Anamnesis
Приятным бонусом психотерапии — если ты пишущий терапевт, конечно — является то, что «терапия есть генеральная репетиция жизни» (Ялом), поэтому она так же богата, как сама жизнь — и осмыслять «чем же таким терапия занимается» можно так же бесконечно.
...
Все это осмысление является не больше, чем игрой слов, но а что — нет?
...
Вот, например, анамнез — это история болезни. По-английски — anamnesis. А есть еще такое философское понятие, Anamnesis_(philosophy). По-русски оно называется учение о припоминании или «анамнезис».
...
Платон считал, что истинное познание — это познание мира идей, которое осуществляется разумной частью души. При этом различается чувственное и интеллектуальное знание (умопостижение, мышление).
...
Платоновское учение о припоминании (др.-греч. ἀνάμνησις) указывает в качестве основной цели познания припоминание того, что созерцала душа в мире идей, прежде чем спустилась на землю и воплотилась в человеческое тело. Предметы чувственного мира служат для возбуждения воспоминаний души.
...
В диалоге «Менон» Платон доказывает верность учения о припоминании на примере разговора Сократа с неким юношей. Мальчик никогда до этого не изучал математику и не имел никакого образования. Сократ же настолько хорошо поставил вопросы, что юноша самостоятельно сформулировал теорему Пифагора. Из чего Платон делает вывод, что его душа раньше, в царстве идей, встретилась с идеальным отношением сторон треугольника, которое и выражено теоремой Пифагора. Научить в этом случае — это не более чем принудить душу к припоминанию.
...
Шутка же в том, что в терапия давно уже не занимеются анамнезом (в первом значении), но занимается анамнезом (во втором).
...
Ну или в том, что терапия не занимается анамнезом, но занимаются анамнезисом.
...
Терапевты не пытаются выяснить «ход болезни» (настоящий, взаправду), но пытаются дать клиенту «узнать» — или правильней будет сказать «вспомнить» себя.
...
Или вот вчера родил, что «терапевт играет большую роль в жизни клиента». Да, одновременно и «иметь заметное влияние» и «притворяться, прикидываться кем-либо».
...
Разговаривали мы с товарищем на тему «людям же ничего нельзя передать словами, зачем ты тогда пишешь?».
...
Я довольно настороженно отношусь к книгам по самопомощи, см. «Книги по психологии как топливо для каминов».
...
Но сам тоже же пишу. У меня даже смешной тэг есть — «как правильно».
...
Товарищу я ответил что-то пафосное, типа «Да, словами вообще ничего не передать, но а что делать? Не будем отчаиваться. Тем более, что мне кажется, что взять и провести человека за руку никуда нельзя, каждый идет свою дорогу сам, но можно просто подкинуть человеку следующий вопрос. Ну как вот Сократ юношу вопросами замучил, юноша теорему вывел. Он же в правильном порядке вопросы задавал? «В правильном месте в правильное время».
...
На терапии, кстати, некоторыми терапевтами используется «метод Сократовского диалога». Но это формат один-на-один. В формате один-на-всех приходится говорить с чем-то усредненным, но надеясь, что кого-то что-то зацепит».
...
Поэтому же я терпимо (и, возможно, даже хорошо) отношусь к людям, которые на разный лад твердят одно и то же. При условии, конечно, что они это делают на разный лад, а не повторяют друг за другом один и тот же набор мемов. («Границы», «созависимые отношения», «осознанность»).
...
До тех пор, когда они это делают по-своему, есть шанс, что кого-то именно это «по-своему» зацепит, конкретная формулировка, конкретный случай, конкретный человек.
...
Но бытие самим собой не решает проблем. Оно просто открывает новый путь существования, в котором больше глубины и силы переживаний чувств, больше широты и разнообразия. Человек чувствует себя более уникальным и отсюда – более одиноким, но гораздо более подлинным, так как его отношения с другими теряют свою искусственность, становятся более глубокими, удовлетворяющими его и выявляют сущность другого человека.
...
На этот процесс и на эти отношения можно посмотреть, и по-другому – как на приобретение знаний клиентом (и в меньшей степени – терапевтом). Но это довольно странное знание. Эти знания не отличаются сложностью, а самые глубокие из них почти невозможно выразить словами. Часто новое знание облечено в такую простую форму, как «Я отличаюсь от других», «В действительности я испытываю к нему (ней) ненависть», «Я боюсь чувствовать себя зависимым», «На самом деле я жалею себя», «Я эгоцентричен», «Во мне действительно есть чувства любви и нежности», «Я могу быть тем, кем хочу» и т.д. Но несмотря на кажущуюся простоту, эти знания крайне важны в каком-то новом отношении, которое трудно определить. Мы можем понимать их по-разному. С одной стороны, это знания, которые становятся частью «меня» и основаны на переживаниях, а не символах. Эти знания аналогичны знаниям ребенка, который выучил, что дважды два – четыре, но однажды, играя с двумя парами предметов, вдруг сознает, обретая совершенно новое знание, что дважды два – на самом деле четыре.
...
