Dark side of the Moon

Играю на гармошке.
Мама, пытается поговорить не о себе:
— А ты почему ноты не учишь? Ну, мелодию бы разучил на гармошке.
Жена:
— Так, а он что делает?
— Ну, он одну и ту же мелодию играет, бубубу, бубубу.
— А как учат?
— .... А.... Немецкая что ли мелодия?
— Почему немецкая?
— Ну, немцы же на губных гармошках играют.

Мне кажется, я задолжал панегирик.

Сказочник я — в маму.

Мама умела связать не связуемое и плести на основе реальности ажурную паутину бреда. Кто-то назвал бы это шизофренией, но официальной бумажки на этот счет не было.

Иными словами, мама была самозванцем. Даже, скорее, талантливый самоучка без официальных бумаг.

В этом я тоже в маму, или, как говорила мама, «я вся в тебя».

«Черный — это новый белый» — это уровень дилетантов, вы попробуйте «черный — это новый кислый».

Мама это делала с невозмутимой серьезностью.

Я делаю это с невозмутимой иронией.

Мудрец послушал двух спорщиков. Послушав первого, сказал ему «ты прав». Послушав второго — сказал ему «ты прав». Появился третий и заметил, что ну не могут же оба быть правы. «И ты прав!».

Это тонкая линия, и я не хочу ее рвать.

Пару недель назад разговаривал с людьми, которые по своей нелепой неосторожности пытались понять меня. С тех пор я их и не видел.

Совершенно реальный разговор, ну не выдумал же я это все, как мама!

— Ты почему так медленно отвечаешь?
— Я выбираю, что ответить.
— У тебя есть выбор? Сколько там вариантов?
(Задумываюсь)
— Ну, примерно все.
— ?

Я могу ответить любым способом. И это не будет набор звуков, потому что умение связать несвязуемое — это семейная черта.

Оказалось, что они не выбирают, что ответить. А просто отвечают слова. Слова сами приходят в голову и складываются в предложения.

А я — выбираю. Я даже осмелился сказать, что человек — сам себе господь Бог и может делать выборы относительно себя. Пусть даже если не относительно внешнего, материального мира, но хотя бы внутреннего, психического.

Меня попросили это продемонстрировать — искренне захотеть стать невидимым, а так же полностью принять точку зрения другого человека.

Как два равнозначных чуда. Выбери одно, продемонстрируй и убеди нас в том, что ты Будда.

От первого я отказался.

Я не мог не отметить про себя выбор конкретно двух этих чуд, как примеров. «А почему ты выбрал именно такие примеры?», — мог бы я спросить. Но не спросил. В конце концов, люди искренне пытались понять меня. Я как-то пытался понять мою маму. И посмотрите, чем это кончилось.

Да, я знаю, что «ты не выбирал» эти примеры, просто сами пришли на ум! А почему ты, когда не выбирал, не выбрал именно их?

А вторым — принятием точки зрения других — я занимался с момента начала разговора, я всегда это делаю. Но раз это не очевидно, то и демонстрация не поможет.

Мне не поверили, «так не бывает».

Но отсюда и долгие ответы. Да, я понимаю, о чем ты. Ты прав. Нет, я с этим не согласен. И я прав. Да, так не бывает. И ты прав тоже. А теперь мне тебе надо ответить за троих. Можно, я возьму на это в три раза больше времени?

Ну, хорошо, «Ты прав. Так не бывает». Счастлив?

От первого — искреннего желания стать невидимым — я отказался еще раньше, а не когда мне предложили. Но выбор — это такая вещь, которую надо делать ежесекундно. Поэтому я перепроверил свои ощущения и отказался еще раз, осознанно.

Это называется «сумасшествие», я им так и сказал.

Если я продемонстрирую это чудо, искренне захочу стать невидимым, то буду совсем, как мама.

Стану неотличим от нее. То есть, пропаду.

Иными словами, стану невидимым.

.

