12 angry space monkeys

В белом венчике из роз
Впереди – Иисус Христос.
(А.Блок)

Придумал сюжет русского православного фантастического романа (трилогии).

В будущем цивилизация будет уничтожена в ядерной войне. Британские (это важно!) ученые, узнав об этом (вернее, в процессе этого) посылают в прошлое агентов для того, чтобы те все это предотвратили (см. «Терминатор» и «12 обезьян», да).

Ну и агенты, значит, попадают в прошлое, пытаются остановить главного виновника войны (естественно, Америку). Но Америка (совершенно обезумевшая от собственной безнаказанности, понятное дело) их не слушается.

Все, цивилизацию не спасти. Ну то есть вообще никак.

То есть абсолютно.

Ваще.

Никак.

И тогда самые умные из британских ученых решаются на отчаянный шаг: если войны не избежать, то давайте попробуем минимизировать хотя бы потери.

И тут выясняется, что вообще все плохо, но если бы люди обладали некоторыми качествами, которыми они, увы, не обладают, то был бы шанс.

А они не обладают.

Ну вот такие они несовершенные.

Тогда британские агенты поступают еще более тонко: они отправляются еще чуть более дальнее прошлое и пытаются эти качества людям привить.

Выносливость и способность жить в самых жутких условиях.

Неприхотливость.

Простота.

Эти необходимые для выживания в условиях ядерной зимы качества прививают там, где это хорошо ложиться на население. Ну, скажем, в одной очень холодной стране (ядерная зима же), где суровые люди переносят холода в одних ватниках.

Потом эти суровые люди вырастают в великую расу русичей, которые, согласно многим пророчествам, действительно являются избранным народом, который спасет человечество.

(Для более умных читателей там будет отступление о том, что агенты британских ученых, которые эти годы тайно изменяли сознание определенных людей, во время этих самых изменений немного оставили лишнего мемо-кода: собственно, «Джеймса Бонда» — архетипичного Британского агента, мем «Британские ученые» в попытках создать побольше белого шума вокруг себя, «чтобы враги не нашли» и всего такого, включая просочившиеся данные о богоизбранности именно этого народа, которые от этого народа попытались скрыть. Игра Fallout была выпущена как тестовое задание (лакмусовая бумажка) и стала культовой в именно той стране, на которую они влияли).

Ну, понятно, что дальше, да?

Да, естественно, всю фабулу романа можно уместить в предложении «пиндосы создают ватников, чтобы те уцелели после войны и спасли таким образом цивилизацию», но об этом не обязательно вот так вот вслух же.

(Хотя вдумайтесь: оно же все объясняет!).

Главное — неторопливо и красочно раскрыть это в трех книгах.

53

Посвящается К.Е.

Дон посмотрел куда-то на небо, привстал от костра и полез в сумку. Достав соль, он начал обходить костер по большому кругу, оставляя за собой тоненькую белую дорожку, от которой вверх поднимался едва заметный дымок.

Начертив на земле круг, Дон пересек его наискосок, откусив треть, потом еще раз, еще и еще. И еще.

Рина молча сидела, наблюдая за этим ежевечерним ритуалом, соблюдавшимся с завидной точностью.

Смысл этих действий известен всем местным охотникам: испаряясь в течение ночи, соль создает завесу, достаточную для того, чтобы скрыться от внимания уцытаклей. Обычно всем хватало окружности, зачем же Дон все усложнял и вписывал туда еще звезду, Рина предпочитала не интересоваться.

Мало ли какие у людей бывают причуды, а уж у Донов — и тем более.

— Все, можно спать, — сказал Дон.

За те несколько дней, пока они шли вместе, репертуар его фраз не отличался особым разнообразием. «Все, можно есть» — когда еда была готова, «все, можно вставать» — когда все выспались и «все, можно спать» — когда защитный узор был начерчен.

Но даже эти простые фразы казались какой-то непривычной формой учтивого обращения (еще бы, сам Дон говорит, что можно).

— Дон, а расскажите сказку, — наугад выпалила Рина. Ну, а вдруг!

— Сказку? — хмыкнул Дон.

«Сказку?», — еще раз удивленно повторил он и ненадолго замолчал. Его тело, однако, продолжало привычно выполнять ритуал подготовки ко сну. Дон выдохнул и отстегнул от пояса кобуру. На следующем выдохе достал из нее бластер и щелкнул костяшкой пальца по экрану, на котором ненадолго вспыхнуло кислотным цветом число «53», потом подумало и лениво сменилось на «52». Бластер был старым и плохо держал заряд. Казалось, Дон не расстается с ним из сентиментальных соображений, а не ради безопасности.

«Сказку?», — в третий раз спросил Дон, положил оружие под левый бок, лег на спину и закинул правую руку за голову.