Другое понимание этих знаний состоит в том, что они представляют собой запоздалую попытку соотнести слова с их содержанием в области чувств, – процесс, который задолго до этого имел место в познании. В уме мы осторожно соотносим выбранное слово с содержанием, которое дает нам опыт. Так, я говорю, что что-то происходило «постепенно», при этом быстро (и по большей части неосознанно) перебрав и отвергнув такие слова, как «медленно», «незаметно», «шаг за шагом» и подобные, которые не передают вполне оттенка содержания нашего опыта. Но в области чувств мы никогда не учились соотносить слова с опытом, точно передавать его содержание. Что-то, что поднимается во мне в безопасной атмосфере принимающих отношений, – что это? Печаль это или гнев, раскаяние или жалость к себе? Или это сожаление об утраченных возможностях? – Я путаюсь, перебирая широкий диапазон чувств, пока одно из них не «подойдет», не «почувствуется верным», не покажется, что оно действительно отражает организмический опыт. В ходе этого клиент обнаруживает, что должен выучить язык чувств и эмоций, как ребенок, который учится говорить. Бывает и хуже: он обнаруживает, что должен расстаться с неправильным выражением, прежде чем научится правильному.
...
Давайте попробуем иначе определить этот тип знания, на сей раз описывая его путем отрицания. Это тип знания, которому нельзя научить. Сущность его состоит в том, что это – одна из сторон открытия самого себя. Имея «знание» в том смысле, в каком мы его обычно представляем, один человек, при наличии соответствующей мотивации и способностей, может передать его другому. Но в значимом научении, которое имеет место в психотерапии, один человек не может обучить другого. Обучение разрушит научение. Так, я мог бы учить клиента, что для него безопасно быть самим собой, что сознавать свои чувства не опасно свободно и т.п. Чем больше бы он это изучал, тем меньше бы овладевал этим знанием, которое возникает лишь в опыте, имея значимость для клиента и составляя его «Я».
...
Кьеркегор рассматривает этот последний тип знания как истинно субъективный и объективно доказывает, что его, и даже о нем, невозможно сообщить другому человеку непосредственно. Самое большое, что может сделать один человек, чтобы содействовать появлению такого знания у другого, – это создать определенные условия, которые делают это знание возможным. Оно не может быть навязано.
...
Карл Роджерс
(еще 75 слов)
The death of desire
Читаю какого-то парня — эта шутка мне все никак не надоест. Парня зовут Guy Thompson, он ученик Лэнга, известного любителя шизофреников и автора «Расколотого Я».
...
Поискал в своем блоге — упоминаний Лэнга нет, очень странно.
...
Во время первой встречи с психиатром он почувствовал к нему сильное презрение. Он боялся раскрыть это презрение, чтобы ему не сделали лейкотомию, однако отчаянно хотел его выразить. По ходу беседы он все больше и больше ощущал притворство, поскольку лишь выставлял ложный фасад, а психиатр, похоже, воспринимал это ложное представление совершенно серьезно. Он подумал, что психиатр все больше и больше кажется дураком. Психиатр спросил, слышит ли он голос. Пациент подумал: «Что за глупый вопрос?» — поскольку он слышал голос психиатра. Поэтому он ответил, что слышит, а на последующие расспросы, что голос — мужской. Очередной вопрос был таков: «Что говорит вам голос?» На что он ответил: «Ты — дурак». Играя в сумасшедшего, он таким образом придумал, как безнаказанно сказать то, что он думал о психиатре.
...
«Расколотое Я», Лэнг
...
Или вот еще цитата:
...
Почему почти все теории деперсонализации, овеществления, расщепления и отрицания стремятся показать симптомы, которые они пытаются описать? Мы оставлены с взаимодействием, но где же индивидуум? С индивидуумом, но где же другой? С моделями поведения, но где же переживание? С информацией и сообщением, но где же чувство и сострадание, страсть и сочувствие?
...
Бихевиористская терапия представляет собой самый предельный пример такой шизоидной теории и практики — она предлагает думать и действовать исключительно с точки зрения другого без ссылок на «я» психиатра или пациента, с точки зрения поведения без переживания, с точки зрения скорее объектов, чем личностей. Поэтому она неизбежно становится методикой не-встречи, методикой манипулирования и контроля.
...
Психотерапия должна оставаться постоянной попыткой двух людей восстановить полноту человеческого бытия путем взаимоотношения между ними.
...
Лэнг — наш человек, короче.
...
Гай Томпсон, ученик Лэнга, в своей книге, которая называется «The death of desire, an existential study in sanity and madness» ставит перед собой задачу помирить психоанализ и экзистенциальную терапию — а я только из его книги узнал, что они враждуют! Первые четыре главы идет зачем-то пере-фрейминг мыслей Фрейда в русло экзистенциальной терапии: так, например, Фрейд был первым анти-психиатром, потому что сначала изучал мозг, потом понял, что этим не прославишься и занялся терапией. И вообще, те страдания, которые описывал Фрейд, являются обычными человеческими страданиями, отсюда и название его известной работы — «Психопатология обыденной жизни». Но это все понятно, или нет?
...