It’s all fun and games till someone loses himself

Внезапно дошло, что Иисус делал до так называемого «возраста Христа», и почему об этом так мало в Библии.
(эта шутка — про терапию)

Надо быть проще. Люди потянутся.

Терапевт часто говорил со мной на совсем простом уровне (и это — редкое умение), а уже домысливал до своей сложности я сам (и это — редкое умение).

— Ох уж этот родительский контроль!, — говорю я, — ну тот, который у воображаемых родителей. Голоса в голове. Вот бы его вообще задушить, один вред!
— Представьте себе, что вы полностью не контролируете свои порывы, — говорит терапевт и приводит пример красивых девушек, на которых бы я кидался на улице. Ну, фрейдист, что с него взять.

Когда шел к психотерапевту, я очень надеялся, что хоть на первом сеансе не будет разговоров про секс. Надо было, наверное, не начинать беседу со слов «Добрый секс, Олег Александрович».

Я пару минут думаю и понимаю, что да, душить — не наш выход. (Совершенно простой вывод, который почему-то доступен не каждому. Я, наверное, просто не душитель).

Проблема же, как оказалось, только в том, что воображаемый контролер ощущается, как вещь неподконтрольная. Кто контролирует контроллера, если контроллер всех контролирует?

«Против нас контролирует». Но если он — это то, что удерживает меня и от того, чтобы бросаться на улице на девушек — то немного и за нас.

«А давайте с ним подружимся, чувак просто делает свою работу же».

Или, вот, например, рекурсии и самозависимости — это весело.

— Вы не думали уменьшить контроль?, — спрашивает терапевт.
— Думал. Да, я много контролирую. А как его уменьшить? «Я проконтролирую, чтобы поменьше контролировать?».
— Это приведет к суперконтролю, — подтверждает терапевт, по поводу чего я испытываю легкое раздражение: ну я же только что сказал «проконтролирую не контролировать», я же сам понимаю всю иронию. Мог бы и улыбнуться.
— И как тогда?
— Понятия не имею!

(Потом оказалось, что контроль — исключительно от недоверия к людишкам, вдруг они сделают все не то без контроля-то! И уменьшить контроль можно, увеличив это самое доверие).

Иногда бывали парадоксы, тоже самозакольцованные. То, что казалось не собой, в результате оказывалось вариантом себя.

Скажем, «ответственность». Одно из проблемных мест терапии: как только человек понимает, что все происходящее — его ответственность, только тогда он способен на изменения.

Но человек любит отдавать ответственность другим.

— И что, не хочешь брать ответственность?, — спрашивает терапевт.
— Неа, — отвечаю я. Мне эта ответственность не нужна. Ответственность — это тяжело. Я буду бороться до последнего, лишь бы на меня это не спихнули.
— А вот в этих и этих ситуациях что было?
— Ну, это я добровольно взял на себя ответственность.
— И что случилось?
— Я полностью расслабился. Все было в моих руках, если кто-то облажается, то это буду я.
— Странный парадокс: когда вы берете на себя ответственность, вы успокаиваетесь, но, тем не менее, оказываетесь ее брать. Почему?

Разбираюсь. Оказывается, что я не хочу брать вполне конкретную ответственность, которая мне не нужна, потому, что она не моя. Например, ответственность за то, что другой человек чувствует. А ее на меня пытаются свалить. А я не беру.

И делаю, в общем-то, совершенно правильно — такую ответственность на себя брать нельзя, «себе же дороже».

Но что-то меня гложет.

Выход, как оказалось, нашелся простой, но не сразу: надо взять на себя ответственность за то... что я не буду брать ответственность, которую я не хочу!

То есть, как ни крути, а я не мог взять на себя ответственность за отказ брать неправильную ответственность.

А происходило это потому, что я очень любил брать на себя ответственность. И знал, как это тяжело. Так тяжело, что лишняя, чужая ответственность мне не нужна.