«Ну, хорошо, раз так».

Покрытая розовыми и нежными, как попа недавно съеденного поросенка, чешуйками, третья голова отрастала и привычно чесалась. Фыркнув, дракон приподнял шею и почесал затылок головы о свод пещеры, зевнул, легонько рыгнул и задремал дальше.

Через неделю чешуя почернеет и огрубеет, и голова наконец-то примет товарный вид, — прикинул дракон. А завтра надо бы вылететь пополнить запас животного белка, строительный материал.

Драконы могут годами лежать на одном месте практически не шевелясь, понизив свой метаболизм до минимального уровня. Иными словами, драконы не дураки поспать, когда больше нечем заняться. А заняться преимущественно нечем, когда ты — пушка, а кругом воробьи.

Да и долголетие — это такая смешная штука, спешка в которой неуместна.

Время от времени драконам, впрочем, приходится что-то там отстаивать, выживать, переезжать в другие пещеры и всячески нарушать гомеостаз, то есть, суетиться.

Когда они вынуждены всем этим заниматься, людские запасы белковой пищи в виде домашней живности особенно востребованы.

Драконы — мастера регенерации и приспосабливаемости, хотя со времен развития иммунитета к огню, а так же колющим, режущим и рубящим предметам, эволюция драконов несколько остановилась, так как перестала получать достаточной мотивации. С мотивацией у драконов вообще беда.

Ну, разве что некоторые продвинутые экземпляры решили отращивать себе дополнительные головы, и даже разыгрывать потом с их помощью пьесы в несколько лиц с конфликтами (хотя любому человеку, которому известна целостность драконов, очевидно, что это шутка).

— Впрочем, мы отвлеклись, — сказал Дон. — Все-таки, это сказка, а не лекция. Пока мы отвлекались, сон дракона стал беспокойным.

Продрав один глаз, дракон прислушался и нашел причину раздражения: хриплый человеческий крик снаружи пещеры, продолжавшийся последние несколько часов.

— Ээээй, ну ты, гавно, выходи пиздиться!

Дракон вздохнул, вздохнул еще раз, а потом еще. По разу на каждую голову. Делать было нечего, пришлось ползти к выходу.

Там стоял рослый рыцарь, упакованный в латы с головы до ног и орал со всей дури.

— Нуууууу? — протянул дракон.

— Выходи на честный бой, чудище поганое! — словарь рыцаря сразу же поменялся, как только стало понятно, что дракон все-таки здесь.

«Честный», — фыркнул дракон про себя.

— Нуууу, что еще?

— Подошла к концу твоя злодейская жизнь и лихие деяния!

— Что еще?

— Вечно, думал, будешь набеги совершать и хозяйства людские грабить, тварь мерзопакостная?! Расплата близка за все прегрешения твои!

— Что еще?

— Не боюсь я тебя, змеюка подколодная! Со мной сила предков! На моей стороне — справедливость! Не посрамлю род людской!

— Что еще?

— Ну, принцесса еще, — рыцарь уже начал выдыхаться, поубавил пафос и перешел с крика на нормальную речь.

— О, принцесса, — заинтересовался дракон, — красивая?

— Угу, — насуплено ответил рыцарь, — в смысле, не твое собачье дело!

— И что, не жалко?

— Кого не жалко? — не понял рыцарь.

— Ну, как кого. Живота своего, как обычно. Жизнь отдать, костьми полечь, головушку буйную сложить, смерть лютую принять, все дела. Мало ли как там все выйдет. Дракон вот большой, а ты маленький и железный. Много за латы-то отдал?

— Вообще-то немного жалко, — удивленно ответил рыцарь после небольшой паузы и снова сорвался на молодецкий рык, — но на мой стороне правда! Сила предков! Род людской!

— Эй, эй, не голоси. А что, вот без этого всего — вообще никак?

— А как без этого-то всего?

— Да хорошо без этого. «Я тебе нравлюсь, ты мне нравишься, зачем время терять?». Или эта, как ее там, любовь. Сметающая все преграды, границы и условности. Ну, как в книжках.

— Вот именно! — оживился рыцарь. — Любовь! Сметающая все преграды и границы. Трудные испытания, преодоления. Невероятные подвиги. Дракона вот убить, — задиристо намекнул рыцарь и оценивающе посмотрел вверх.

— Это, простите, условности. Хотя да, что-то я зря. Понятно-понятно. Доказательства и Преодоления. Знаем-знаем.

— Ну и папаша без этого не отдает.

— Не? — сочувственно переспросил дракон.

— Не. Стоит на пути, как дракон. То есть, ой.

