Хорошо бы начать свою пьесу так. Ведущий произносит:
— Был ясный, теплый, солнечный...
Пауза.
— Предпоследний день...
И наконец, отчетливо:
— Помпеи!(Довлатов, «Соло на Ундервуде»)
— Так, кто готов рассказать нам третью аксиому нового существования? — спросил преподаватель ППД.
Шел второй месяц учебы, и к этому времени класс уже осознал, что этот вопрос совсем не подразумевает, что кто-то вызовется добровольцем.
Вопрос означает буквально то, что он означает — «кто готов?». Первым преподаватель спрашивал только тех, кто по тем или иным причинам не был полностью готов, будто умея определять готовность каким-то магическим образом.
— Иван? — поинтересовался преподаватель.
Иван вздрогнул.
ППД, профессиональная переориентация душ, давалась ему тяжело. Нет, конечно, никаких претензий к судьбе Иван не испытывал. Прекрасно, что загробная жизнь есть. Чуть менее прекрасно, что она начинается с курса переориентации душ, на котором пытаются привить новые аксиомы существования. И делают это, судя по всему, то есть — по Ивану, с большим трудом.
— Э... предки дело говорили?
— Достаточно близко к правильному ответу, хотя формулировка странная. Впрочем, я слышал это даже в директивном виде «Почитай отца твоего и мать», или в депрессивном — «Люди не меняются».
— Петр?
— Древние люди ничем не отличались от современных.
— Да, достаточно нейтрально. Матвей. Приведи пример расхождения в понимании.
Спрашивая от более слабых учеников к более сильным, преподаватель усложнял задание так, чтобы оно было на пределе возможностей каждого.
— Астроло...
— Не затасканный, — добавил учитель.
Матвей фыркнул и сказал:
— Древний Египет.
Преподаватель кивнул, одобряя старание ученика. Свежий пример из Древнего Египта — это еще сложнее, чем просто свежий пример.
Матвей одобрение уловил.
— Принято считать, что египтяне верили, что можно взять с собой в загробную жизнь все свои сокровища. С учетом третьей аксиомы это выглядит странно: любому здравомыслящему человеку, как древнему, так и современному, понятно, что нет, не заберешь. Вот же они, лежат, где оставили!
На самом же деле захоронения с массовыми сокровищницами поверх — это просто локальный психоз фараонов, вызванный отказом признания факта собственной смертности. Как же так, я — фараон, самый главный тут, и вдруг такое! Да, сокровища с собой не взять, но почему бы и не рискнуть? Сюда же — эффект «так не доставайся же ты никому!». И бешенство с жиру.
— Хорошо! — заметил преподаватель.
Обычно он говорил «достаточно», поэтому Матвей продолжил.
— Понятно, что остальные древние египетские люди были в чуть более здравом уме. Но им нечего было терять, кроме оков, и они надеялись, что уж оковы-то с собой можно не брать.
Массы относились к психозу фараонов, как к неизбежному злу. Как к цене, которую придется платить. Если не хоронить с сокровищами, то как? Если не фараон, то кто?
Жаль, конечно, что сколько добра пропадет. Рабы, коровы, золотые побрякушки — все в яму.
Но, с другой стороны, фараона-то тоже туда же, в яму. Если его золотом и коровами сверху присыпать — может, и не вылезет под тяжестью?
— Хорошо! Что же им мешало после смерти фараона все растащить? Вполне логичный поступок, нет?
— Я не знаю.
— Всем же известно, что на сокровищах лежит проклятье, — улыбнулся преподаватель.
— Проклятье фараона?
— Не говорите глупостей, фараон же мертв.
Просто представьте: сначала десятилетиями дружно строятся пирамиды, потом туда радостно закапывается валовый национальный продукт еще за несколько лет.
И вдруг какой-то умный потц лезет и пытается утащить что-нибудь себе?
На него тут же обрушивается проклятье всего египетского народа.