Но я не мог открыто сказать близким людям «нет» потому, что «ну а вдруг они тогда меня разлюбят!».

Но не мог открыто сказать «да», потому, что сказав «да», я бы ее взял, а я очень хорошо брал на себя ответственность, а чужая мне не нужна, это тяжело — и так по кругу.

Это, в свою очередь, решилось «всего лишь» изучением вопроса «а готов ли ты всегда жить в страхе „а вдруг разлюбят?“, или ты готов рискнуть и даже если разлюбят, то и черт с ними, самореализация дороже?».

Терапия похожа на игру в бирюльки, где из кучки палочек надо вытянуть одну, не рассыпав остальных. А потом следующую. И следующую. Когда все бирюльки разобраны, наступает просветление.

Смешная ирония состоит в том, что набор бирюлек у всех типовой. Когда он разобран, можно сказать «ой, да это же бирюлька „родители“, у всех такая есть!».

Но человек — это не набор бирюлек, а то, как они лежат. Как сложился узор.

А сложился он у всех по-разному, поэтому умение разобрать его, то есть, терапия — это творчество. Искусство. «Искусство психотерапевта», Бьюдженталь. Это книга. А еще «Искусство психологического консультирования», Мэй. Это тоже книга.

Они там сговорились, насчет искусства.

(Не советую эти книги, они для специалистов. Для нормальных людей — «Наука быть живым», Бьюдженталь. Книга о терапии, адресованная нормальным людям. Хоть узнаете, что это).

Да, я сознательно выбрал такую сумбурную форму для этой заметки. Можно было бы, конечно, расписать все упорядочено. Пошел на терапию, разобрал бирюльки A, B, C.

Но в этом мало жизни.

Нарциссическая мать. Дистанцированный отец. Тонко чувствующий ребенок.

Легкий вариант «ребенка из детдома».

Что, так лучше?

Несколько раз терапевт ошибался.

— Терапия похожа на игру в би..., — говорю я показываю пальцами маленькую херовинку.
— Бисер?, — ошибается терапевт.
— Ой, да какой бисер. Вы ошиблись! Я, конечно, ценю вашу начитанность, но этот ответ слишком банальный для такой сложной личности, как я. На игру в бирюльки.

Этот диалог выдуман, как и все остальные тут. Терапевт ошибался, но это было совершенно не важно.

Я просто не могу рассказать пример, где терапевт ошибался — для этого придется рассказать все «до» и все «после». Почему он ошибся, и как было на самом деле. В чем была его ошибка. То есть, вам правда интересна история моей жизни?

Эти диалоги — отчасти шутка, отчасти — творческая переработка того, что было.

Терапевт на одной из первых сессий спросил, зачем я шучу. Поняв, что передо мной — человек, который готов разбирать каждую мою шутку, я успокоился. И перестал шутить.

Зачем шутить, когда можно сказать прямым текстом?

После сессий я, однако, шутил: так выходило напряжение. Шутил я на темы сессий, про отрабатываемый материал.

Вот, наглядные примеры.

Во многих шутках я дистанцируюсь от терапевта и использую прием обесценивания, чего никогда не делал на терапии. Нет, однажды он меня поймал, когда я назвал его интерпретацию «не совсем бредовой».

Он спросил, зачем я это сделал. Ровно так же, как он спросил, зачем я шучу.

И на тот и на другой вопрос у меня был один и тот же ответ — «валяю дурака за свои же деньги». И я переставал это делать, мне хватало одного заострения внимания на этом.

Однако ж, после каждой особо удачной сессии я шутил, «пока терапевт не видит». Прекрасно отдавая себе отсчет в том, что я делаю. В каждой шутке каждое слово подобрано вручную.

Назвал при терапевте женщин «Мерзкими тварями». Мне кажется, теперь он что-то подозревает.

Разумеется, я их так не называл, это просто сообщение на тему «разбирали мое отношение с женщинами, тяжело». А тут и сразу обесценивание и женщин, и терапевта. Вот какой я молодец.