— Ничего, бывает. Оговорочка по... ну, допустим, просто оговорочка. Что ж с тобой делать-то? Ладно, альтернативное решение. Голов у тебя сколько?

— Одна? — удивился рыцарь.

— Да и та не очень, — огрызнулся дракон. А у меня три. Ха. Ха. Скот, живность?

— Что скот?

— А ты веселый человек! Животины, говорю, у твоих пейзантов много?

— Голов триста скота.

— Вполне. Раньше за такое вообще трех принцесс можно было купить. И чего папаша артачится? Значит, так. Ты мне сейчас рубишь голову, только, ради бога, руби, а не пили, это раздражает. Приносишь голову папаше, папа счастлив, принцесса мокнет, свадьба, все дела. Через недельку я к тебе ночью прилетаю и съедаю голов, скажем, пятьдесят. Плюс-минус побочный ущерб, голов десять скота плюс глупых крестьян несколько дурных душ. Попадаются, знаешь ли, герои. И потом все счастливы.

— Аааа?...

— Минимизация рисков и усилий, а. Стратегия выживания. Ну, лень. Понимаешь? Лень. Старый, больной, толстый, ленивый дракон. Тут драки часа на три, — прикинул дракон, глядя на доспехи. — Я после нее проголодаюсь, все равно лететь, грабить, убивать, вот опять это всё. Может, и тебя съем. А может и нет. Может, и ты меня. Но это вряд ли. В любом случае — возня.

А тут все точно и надежно. Считай, контракт. Мы же разумные существа, ну?

Нет, ну если ты драться хочешь... — Дракон картинно срыгнул и выплюнул небольшой набор чьих-то костей, — Выбор всегда есть.

— Да?

— Правда-правда.

Рыцарь потянулся было почесать голову, но вспомнил, что на ней шлем.

— Нет, а что? Давай так. Пятьдесят голов не так уж и много.

— Плюс побочный ущерб, — напомнил дракон и вдруг прищурился, — А ты не обманешь?

— Как можно! Слово честного дворянина!

— А, ну тогда, конечно. Руби!

Дракон положил шею на камень и приподнял дыбом чешую. Рыцарь постоял с минуту, не веря в свое счастье, широко взмахнул двумя руками и отрубил дракону голову.

Задумчиво глядя на обрубок немигающим взглядом, дракон выпустил из пасти тоненькую струйку огня и прижег рану.

— До свадьбы, как говориться, заживет. Для убедительности могу латы подпалить, — сказал дракон, заметив, как рыцарь заинтересованно уставился на огонь. — Надо?

— Ага, — жадно обрадовался рыцарь. Просто головы ему уже было мало.

— Ты бы только из них вылез, а то зажаришься ведь.

Десять минут спустя рыцарь стоял в нижнем белье и увлеченно рассматривал чешую на свежедобытой (настоящей!) драконьей голове.

Доспехи покоились на земле, аккуратно разложенные для прожарки.

— Вот за что я вас, людей, люблю — так это за абсолютное неумение реализовывать долгосрочные программы. Ну, принимая во внимание продолжительность вашей жизни, это даже простительно. Понимаешь, о чем я?

— А?, — отвлекся от головы рыцарь.

— Дурак, говорю. Ты зачем перед драконом доспехи снял?

Дон вздохнул и замолчал. Может, он изображал вздох дракона. А, может быть, вздохнул сам.

— И что, он его убил? — не выдержала Рина.

— Нет, отправил домой голышом.

— А почему?

— Биологическая целесообразность, — устало выдохнул Дон, переходя снова со сказочного на лекторский тон, — Масса мозга дракона относительно массы тела невелика — хотя, конечно, в одном драконе мозгов на десяток людей хватит.

Полежать и лишний раз подумать — самый эффективный способ существования для дракона. И не только подумать. Поязвить, например. Пошутить. Поиграть — но только если в голове. Опять-таки, философские концепции всякие. Поболтать — пусть даже с людьми, хотя после пяти минут это скучно. Развлекать-то себя чем-то надо.

Поэтому, кстати, драконы и считались источником мудрости: слишком маленькая голова.

У людей — наоборот. Голова большая. Думать — накладно. Жрать — хочется. Бегать и мечом махать — самое оно.

Впрочем, ладно.

«И пошел рыцарь домой голым».

Дошел кустами да оврагами до поместья, прикрываясь драконьей головой.

Пострадало только самолюбие, поэтому все быстро улеглось. Даже эти пятьдесят голов на пожар списали. Не было никакого дракона, показалось. Дракона же наш господин надысь победил. Вон же голова на шесте, глаза протри, холоп. А кто слухи распускает — того на дыбу.

Дон снова замолчал.

— А потом? — поторопила Рина.

