О типизации типов
Все-таки, меня упрекнули к предыдущей заметке в навешивании ярлыков.
Я, господин/ихний, амбидекстр, дальтоник, белый цисгендерный моносексуал, шизоид с аутизмом и adhd — и вдруг развешиваю ярлыки?
Да никогда. Мне казалось, я про это уже много раз писал, но видимо, надо ещё.
Первый, самый простой ответ на вопрос «почему классификации это не классификации (людей)» дал Юнг, потому что с него вся эта мода и началась (интровертов и экстравертов придумал точно он).
В предисловии ко второму изданию «Психологических типов» он понял, что что-то пошло не так, и написал примерно следующее:
Если кто-либо в силу профессиональных причин погрузился, подобно мне, в хаос психологических мнений, предрассудков, обидчивости и восприимчивости, то он непременно получит глубокое и неизгладимое впечатление о многообразии индивидуальных психических характеров, тенденций и убеждений, и одновременно с этим он почувствует все возрастающую потребность в известном порядке среди хаотического нагромождения точек зрения. Эта потребность требует критической ориентации и общих принципов и критериев, не слишком специфичных в своих формулировках, которые могли бы служить опорными точками (points de repere) в отсортировке эмпирического материала. То, что я попытался сделать в данной книге, и есть, в сущности, критическая психология.Эта основная (фундаментальная) тенденция в моей работе часто остается незамеченной, и слишком много читателей впадают в одну и ту же ошибку, думая, что глава X («Общее описание типов») репрезентирует квинтэссенцию и цель всей книги в том смысле, что она дает систему классификации и практическое руководство к достаточному суждению о человеческом характере. В самом деле, даже в медицинских кругах бытует мнение о том, что мой метод лечения заключается в подгонке пациентов под мою систему и выдаче им соответствующего «совета». Это, достойное сожаления, непонимание совершенно игнорирует тот факт, что подобный вид классификации является не чем иным, как салонной детской игрой, каждый элемент которой столь же пустячен, как деление человечества на брахи- и долихоцефалов. Моя типология перво-наперво представляет критический аппарат, служащий распределению и организации сумбура эмпирического материала, но ни в каком смысле не предназначена для навешивания на людей ярлыков, как это может показаться с первого взгляда. Это не физиономия и не антропологическая система, а критическая психология, имеющая дело с организацией и определением психических процессов, которые — что и демонстрируется — могут быть типическими. По этой причине я поместил общую типологию и определение терминов в конец книги, вслед за описанием, в главах I — IX обсуждаемых процессов с помощью многочисленных примеров. Поэтому я мог бы порекомендовать читателю, который действительно хочет понять мою книгу, углубиться прежде всего в главы II и V. Он получит больше из них, чем из любой поверхностно подобранной типологической терминологии, поскольку последнее служит ничему другому, как совершенно бесполезному желанию навешивать ярлыки.
Для того, чтобы что-то описать и передать знания, это надо классифицировать и поделить. Мы пытаемся классифицировать, простите, «человеческие комплексы» (раз уж слово «комплекс» тоже Юнг придумал), а не людей. Кто делит людей, тот не так понял, и относится к классу так называемых «дураков». «Ни одна книга, вносящая существенно новый вклад в копилку знания, не может рассчитывать на привилегию быть всецело понятой», — пишет Юнг в том же вступлении.
Есть более сложный способ думать об этом, но объясняющий гораздо большее.
Психотерапия — это гуманитарная наука. В английском красиво: есть мастера наук (master of science) и есть мастера наук (master of arts), но гуманитарных. Психотерапия, короче, это искусство, а психотерапевты, выходит, мастера искусства.
Это довольно популярная идея среди терапевтов, дискурс старый, полно источников, её можно оспорить, но тогда тоже — кто не так понял, тот дурак (как завещал Юнг).
Раз это наука гуманитарная, там свои методы. Например, не статистические, а художественные.
Все описания «знаний» в терапии, со времен Фрейда, оформлены в виде «случаев». То есть, в виде историй о конкретных клиентах и пространные выводы в конце (терапевтическая мораль). И до сих пор этот формат поддерживается везде, от супервизий до публикаций.
Терапия работает с «анекдотическими случаями», как я их называю. Разумеется, это вполне себе литературный жанр. Вот, например, Плюшкин — это «имя нарицательное», как учит нас школа, а значит, им можно называть кого угодно, кто «плюшничает» («застрял на анальной стадии», между прочим).
С таким же успехом вместо «Плюшкина» мог бы быть какой-то «Нарцисс». Принцип — абсолютно тот же, вплоть до того, что «Нарцисс» — это герой произведения (мифа) и тоже «имя нарицательное».
В этом плане психоаналитические «теории» являются попытками толковать художественную действительность. Каждую теорию тоже можно рассматривать не как «научный» труд, а как художественное произведение, ну или как минимум художественную критику.