За пару дней до этого я сменил ник в твиттере на «woman sympathizer». Тоже в виде шутки. Готовился.

Сейчас читаю эти шутки, как очень объемные сообщения (какими они и являются).

Как еще, если не в шутке, можно выразить весь этот парадокс, всю эту любовь-ненависть?

Очень плодотворная была сессия. Терапевт за мои же деньги говорил мне, что я хотел слышать!

О чем эта шутка, например?

Например, все о том же: окружающие высказали предположение, что терапевты — это такие шарлатаны, которые «говорят тебе только то, что ты хочешь слышать». Терапевты льют в уши мед, манипулируют тобой, чтобы содрать побольше денег. И поэтом не нужны.

Когда я шутил эту шутку, у меня уже было понимание, что терапевт — твой союзник. Вольный художник, которого можно нанять за деньги. И что решение нанять принял я сам.

(Случай не самый типичный, поэтому терапевт несколько раз закидывал удочку на тему «кто вас отправил на терапию?». Обычно отправляет жена, так как ей это нужно. После чего терапия, естественно, не работает).

Было и понимание того, что терапевт за мои деньги делает полезную для меня вещь. Делает он это голосом. То есть — говорит. Так как заказчик я, то он говорит то, что я хотел слышать!

Поэтому шутка «терапевт за твои же деньги говорит тебе то, что ты хочешь слышать!» — это буквальное описание процесса, да.

Просто если тебе кажется, что тобой манипулируют, тебя меняет терапевт, а не ты сам, кругом обман, мир враждебен и подобное — тогда да, тогда это отрицательная характеристика.

Если же ты понимаешь, что ответственность за ход терапии лежит на себе и ты согласен с тем, что терапия тебе нужна, то — да! Терапевт за твои деньги говорит то, что тебе нужно.

Даже если это больно. И ты выбираешь (то есть, хочешь) это слышать.

В целом же шутки — прекрасны! Это — гарантированная win-win situation.

Если человек не поймет шутку (а это происходит в 99% случаев), то всегда можно сказать «ты просто не понял шутку» и перестать с ним разговаривать.

Если человек поймет шутку и попытается, например, посочувствовать, то всегда можно сказать «чувак, это просто шутка, ты че» и перестать с ним разговаривать.

И в том и в другом случае, ты спасен! От людей, разумеется.

Кому эти люди вообще нужны!

Мне всегда казалось, что «в тебе нет ничего человеческого» — это комплимент.

Терапия — это выход навстречу своему самому страшному страху с открытым забралом.

Чтобы снизить пафос, вот там котик:

Посмеялись?

Так вот, терапия — это выход с открытым забралом навстречу своему самому страшному страху, формы которого многообразны.

Это нужно далеко не всем, терапия — не панацея, не всем этот страх портит жизнь, и так, как терапия — это искусство, всем ценить ее не обязательно.

Но не знаю, как вы, а я не окажусь (не отказался) от союзника в этом деле.

Да, я все понимаю, «терапевт не нужен», «я сам».

Да, часто терапевт действительно не нужен. Но иногда «я сам справлюсь» — это страх не справиться самому.

Терапевт сказал, что у меня гребанные лабиринты для того, чтобы никто не догадался. Он догадался, придется его убить!

Эта шутка — восхищение терапевтом.

Он не просто догадался, но и как-то продрался через все это.

Да, за мои же деньги. Через мои же препятствия. Я, естественно, помогал ему, как мог. Ну, деньги же мои, а я не люблю валять дурака за свои же деньги.

— И тебе нравится быть таким сложным? — поинтересовался терапевт.
— Телочкам нравится, — отшутился тогда я.

Сейчас у меня есть другой ответ: сложность дает утонченность восприятия (и склонность к искусствам), ради этой утонченности ее можно и потерпеть.