— Ну, и конечно, свадьбу сыграли, и даже как-то жили вместе худо-бедно. То есть, богато и счастливо, по-людски так. Всем хорошо, и дракону мороки меньше.

— А потом? — Дон сделал вид, что заметил вопрос только сейчас. — А потом суеты от людей стало слишком много, и драконы вымерли.

Who’s your daddy?

На пятнадцатом году спокойной семейной жизни, размеренно покачиваясь в колено-локтевой позиции, Людмила наконец-то не выдержала и едва заметно пискнула: «Назови меня своей грязной сучкой».

Супружеская жизнь не была раньше богата шумами и звуками, исключая равномерное натужное пыхтение, поэтому даже этот полушепот прозвучал вызывающе громко.

Вячеслав напрягся, но будучи человеком мягким и осмотрительным, взял время на раздумья, не прекращая ритмичных фрикций, чтобы не выдать смену своего эмоционального состояния никому, даже себе.

«Интересно, что моей дурочке опять в голову стукнуло?», — с нежностью и умилением подумал он.

Да, баба должна быть с придурью — это всем известно. Это не входит в круг ее домашних обязанностей, то есть не «должна», никто ее об этом не просит, но — непреложный закон природы, как «снег мягкий, но холодный».

Никуда от бабской придури не деться, но у хорошей жены даже придурь хорошая, полезная в хозяйстве, или хотя бы безвредная, для умиления. «Смотрите, чё моя может».

Костюмы хомякам вязать, собирать мягкие игрушки или, скажем, петь или даже рисовать.

Качество придури — это тот показатель, по которому легко понять, хороша ли жена.

Когда дури совсем много, выходит вообще не жена, а какая-то самодура. Впрочем, некоторым нравится. Немощные подкаблучники. Измельчал мужик, эх!

Вячеслав вздохнул, продолжая уныло нависать сзади над миниатюрной попкой жены упитанным покачивающимся утесом.

Неправильной дури в жене особо не замечалось, но и правильной тоже, что пугало, так как создавало чувство смутной неопределенности.

А кто ее знает, в тихом омуте, и так далее. Может, прячет чего?

Так ведь обычно и бывает: женишься на одной, закрывая глаза на мелкие причуды, с годами они растут и заслоняют все остальное, и выходит, что женат совсем на другой. А мы так не договаривались!

У Людмилы же все тихо, как у партизан.

Впрочем, если хорошенько вспомнить, тревожные звоночки все-таки были.

То на пельмени косо глядит и сидит в уголке какую-то траву неделями ест, потом, правда, отходит, стоит только спросить в шутку, это она со мной жрать нормальную еду брезгует или глистов выводит. То в Турцию зачем-то расхочет ехать, а как-то вот от шубы отказалась, которую на тринадцатую зарплату ей купил, сюрприз хотел сделать.

Спрашиваю, мол, может обидел чем, или шуба не нравится, а она головой трясет, «нет», — говорит, — «любимый, все хорошо, спасибо тебе», — а сама в слезы.

Правда, сейчас носит за милую душу, я ж сдавать не пойду, подарок. Да и что сказал бы? Заберите шубу, у меня жена дура, сама не знает, что не так?

Все же для нее. Горбачусь на работе. Цветы по всем праздникам, как положено, разве что не на 23 февраля. Годовщины помню, с тещей душа в душу, хотя та тоже с придурью и чем старее — тем сильней.

Но нет, того и гляди полезет из нее эта вся дурь, как из ее мамаши, и тогда пиши пропало.

Возьмет, например, и любовника — не дай бог — заведет, а городок у нас маленький. Мало ей что ли нормального секса раз в месяц, как у людей, без этих вот непристойностей, и ведь откуда же поднабралась только.

Может, уже и завела. С нее станется, вечно себе на уме. Вот ведь змеюка. Пригрел!

«Ах ты сука ты грязная!», — заверещал Вячеслав и со всей дури впервые за пятнадцать лет отвесил любимой жене подзатыльник.

Цветы жизни

Решил я проверить эксперимент с растениями, описанный везде, где только можно, который доказывает, что они всё понимают и реагируют на слова и мысли.

Завел два цветка. Поливал и удобрял одинаково.

Первому растению говорил, какое оно прекрасное, как сильно я его люблю и как безумно рад, что оно есть на этом свете.

Второму говорил, что я его ненавижу, что оно — грязная никчемная сука, иногда игнорировал по несколько дней и плевал на листья.

После двух месяцев эксперимента первое растение расцвело пышным цветом и заявило, что я козел, тряпка и подкаблучник и его не достоин, собрало свои вещи и переехало к другому хозяину, который будет любить его больше.

Второе приносит мне еду в постель, убирает по дому, готовит, делает массаж ног и клянется, что будет со мной до конца жизни.