Психотерапевт, который знает несколько как минимум противоречивых теорий — например, как лечить нарциссов: как завещал нам Кохут, или как завещал нам Кернберг? — гораздо более «начитан», чем его коллега, который знает только одну расово верную теорию своей школы. «Насмотренность» — это то, что формирует вкус художника.
Когда Юнг описывает «интровертов», и когда Чехов описывает «человека в футляре» — они делают примерно то же самое, просто первый лечит и не бичует, а второй бичует, но не лечит. Ладно, с Чеховым плохой пример, такая шутка пропала!
Ну, а потом люди в своём желании «понятности» и «конкретики», забывая о том, что искусство должно будоражить, а не успокаивать, всё как обычно портят.
Как жить с шизоидом
Меня, как самопровозглашённого специалиста по шизоидам, спросили, как с ними вообще жить. Вопрос был в духе «на их крупицы внимания подсаживаешься и сходишь с ума» — я сразу же, не глядя, предположил эмоционально недоступного отца. И угадал.
Разумеется, это общее место, что человек, во-первых, выбирает знакомое, потому что знакомое успокаивает, во-вторых, пытается разрешить травму «по-хорошему», то есть, например, всеми силами добиться внимания, расположения, любви отца — но уже в лице партнёра. Жертвы насилия ищут себе мужа-насильника, жертвы неглекта ищут себе мужа-неглетчика и так далее.
Чуть менее общее место — в том, что если жертвы не находят насильника, то они его создают. Отец, например, мог не обращать на ребёнка внимания потому, что просто не любил. Муж-шизоид (если это действительно он) не обращает внимания потому, что он — интроверт. Со стороны «жертвы» это выглядит одинаково: ею пренебрегают. Но, как говорится, «есть нюанс». Жертва, конечно, ранится об мужа-интроверта, но тот-то при этом вовсе никакой не насильник и злодей, а находится «в пределах нормы».
В этом плане, конечно, вопрос лучше переформулировать в «зачем»: не «как» с ним жить, а «зачем это вам?». И ещё, конечно, «зачем вы бедного интроверта мучаете?».
Говно ли я
— Могу ли я? Хочу ли я? Говно ли я? А! Магнолия!
Обкуренный крокодил пытается вспомнить название дерева (анекдот).
Это стоит рассказать отдельно, уже несколько людей спрашивали меня про «шизоида—нарцисса» и можно ли им быть, или что-то в духе «я читаю и нахожу у себя всё».
Я мыслю об этом примерно так:
1. Человека можно сломать.
Травма, «настоящая» — это то место, где рост прекращается. Если представить человека в виде стебля, то на этом месте его обломали и появился пенёк. Следующие травмы в какой-то степени «невозможны»: как сломать то, что не выросло?
У каждой травмы есть свой период, например, шизоидная травма считается более ранней, чем нарциссическая. Ребенок развивается и проходит определенные этапы развития, если на каком-то этапе что-то пошло сильно не так, то возникает характерная травма.
2. Но можно не сломать, а просто погнуть.
Мы можем то место, где сломали, называть «расстройством личности», например, «нарциссическое расстройство личности».
Если нигде не поломали, но есть место, где погнули больше всего, то можно говорить об «организации личности», напр. «нарциссическая организация личности».
Когда мы просто говорим «нарцисс», то совершенно не понятно, о каком уровне ущерба идёт речь.
3. Можно погнуть чуть-чуть.
Если погнутый стебель дорастает до самого конца и несмотря на всё это в целом жив, то такого человека можно назвать невротиком: это самая здоровая и самая последняя организация.
Если человек находит в себе все черты, то скорее всего, он невротик: потому что дорос до конца (и потому что мнительный). Это нормально, что в психике относительно здорового человека есть всё, вопрос — в каких пропорциях.
В таком случае можно говорить о тенденциях или чертах (as in «нарциссические черты»).
4. Мой любимый и, естественно, субъективный способ типизации — по ядерному конфликту. У каждого человека есть один, самый главный конфликт, который занимает всю жизнь.
У шизоидов он, например, «как жить с людьми, если они утомляют?», у нарциссов — «как быть охуенным, когда реальность мешает?» и «как быть умнее терапевта?», у невротиков — «как быть хорошим, когда хочется пошалить?» и просто «как быть хорошим клиентом в терапии?», у орального характера — «здравствуй, няня, где же титька?», у истероидов — «когда уже будем ебаться, даже если с терапевтами нельзя?», у психотиков — «крокодил-залупа-сыр?» и так далее.
В терапии есть такая штука, как «запрос». Так вот: это не он. По духу, конечно, похоже: «на что жалуетесь?», но никто не приносит это на первую сессию. Скорее, после долгой и продолжительной работы всем наконец-то становится очевидно, что.
«Вскрытие покажет, от чего умер».