Кроме того, теперь я стараюсь использовать сложность в мирных целях. «Поменьше шутить», то есть. На сэкономленную сложность — понимать других людей.

Это мой выбор, мне он очень нравится.

Μέντωρ

Вообще, у меня есть придворный астролог. К вопросу о точности формулировок — я долго выбирал, как называть этого астролога. Оказалось, что придворный.

Посудите сами: «знакомый астролог» — это пошло. Почти как «знакомый сантехник». Потому что этих астрологов развелось — хоть жопой ешь.

Еще более худший вариант — «один мой знакомый астролог». А второй что?

«Мой астролог» звучит лучше, но есть сумасшедшие, которые шагу не могут ступить, не задав вопрос «своему» астрологу. В то время, как у моего астролога я ни разу не спросил, куда и когда мне ступать. Ну и понятно, что мой астролог на самом деле стоит на позициях экзистенциальной терапии, а астрология — это просто позиционирование.

Можно подумать, что «придворный астролог» — это унизительно, так как царь — самодур. Нет, царь-самодур — это местечковое. Страшный самодур был этот Петр I, вы понимаете. Насильно потащил в Европу.

Придворный астролог — это почетно.

Каков двор, таков и астролог!

Так вот, придворный астролог составила мне (кстати, уже довольно давно) персональный гороскоп.

В котором, помимо прочего, настоятельно рекомендуется завязывать с увлечением терапией, потому что отбоя от женщин не будет. А кто же такого захочет? Да никто!

И еще там был прекрасный пассаж, который я расцениваю, как небывалых размеров троллинг, о том, что мне больше всего подходит профессия, у которой даже пока нет названия.

Дескать, она такая передовая, что остальные еще не доперли.

Я воспринял этот вызов. И вместо того, чтобы искать профессию, начал придумывать ей названия!

Вариантов было много. Например, колпомант. Шутка для тех, кто знает греческий. Остальные варианты перечислены здесь.

Я — экзистенциальный психотерапевт, владеющий приемами гонзо-терапии, guerrilla-терапии и стихийной терапии (терапии посредством стихий: воды, воздуха, огня и земли), редкостный специалист, потомственный человек с 35-летним стажем, антрополог, ксенолингвист, мастер прикладной семиотики, проводник и ситтер, почетный обладатель тау-квадрата с вершиной в Нептуне в 8 доме, искатель сокровищ, сказочник-злодей и смысловик-затейник, любитель вымышленных титулов.

Были и гораздо более непонятные варианты, скажем, «сборщик слонов». Это из истории, когда слепцы подошли к слону с разных сторон и начали «слон — это палка», «слон — это веревка». Сборщик слонов, понятно, это тот, кто собирает слонов из палок и веревок.

Банальные «магические» названия, понятное дело, заняты шарлатанами. А мы-то не такие! Мы-то не шарлатаны. В крайнем случае самозванцы.

Это такая прекрасная игра, придумать название профессии, которой еще нет.

Сегодня вод придумал, что надо продавать услугу «менторство», а не «психотерапия».

Просто ради того, чтобы быть честным в формулировках, как ксенолингвисту.

Помните, кто такой ментор?

Ментор (др.-греч. Μέντωρ) — персонаж древнегреческой мифологии, старый друг Одиссея. Пока Одиссей был недоступен, Ментор был воспитателем Телемаха, сына Одиссея. Потом пошел в нарицательное. А Телемах вырос и наворотил сам делов на целую книжку.

Задорнов бы сказал, что слово «ментор» происходит от двух древнерусых слов «мент» и «ор» (крик). Но первыми шагами в нашем менторстве будет изучение греческого, чтобы Задорнов больше не казался смешным.

Заодно можно называться и «психотерапевт, специализирующийся на переносах отношений с отцом», что то же самое. Всяких безотцовщин лечить, типа меня самого. Шутки шутками, а ведь реально — моя специализация.

И все! А уж как выглядит «менторство» — сие никто не знает, поэтому можно делать, что хочешь.