие.

(Нет, клиент — это не я сам. Я его вылечил, как смог).

Но деление на «тру» и «не тру», то есть на «настоящих» и «не настоящих» наблюдать познавательно.

С одной стороны, каждая дисциплина — или каждое «течение», скажем так — старается оставаться чистой. Там есть какие-то нормы, правила и авторитеты. Иначе на что опираться-то? С другой — всем известно и очевидно, что любое развитие происходит через отклонение от нормы.

Имеем конфликт. С одной стороны, хочется без извращенцев. С другой — именно извращенцы «толкают науку вперед».

(Поэтому, кстати, много интересного происходит на стыке наук — там извращенцы всегда могут прикрыться, мол, «а вот это я из соседней науки взял»).

Чем больше у области проблем, тем толще извращенцы. Очевидно, что на кризис объективизма должны были вылезти всякие совсем сумасшедшие люди. И вылезли!

Вот, например, представитель экзистенциальной психологии отнекивается:

...термин „экзистенциальный“ в наши дни сомнителен и запутан и ассоциируется с движением битников как одна крайность и с эзотерическими, непереводимыми немецкими философскими концепциями как другая. Правда также, что это движение собирает вокруг себя фанатиков, от которых не свободны ни экзистенциальная психология, ни психиатрия.

С практической же стороны мне интересно, где наступает та черта, после которой «оригинальная концепция» или «передовая концепция» начинает считаться «мракобесием» и «ересью».

Применительно к «людскому быту» — то же самое. Есть какая-то грань, когда человек уже не считается «оригинальным» и становится «сумасшедшим». Это, естественно, один и тот же вектор движения, просто сумасшедший «зашел слишком далеко».

Иными словами, я размышляю на тем, что такое «слишком».

В течение этого времени я изучил только две книги, написанные о тревоге к нашему времени: «Проблема тревоги» Фрейда и «Концепция страха» Кьеркегора. Я оценил формулировки Фрейда, а именно, его первую теорию о том, что тревога – это появление подавленного либидо, и вторую теорию о том, что тревога – это реакция эго на угрозу потери любимого объекта. Кьеркегор, напротив, описывал тревогу как борьбу бытия с небытием – которую я сам мог непосредственно пережить в санатории, борясь со смертью или с перспективой остаться инвалидом на всю жизнь. Он хотел обратить внимание на то, что настоящий ужас, проявляющийся в тревоге, – это не смерть как таковая, а тот факт, что каждый из нас находится одновременно по обе стороны баррикады, что «тревога – это болезнь, которой человек страшится», – писал он; таким образом, как «чужеродная сила, она держит человека в своих объятиях, и он никак не может вырваться».

Что меня сильно поразило, так это то, что Кьеркегор писал именно о том, через что прошел я и мои пациенты. А Фрейд нет; он писал на другом уровне, давал формулировки психическим механизмам, благодаря которым появляется тревога. Кьеркегор описывал именно переживания человека во время кризиса. В частности, это был кризис противостояния жизни и смерти, который полностью реален для нас, пациентов, но он писал о таком кризисе, который, я думаю, по сути своей не отличается от различных кризисов людей, пришедших на терапию, или даже от кризисов, которые все мы переживаем в далеко не минутной форме десятки раз в день, даже когда мы отталкиваем прочь мысль о грядущей перспективе смерти. Фрейд писал на техническом уровне, здесь его гений превзошел всех; возможно, больше, чем все люди его времени, он знал о тревоге. Кьеркегор – гений другого порядка, – писал на экзистенциальном, онтологическом уровне; он знал тревогу.

Это не ценностная дихотомия; очевидно, что оба подхода необходимы. Настоящая проблема, до некоторой степени, появляется благодаря культурно-исторической ситуации. Мы на Западе являемся наследниками четырех веков технических достижений в области власти над природой, а теперь и над нами самими; в этом наше величие и в то же время – самая большая опасность. Опасность не в том, что мы не учитываем какие-то технические моменты (что подтверждается, если необходимы, конечно, какие-то подтверждения, огромной популярностью Фрейда в этой стране). Скорее мы подавляем противоположное. Если позволите использовать термин, который я буду обсуждать и определять более полно позднее, то я бы сказал, что мы подавляем смысл бытия, онтологический смысл. Одним из следствий подавления смысла бытия является то, что у современного человека образ самого себя, его опыт и концепция самого себя как ответственного индивида также отделены друг от друга.

Ролло Мэй, ПРОИСХОЖДЕНИЕ ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНОЙ ПСИХОЛОГИИ

Ну вы слушайтесь, это же поэзия: «В этом аспекте „бытие“ должно быть определено как индивидуально-неповторимый рисунок возможностей».

Ну вы вдумайтесь, это же философия: «Я убежден в том, что любая концепция, основанная на предположениях о фрагментарной структуре некой целостности, сама является фрагментом».