In your face
Снился смешной, длинный и подробный сон. Мне всегда такие сняться, их можно часами рассказывать, там куча деталей.
Но если вкратце: был на каком-то домашнем семинаре в чьей-то квартире, где мужчина и женщина рассказывали свою классификацию людей.
Что-то среднее между астрологией и соционикой. Система была псевдосложной ересью, хотя, если напрягусь, я смогу ее восстановить.
Я там был, чтобы с телочками потусоваться, когда доходило дело до трактовки и объяснения меня, просто соглашался со всем и про себя хихикал, продолжая обниматься с телочками.
А потом Катя, которая там тоже была, решила что-то возразить, когда дело дошло до трактовки ее. Так мужчина-гуру начал ее давить псевдосложностью системы. Катя перед таким пасует, а я всегда вижу, что эта сложность нужна в первую очередь для того, чтобы самому получше запутаться и во все это поверить. Ну и для солидности.
Я, к счастью, за сложностью вижу суть. Если она есть, хаха!
А мужичок такой толстенький, в очках. И в меру противненький. Стал он Катю грузить и унижать, аудитория ему дружно поддакивает. Катя грузится.
А они не знают, что я с Катей и вообще, что я — нарушитель спокойствия, я же с телочками инкогнито потусоваться пришел и сидел смирно. Но тут я понимаю, что Катя грустит, и мне надо вступиться в полемику на адекватном уровне.
Молча беру подушку, с которой сидел в обнимку, встаю, подхожу к гуру и начинаю легонько тыкать его подушкой в лицо.
Он начинает блажить, краснеет, смущается, просит защиты у женщины-гуру, взывает к порядку, теряет дар речи, но ничего не помогает.
Вся его система разбита подушкой.
Жена гения
Посвящается жене гения.
Надо написать книжку «жена гения». Ну, вы знаете, есть такой жанр «мемуары несчастной женщины, которой не повезло жить с гением».
И в этой книге рассказать о женщине, которая всю свою жизнь положила на алтарь служения своему мужу-гению. Ну, как обычно — все прощала, «бьет, зато гений» и прочие мемуары Ландау.
И во всех красках будней описать эту женщину и ее скромный, с позволения сказать, быт.
А в конце книги, когда читатель вспомнит, что он ожидал-то гения (или хотя бы его описания), а ему впарили его жену («как в Exit Through The Gift Shop», да), можно сделать скромную приписочку, мол, а вот гений-то оказался не гением, а гавном. Или даже «ленивым» говном, как принято тут говорить. Ну, «а гений-то голый» и вот все это.
А в конце книжки дописать альтернативную концовку на случай, если книгу захотят экранизировать. В этой концовке рассказать, что книга так прекрасно повествует об этой самой жене, что ее (книгу) посчитали великой, а автора книги официально признали гением.
И что этот автор и был тем самым мужем, который был не гением, а никчемным гавном (до тех пор, пока его книгу не признали и не экранизировали — ну, вы поняли идею).
Надо, обязательно надо написать такую книжку.
Но лень.
Секта одного человека
Катя долго формулировала, как видит мою идеальную профессию. Я ее выслушал и говорю:
— Ну, есть такая профессия. Называется «пророк». Будда, Иисус и прочие личности. Только я не хочу, как-то перспективы мутные.
— А чего такого? Из них только Иисус совсем плохо кончил.
Поговорили о ее проблеме, ей немного помогло, она говорит.
— А почему ты со всеми так не разговариваешь? Это же так здорово! Вот придут к нам гости, поговори с ними.
— Зачем?
— Ну, чтобы помочь.
— Подожди, ты мне предлагаешь говорить со всеми, чтобы всем помочь?
— Ну да.
— То есть ты мне предлагаешь всех спасти?
— ...
Ухожу, приношу ложку, бью ложкой по голове. Катя борется к комплексом спасителя, вчера она тоже порывалась всех спасти, в руках у нее была ложка. Я обратил внимание на то, что она опять хочет всех спасти, Катя сказала «и правда! а стукни-как ты меня ложкой!».
Я стукнул. Ну, раз такие методы работают, будем использовать их!
Еще через день Катя ходит с ложкой уже сама и время от времени бьет себя по лбу.
Потом, когда Катя уснула, придумал «секту одного человека». Ну, как «театр одного актера».
— Как же тебя продвигать людям? — задумалась Катя. — Наверное, так: «решаю все проблемы».
— «Решаю все проблемы» — это убийства. Или наркотики. А давай ты не будешь меня продвигать.
Хотел написать что-то доброе про людей, которые предлагают «шаманский интенсив за 4 дня», но потом передумал.
Вспомнил, как мы недавно снобство проходили (с клиентом? все никак не могу подобрать нужное слово). Пришли к тому, что право на существование имеют все, «даже гавно», а «снобство» — хорошее качество, так как позволяет фильтровать то, что походит тебе. Если его использовать именно так, а не нападать на менее одаренных.
С тех пор мне тоже несколько полегчало в этом плане.
Единственная проблема — со словами. С практической точки зрения (просто чтобы люди не путали) неудобно называть себя «шаманом», когда в лесах Алтая бегают ряженные новосибирцы со скучающими домохозяйками и называют себя так же.
А обличать «не настоящих» только для того, чтобы «освободить слово», не хочется, слишком много возни.
Все-таки, проблема со словами — это чисто лингвистическая проблема, почему должны страдать люди, к этому не причастные, да?
Все еще думаю, как называть «клиентов». Например, тех, кто покупает у меня курс, я называю «последователи курса».
Что понятно, если курс — это «направление движения вперед», то ему можно (по)следовать.
(Диалоги с клиентами публикуются с их согласия, естественно).
Боб и его воображаемые друзья
Диалоги за один день:
— Тебя в детстве пугали Мойдодыром?
— Нет, меня пугали чувством вины.
— А что, если Ленин страдал комплексом неполноценности, поэтому его бессмертное «учиться, учиться и еще раз учиться!» — это «ну я тупооой» и попытка гиперкомпенсировать? Ну, как в духе «я толстая, худеть, худеть худеть?».
У нас дома есть морская свинка, Боб. Он тупой ничего не умеет, с ним не поиграешь, как с кошкой. Единственное, что он делает — ест и спит.
Когда он слышит человеческую активность на кухне или у входной двери, он начинает верещать.
«Опять жрать хочет», — понимаем мы, потому что еда или на кухне или принесена с улицы.
Мы даем ему еды, после чего он затыкается. Вот и все его умения.
— А что если, — говорю я, — Боб жаждет социального контакта? Их даже в клетки принято сажать по парам, чтобы не скучали, а он один.
Поэтому он слышит звуки, понимает, что кто-то есть (особенно звук входной двери!) и начинает верещать, чтобы к нему подошли, погладили, развлекли.
Вместо этого через минуту появляется рука и со словами «заткнись, достал!» кидает в него горсть травы.
Боб понимает, что это — максимум социального взаимодействия, которое он получит, печально смотрит на еду и начинает заедать стресс горем. От чего, конечно, толстеет (а не потому, что «эта тварь вечно жрать хочет»). А потом от стресса спит.
Так и живет — в этом аду, в невозможности проявить свои социальные потребности, каждый раз громко вереща о них, пока все считают, что он только спит и ест.