В любом случае, я психоанализ примирил с экзистенциальной терапией примерно так же. Но, опять-таки, я не знал, что они враждуют! Единственное «открытие», которое я сделал недавно и про которое я хотел написать — но потом передумал — это то, что Эдипов комплекс, если перевести его в термины экзистенциальной терапии, вовсе не про то, что сын хочет трахнуть маму (правда, он и во фрейдизме не про это).
...
Фрейд считал, что именно этот комплекс является ключевым, и правильно делал, потому что в терминах экзистенциальной терапии, ситуация эдипового комплекса — это ситуация, когда ребенок узнает, что жизнь — гавно. И это — на всю жизнь. Ребенок хочет вечно оставаться ребенком, а мать ему нужна вовсе не для того, чтобы ее трахнуть, а потому, что всем детям нужна мама, могущественное существо, которое будет заботиться о тебе вечно.
...
Не будет.
...
Эрих Фромм, признавая наблюдения Фрейда за проявлениями эдипова комплекса правильными, тем не менее, предлагал понимать эдипов комплекс не столько в узком сексуальном смысле, сколько в более широком, согласно которому сущность инцеста в эдиповом комплексе состоит в том, что индивид стремится оставаться ребёнком, привязанным к оберегающим фигурам (не обязательно только к матери).
...
Ну вот, уже пост-фрейдисты все правильно понимали, так что невелико «открытие».
...
Гай Томпсон рассматривает эдипов комплекс как ситуацию, когда у ребенка впервые разбивается сердце, что, в общем-то, тоже «жизнь — гавно».
...
Первые четыре главы я скучал, даже почти бросил читать, но тут — внезапно! — пятая глава совершенно в отрыве от всего остального состоит из воспоминаний о том, как Лэнг вместо «психушки» открыл свою коммуну, в которую мог прийти любой человек, который плохо себя чувствовал, и пожить там несколько лет.
...
Вот что Томпсон пишет про опыт проживания там:
...
There were six or seven bedrooms in the house and everyone was expected to share a bedroom (at one point I was sharing my room with two others). At its maximum, fourteen people lived there. Monday, Wednesday, and Friday evenings Crawford came to Portland Road for dinner and spent the rest of the evening with us, usually late into the night. Before dinner we participated in Hatha Yoga (Iyengar) together. Dinner was prepared by those of us who took it upon themselves to buy the groceries and prepare a meal that evening, the only communal meal of the day. The food was healthy, usually brown rice and vegetables, occasionally meat, followed by a fruit crumble. Coffee and tea were plentiful, and strong. No alcohol. Pot was abundant, but never consumed at meetings.
...
...
...
I had expected living at Portland Road to approximate an ongoing, 24/7 acid trip, and I wasn’t wrong. It was terrifying and exhilarating, at the same time. It would take an entire book to do justice to what those four years were like, in order to describe the many exploits and adventures I experienced there, but all I can really give you in this brief chapter is a taste, an appetizer. Laing liked to say that because there were no rules, no patients or therapists (Crawford, like other house therapists, didn’t live there), no pecking order, the effective rule was live and let live: «You take your chances, I’ll take mine.» Despite the care taken to ensure that those who were invited to live at Portland Road were not dangerous, the system wasn’t perfect. Sometimes, unbeknownst to us at the time, someone slipped beneath the radar who proved to be deadly. In the four years I lived there, I was nearly killed on three different occasions by three different residents. Two were men, one was a woman.
...
На пятой главе я проснулся.
...
Ну, то есть, вы понимаете? Сначала идет скукотища уровня дипломной работы, и — внезапно — треш, угар, наркотики и содомия (вру, про содомию там ничего нет).
...
Лучше бы он целиком про это книгу написал.
...
Например, у них была такая история: поселился человек, который почему-то перестал выходить на обеды и вообще, похоже, в туалет тоже. Ну, они на него насели, а он овощем прикидывается. Говорить не хочет, объяснять не хочет.
...
Целый год с ним нянчились, массажи делали, с ложечки кормили, в себя приводили. Потом постепенно привыкли и махнули рукой. «Его не спасти».
...
Примечательно, что это делали сами постояльцы, тоже люди не очень здоровые, а вообще в коммуне было правило «чтобы взять нового человека, все должны сказать, что они не против». Единогласно, никакого большинства. Поэтому каждый говорил «да» и каждый заботился.
...
И вот года через полтора выходит этот человек к обеду. Совершенно здоровый, приветливый, со всеми разговаривает и все такое. «Ну все, с концами ебанулся», — подумали все, — «скоро сорвется и станет еще хуже». Но нет, он там еще потусовался немного, после чего вернулся к людям и прожил абсолютно нормальную жизнь. Жена, дети, вот это все.
...
Но, конечно, он рассказал, в чем было дело: по неизвестной причине, этот «больной» твердо решил, что ему полегчает, если он, не прерываясь, досчитает до миллиона и обратно. Так просто.
...
Но все ему мешали же!
...
Почему он просто все не объяснил сразу, да? Он в своей жизни устал всем все объяснять и хотел хоть раз сделать все по-своему, без объяснений. В этом и была проблема!
...
Как легко догадаться, я советую Лэнга и пятую главу «The death of desire».
(еще 39 слов)